Твердый сплав (Повесть) - Воеводин Евгений Всеволодович - Страница 11

Итак, ясно пока одно: враг шел к Трояновскому, шел его шантажировать. Зачем — тоже вроде бы ясно: работа профессора — секретная; новый сплав, как утверждают ученые, должен найти самое широкое применение в оборонной промышленности. Но не мог же враг идти только к профессору. У него не было с собой ни рации, ни кодов: значит — здесь может быть кто-то, у кого есть и то и другое, припрятанное про запас. Да и должен же был шпион у кого-то жить в конце концов, с кем-то работать, потому что слишком уж слабенькое было у него «оснащение»: он шел налегке. Обычно так идут только тогда, когда есть хорошие явки, связи.

Да, скорее всего, что так. Почему шпион должен был рассчитывать на легкий успех при вербовке Трояновского? Ничего подобного, он и не рассчитывал на это. Смешно было бы думать, что видный советский ученый так просто попадет в руки иностранной разведки. Конечно, шпион рассчитывал либо на долгую осаду, либо…

В коричневом кожаном футляре был яд. «Джентльмены удачи» не брезгуют никакими средствами. И яд-то какой: его не найдешь в организме отравленного, а сама смерть от него точно напоминает смерть от инфаркта. Трояновский стар, и если яд предназначался ему, если бы врагам удалось пустить его в ход, следствие запуталось бы надолго.

Враг подбирался к открытию Трояновского — это безусловно. Но шпион погиб. Значит ли это, что за секретом твердого сплава больше никто не охотится? Вот главное, о чем надо сказать на «оперативке».

Пылаев, обдумывая все это, ловил себя на том, что постоянно возвращается к стальной компании «PN и К°» и невольно пытается перекинуть от нее мостик к работе Трояновского. Там — могучая фирма, изготовлявшая во время войны пушки для гитлеровской армии, а здесь — научно-исследовательский институт, секретная работа профессора Трояновского, металл, который не мог не привлечь внимания иностранной разведки.

Вот еще одна связь: Владимир Трояновский — Дробышев настоящий — Дробышев мнимый, появившийся несколько лет спустя после гибели Асиного отца. Безусловно, след, по которому идет он, Пылаев, скрещивается с розысками Шилкова. Что ж, это даже хорошо: вот наконец-то им снова придется работать вместе.

И все-таки это были только отдельные, пока еще разрозненные факты, а Пылаев любил систему. Всякий раз, ведя следствие, он пытался с самого начала представить себе все дело целиком, создать рабочую гипотезу, которая бы объединяла факты. Так и сейчас: он шаг за шагом восстанавливал события, с тем чтобы из этих разрозненных фактов создать общую картину.

Предположим, что в 1941 году погибли инженер Владимир Трояновский и сталевар Дробышев. В руки врагу попали их документы, а все, что касалось твердого сплава, удалось уничтожить. Только чудом спасшийся их товарищ принес тетрадку — записи Трояновского, по которым ничего не восстановишь, ничего не узнаешь.

Проходит много лет. Отцу Трояновского удается заново создать то, чего не удалось сделать сыну. И тогда одна иностранная разведка — будем пока так именовать ее — посылает своего агента со специальной целью: раздобыть секрет. Пока в рассуждениях вроде бы нет никаких пробелов.

Но тут же Пылаев спросил самого себя: а откуда же там знали, что работа Трояновского подходит к концу? Ведь не может же быть простым совпадением во времени окончание секретных исследований и засылка шпиона? Значит… Значит, кто-то есть в институте, кто знает о ходе исследований? И это подтверждало его мысль, что шпион шел к кому-то из своих. Стало быть, плохо засекретили работу Трояновского, оставили какую-то лазейку.

Еще накануне по приказу Черкашина двое сотрудников побывали в институте, проверили сейф, где лежат все расчеты, и систему охраны. Генералу они смогли сообщить одно: ничего подозрительного не обнаружено. У сейфа только один ключ, он выдается охраной лишь Трояновскому и из стен института не выносится. Каждый вечер сейф опечатывается дежурным.

