Мнемозина (СИ) - Ланской Георгий Александрович - Страница 2

Мне удалось вытащить Игоря из психушки, но в дальнейшем сочувствие и желание помочь несчастному парню испарилось из-за его неуверенности и слабости, а слабые люди, позволяющие пинать себя ногами в лицо не вызывали у меня жалости. Стоя в зале суда перед его самодовольным папашей, я чувствовал восхитительную ярость, но после, выиграв первый процесс, Игорь испугался и решил сдать назад.

— Отец сказал, что если я отзову иск, больше не станет вмешиваться в мою жизнь, — глухо сказал Игорь, уставившись в грязную чашку. — И честно поделит наследство.

— Будет гораздо лучше, если границы ваших прав все-таки установит суд, — возразил я. — У нас нет оснований доверять честности вашего родителя, верно?

Игорь вздохнул и принялся грызть ногти.

— Я просто хочу, чтобы все кончилось как можно скорее, — безжизненно прошелестел он.

— Все кончится очень быстро, — успокоил я. — Если только вы будете действовать по плану.

Я расплатился, и торопливо направился к машине, оставив Игоря сидеть за столом. Город плавился от удушливой жары. Я чувствовал, как пот выступил у меня под мышками, а липкая капля пробежала по спине между лопатками. Поспешив нырнуть в салон, я спешно включил кондиционер, и, подставив холодному воздуху разгоряченное лицо мрачно предположил, что парень откажется от битвы, принеся себя в жертву.

*****

За несколько дней до этой встречи я сидел в офисе, пристроившись на подоконнике, курил и думал об Игоре. Учитывая размер его состояния, охотников вести его дело в суде было немало, но он выбрал меня, и причина тому была одна. Я уже выигрывал дела против его отца, тем самым завоевав его доверие. Любой, кто не боялся вступить с Соколовым-старшим в бой, автоматически становился героем для Игоря. Наша позиция была безупречна: незаконное удержание, что почти приравнивалось к похищению, растраты денежных средств, угрозы и шантаж. Все, что меня беспокоило, так это не струсит ли Игорь в последний момент. И, кажется, мои опасения оправдались. У меня не было уверенности, что перед заседанием он не заберет исковое заявление из суда, и тогда я вынужденно умою руки.

Беспокоиться об этом я не стал. Я сумел изолировать Игоря от отца до суда, и если он не выйдет на контакт к отцу сам, все будет хорошо. Я убедил его девушку: расчетливую, хитрую, готовую биться за наследство насмерть, что она должна оберегать инфанта от всяческих посягательств и, кажется, она прониклась. Но возможность, что Соколов доберется до сына раньше, все-таки была. Но удача уже отвернулась от него в тот день, когда перепуганный мальчишка, решительно выдвинув вялый подбородок, попросил у меня защиты.

Я согласился. Тогда, уже несколько месяцев подряд, я старался загрузить себя работой по горло, засиживался допоздна, и даже ночевал в жестком неудобном кресле, надеясь, что усталость возьмет свое. Но все это бесполезно. Они продолжают приходить ко мне, и я не знаю, где сон, а где реальность, просыпаясь от прикосновения холодных пальцев. Перед самым рассветом, в час, когда моя жена и мой сын умерли, ветер раздувает шторы в моем доме, в гостиничном номере, и сквозь тревожную дрему я слышу их тихие всхлипы и шепот, зовущий за собой. И тогда я просыпаюсь, глядя на запотевшие зеркала, где иногда отчетливо видны отпечатки маленьких ладоней. Мои руки тянутся к ящику стола с припрятанным ПМ, а я думаю, что это — самый лучший, самый простой выход прекратить страдания и боль. И тогда я сползаю на пол, сжимаюсь в ком и вою, пока могу чувствовать и думать.

*****

На встречу я опоздал на полчаса, но не очень переживал по этому поводу. Клиентов я предпочитаю встречать в конторе. Этот же настоял на визите в его дом, что мне не особо понравилось, отчего я, прежде чем ехать, навел справки. Учитывая недавние события в моей ж жизни, предосторожность была не лишней.

У входа меня встретил охранник, с бычьей шеей и суровым взглядом. Передвигался он крайне неуклюже и мог защитить разве что от толпы нерасторопных подростков, на которых бы подействовал его внешний вид. В деле подобные быки почти всегда бесполезны по причине своей нерасторопности, и спасти хозяина могут, разве что накрыв своим телом. Тщательно обыскав, он проводил меня до дверей дома, помпезного, роскошного, без всякого стиля. Каждый кирпичик дома кричал: смотрите, здесь водятся деньги. Охранник подвел меня к двери, надавил на звонок, и, как мне показалось, с трудом сдерживался, чтобы не положить руку мне на плечо, чтобы передать конвоирование коллеге.

Двери открылись, в проеме показалась женщина в черной униформе, с суровым лицом. На меня она поглядела без всякого выражения.

— Иван Стахов, — представился я. — Адвокат.

Женщина с усилием растянула губы и открыла дверь шире. Я протиснулся в щель, одарив горничную дежурной улыбкой, на которую она не отреагировала. Пропустив меня внутрь, женщина закрыла дверь и с легким поклоном пригласила следовать за ней. Я последовал, попутно оглядываясь по сторонам, при этом стараясь делать это незаметно.

Дом Олега Юрьевича Рокотова впечатлял какой-то архитектурной несуразностью и смешением стилей, чего современные нувориши себе уже не позволяют. Возможно оттого, что дом не был новым, в нем присутствовал весь нарочитый шик девяностых: обилие позолоты, мраморные херувимы, красные ковры, хрустальные люстры с искрящимися подвесками. Словом — не дом, а Эрмитаж. Впечатление усиливали картины на стенах, с жирными ангелами, Венерами и атлетическими мужчинами в простынях. И я очень сильно сомневался, что это реплики на работы средневековых авторов. Скорее всего, Рокотов покупал подлинники, дабы было чем похвастать перед гостями.

Пятидесятилетний бизнесмен Рокотов вынырнул как раз в девяностые, и как водится, его прошлое было темным. Позже, Олег Юрьевич остепенился, пару раз проскочил в депутаты, а затем неожиданно оказался на телевидении, сперва в качестве телеведущего, затем продюсера, постепенно прибрав к рукам пару телеканалов, на которых появлялся с завидным постоянством. Публика Олега Юрьевича принимала прохладно, несмотря на брутальную внешность покорителя сердец, в итоге он сильно сократил свою телевизионную карьеру, сосредоточившись на производстве проектов. Личная жизнь Рокотова редко оказывалась под пристальным вниманием прессы. Пятнадцать лет назад отчаянно молодившийся Рокотов женился второй раз. Супруга охотно посещала светские рауты, но ни в чем предосудительном замечена не была. Пара воспитывала дочь от первого брака, ни разу не попадавшую в скандальные истории. Точнее, не попадавшую до последних дней. Недавно Ксения Рокотова трагически погибла, не то выбросившись, не то выпав из окна своей квартиры. И я нисколько не сомневался, что Рокотов, не удосужившись назвать причину нашей встречи, хочет поговорить именно об этом.

Горничная привела меня в кабинет, где в высоком кресле развалился хозяин дома, возложив босые ноги на стол. