Подножка судьбы (СИ) - "Erovin" - Страница 67

— Извращенец! — Шон резко выбросил баскетбольный мяч, которым все это время стучал об землю, и схватил Кима под ягодицы.

Потом полдня альфы могли проиграть в компьютерную игру и вовсе ничего больше не делать. Шону не приходилось бриться, чтобы не поцарапать нежную кожу, мыться перед каждым сексом, по два часа намекать, что неплохо бы им, собственно, заняться. Никаких цветов, конфет и ресторанов. Хочешь трахаться — подошел, укусил за ухо или хлопнул по заднице, немного подрался, и секс наступает там же, где вы приняли горизонтальное положение или нашли удобное место, чтобы пристроиться. Вне зависимости от того, чем оба занимались. Пусть весь мир подождет!

И как бы хорошо МакКензи ни чувствовал себя с Кимом в его полуразвалившемся доме, он помнил — в Питтсбурге настоящая жизнь. Дом, семья, карьера, друзья, во главе с Мэлом Томпсоном, и Скотти. Мысли об этом погружали МакКензи в глубокую задумчивость. Он не собирался оставаться в Палмере: холодно, далеко от цивилизации, ни работы, ни перспектив. Чего стоил один ночной сбой в электропитании, после которого они проснулись на утро покрытые инеем… в октябре! Или то обстоятельство, что на него смотрели жители города, будто он с другой планеты прилетел украсть Ронвуда! В связи с этим все были настроены довольно враждебно. Ким работал механиком по профилю: «если что-то перестало работать — оставьте у двери, я починю». Потому на пороге его домишка накопилась целая гора сломанной техники и писем с просьбой прийти посмотреть машину, или электроблок в доме, или еще что-то. Ронвуд возился с ними на кухне, пачкая все, к чему прикасался, маслом или ржавчиной. Он казался Шону таким… родным, когда сидел с измазанными руками, курил сигарету, зажав ее в уголке губ, и так дерзко, открыто, оголяя зубы, улыбался Шону. От этого становилось еще хуже, потому что Скотти был другим, полной противоположностью.

Скотт — правильный классический и идеальный омега. Он смотрел на своего альфу томно, нежно, прикусывая в смущении нижнюю губу, и касался пальцами кожи Шона почти невесомо. Его речь — медленная, тихая и певучая — ласкала слух. Скотти восхитительно вкусно готовил, так, что можно было от одного этого словить экстаз, и лишь любимые блюда Шона, заботливо ухаживал за его домом и вещами. МакКензи и не помнил уже, когда в последний раз занимался всем этим — только если что-то ломалось. До встречи с Ронвудом он собирался жениться на омеге в ближайшее время. Даже купил кольцо, чтобы сделать предложение.

Шон позвонил Мэлу и попросил прикрыть его перед начальством. Сказал, что находится в другом штате и, когда вернется, все расскажет. Томсон попытался выяснить, почему Шон вдруг пропал, но ему пришлось смириться со словами: «пока никто не умер». Кто бы мог подумать, что МакКензи, который подавал огромные надежды в прыжках в воду, за которым охотились спортивные агенты, и полки в родительском доме которого ломились от кубков и медалей, выберет профессию исключительно умственного труда — метеоролог. Но еще более странным казалось, что Мэл, хохмач-здоровяк, увязался с ним и делал успехи, был на хорошем счету у руководителя. К концу второй недели Шон понял, что больше не может оставаться в Палмере. Так он потеряет работу и Скотта. В воскресенье омега прилетит из Сан-Франциско, куда ездил заключать контракт с модельной студией. Устроиться туда стоило ему немалых усилий и внушительной суммы Шону. Так что в воскресенье он должен быть в аэропорту Питтсбурга и встречать жениха. Если Скотту одобрили контракт, то они вместе поедут в Калифорнию. Там Шон без труда оформит перевод. Он уже прозондировал почву и отправил свое резюме в Центр Предупреждения Чрезвычайных Ситуаций Сан-Франциско. В Питтсбурге он проводил только исследовательскую работу, а там сможет заняться практикой наблюдений и отслеживания стихийных бедствий.

В Калифорнии начнется новая жизнь. Они со Скотти поженятся, Шон перейдет на более серьезную должность, они купят дом и будут готовиться к появлению их малыша. Может быть, по контракту Скотта придется подождать пару лет, но это не срок. Они еще очень молоды и успеют обзавестись детьми.

Решиться сказать, что он уезжает — тяжелей всего. Он подбирал слова, ждал удобного момента, подгадывал, когда у Кима будет подходящее настроение. Так продолжалось до утра воскресенья. Шон проснулся и почувствовал себя совершенно разбитым. Они лежали вместе, лицом к лицу, и соприкасались лбами. Чтобы поцеловать Кима, нужно лишь немного повернуть голову. А Ронвуду достаточно легчайшего прикосновения к губам, чтобы в полусне ответить на поцелуй и после открыть глаза, игриво лизнув Шона в нос, и с сонной улыбкой потянуться.

— Ким, я должен уехать, — зачем-то сказал МакКензи вместо всего того, что собирался и придумывал последнюю неделю. Он, не мигая, смотрел на Кима. — Мне нужно возвращаться в Питтсбург сегодня.

Ким долго молчал и больше не улыбался, на челюстях появились желваки. Шон сглотнул, представляя, о чем думает Ронвуд. Он потянулся погладить его по плечу, и Ким не скинул руку, но холодный взгляд прожигал, оставляя внутри болезненную рану. Сердцебиение участилось, и Шон понял — он просто-напросто боится того, что скажет Ким.

— Если ты собираешься попасть в Питтсбург сегодня, то тебе нужно пошевеливать задницей. Самолет отсюда всего один и улетает через полчаса, — наконец сказал Ронвуд, переводя взгляд на электронные часы и сверяясь с ними.

Шон мгновенно вскочил. У него перед глазами мелькала картинка, на которой Скотт стоял и ждал его в аэропорту, а Шон сидел на Аляске и матерился на идиотское расписание рейсов. Он не стал тратить время на душ — сразу же начал бросать в первую попавшуюся сумку свои шмотки и одеваться по ходу. Вещей у него не много — он собирался прилететь, набить рожу Ронвуду и тем же или следующим днем улететь. Не слишком заморачиваясь, он надел джинсы Кима, спустился вниз и стал обуваться.

— Можно я возьму твою машину? — крикнул Шон из прихожей, уже держа в руке ключи от колымаги Ронвуда.

— Да.

— Пока! — Шон постоял с минуту, ожидая ответа, но Ким молчал. Какой-то безумный порыв накрыл МакКензи, и он хотел вернуться, подняться в комнату, раздеться и остаться здесь навсегда. Но эту идею он сразу же отогнал и с тяжелым сердцем вышел из дома, чтобы сесть в машину, пропахшую истинным, и уехать в аэропорт.

«Ким дождался, пока его колымага с Шоном за рулем отъедет, и встал. Он отправился в душ с мыслью смыть объятья и поцелуи чужого альфы. Ким был достаточно любопытен, чтобы еще на прошлой неделе, пока Шон на кухне пытался сообразить завтрак из пустых пакетиков из-под чипсов и соломки, пролистать контакты в его телефоне. Но недостаточно, чтобы прочитать переписку с контактом „Любимый“».

Шон гнал с превышением скорости, он выехал на шоссе, ведущее напрямую к маленькому аэропорту, где летали крошечные самолетики. Они казались чуть больше его желтого джипа, который когда-то подарил отчим, и Шон до сих пор не решался с ним расстаться. Маккензи не покидало желание, нарушив дорожные правила, на полной скорости развернуться и, вдавив педаль газа в пол, ехать назад к Киму, оставив Скотти возможность самому решить, почему Шона нет ни в аэропорту, ни дома, ни в городе.

«Ким спустился на кухню и вытащил из холодильника приготовленный вчера МакКензи стейк. Нужно быть идиотом, чтобы не понимать — он все равно вернулся бы в Пенсильванию. И такие контакты, как „Отец“, „Атэ“, „Мэл“, „Босс“ подтверждали неизбежность разрыва. Но сегодняшнее утро Ким оценил, как скорее рано, чем поздно».

Шон припарковался возле аэропорта и несколько минут посидел в машине, вдыхая запах Кима. Альфий, омежий, изменившейся после того, как Шон оставил свою метку. Подсознательно он хотел увидеть взлетающий самолет, завести мотор и со спокойной совестью поехать назад. Кто не успел — тот опоздал. Он сунул в бардачок записку: «Лучшие две недели в моей жизни» и, спрятав ключ под капотом, решительно направился в зал вылета.

«Ким дожевал последний кусочек холодного мяса, половиной которого поделился с Тефтелем, и бросил тарелку в раковину, пообещав себе в ближайшее время купить одноразовую посуду. Он вышел на задний двор и, усевшись в кресло, закинул ноги на соседнее. Пачка сигарет Шона лежала на земле рядом с парой чашек чая, забытой здесь вчера вечером. Он прикурил предпоследнюю и с первой затяжки втянул в легкие треть табака. Две недели назад он ненавидел себя, МакКензи и свою жизнь в принципе. Сейчас же все круто изменилось. Он размял спину и потрепал Тефтеля по густой длинной шерсти».