Мысль Пылаева словно бы наталкивалась на какую-то стенку, за которую он уже не мог заглянуть. Кто такой, откуда он взялся, этот липовый Дробышев? Какую роль он играет — быть может, служит по другому паспорту в институте? А почему бы и не так: агент с документами Дробышева пришел к Трояновскому, отрекомендовался другом сына… Хотя нет, Трояновский рассказал бы об этом, а он во время беседы даже забыл фамилию Дробышева: пришлось напоминать. Стало быть, отпадает…

Савченко? Он не имеет к институту никакого отношения, работает на заводе по своей довоенной специальности. А двое наших сотрудников, что ходили вчера в институт, зашли в отдел кадров завода и просмотрели его документы: все в порядке. Надо встретиться с Савченко, пусть расскажет подробней о гибели Владимира Трояновского…

К вечеру Пылаев почувствовал, что устал. И когда вернулась жена — раскрасневшаяся на морозе, тоже усталая, но веселая, — он искренне пожалел о том, что не поехал с ней, а просидел вот так, сыч-сычом, в комнате, синей от табачного дыма.

Шилков приехал на работу прямо с вокзала, даже не заходя домой. Он чувствовал, что его здесь ждут, и не ошибся: дежурный, здороваясь с ним, сказал:

— Подполковник Пылаев раза четыре спрашивал о тебе.

То, что он услышал от Пылаева на «оперативке», было для него неожиданностью. Потом, уже в кабинете Пылаева, он честно признался:

— А знаете, я был уверен, что эта моя поездка какая-то… пустопорожняя.

Пылаев позвонил домой и сказал матери, что придет ужинать вместе с Шилковым. Капитан удивленно взглянул на него:

— Нам же работать надо. Вы же сами говорили… — пробовал возразить он.

Пылаев засмеялся:

— А мы и будем работать. Нина Георгиевна тебе сначала уши надерет, что ни разу вести о себе не дал, потом поужинаем и — работать. — Он помрачнел: — Ох, товарищ капитан, туговато нам с тобой придется теперь…

Вечером, в гостях у Пылаева, капитан припомнил все то, о чем говорилось на «оперативке», и, постукивая карандашом по столу, задумчиво сказал:

— А знаете что, товарищ подполковник: не нравится мне этот инженер Савченко. Уж очень случайно все…

— Что случайно?

— Видите ли, в Нейске считают, что из отряда Гаврилова никто не спасся. А тут…

— Этого совершенно недостаточно, чтобы заподозрить человека, — возразил Пылаев.

— Вы посылали запросы?

— Да. До войны работал в Нейске, во время войны, до сорок третьего года, — на Уральском комбинате, потом приехал сюда. Коммунист с сорокового года. Женат, жена — актриса, кстати уже знакомая вам, — помните Луизу в «Коварстве и любви»?

Шилков кивнул: этот спектакль ему хорошо запомнился. А Пылаев сел на диван и, блаженно вытянув ноги, продолжал:

— Так что ваши подозрения необоснованны. И поэтому оставим вообще всяческие подозрения — это не метод работы. С инженером Савченко надо встретиться, и сделаете это вы. Завтра же. А я познакомлюсь с институтом. Да, еще о Савченко. Предположим, он — шпион. Он приносит Трояновскому тетрадь сына. Понятно, что он будет рваться в институт, в сотрудники к профессору, едва узнав, что тот работает в секретной лаборатории. А все получается наоборот: Трояновский ведь уговаривал Савченко идти к нему, но тот, как говорится, отбрыкивался руками-ногами, справедливо возражая, что он — практик. Вы, может быть, знаете, как неохотно подчас идут производственники в научно-исследовательские институты?

— Почему?

Пылаев потер указательным и большим пальцами, будто покрошил невидимый хлеб невидимым курам: жест, который Шилков сразу же понял, — понял и засмеялся: «Это вы о „прогрессивках“? Да вы все знаете до тонкостей!» Пылаев качнул головой: «До тонкостей нам обоим еще далеко».

Они засиделись за полночь, и когда Шилков спохватился, что его хозяйка-старушка, должно быть, уже давным-давно спит, было два часа ночи.

— Оставайся ночевать у меня, сейчас постелю на диване, — сказал Пылаев тоном, не допускающим возражений.

Но улеглись они не сразу. За окном полыхал голубовато-зеленый свет электросварки: рабочие ремонтировали пустые в этот ночной час трамвайные пути. Изредка проходила по улице машина, и тогда окна желтели. А Пылаев и Шилков продолжали обсуждать до мелочей предстоящие им встречи и разговоры.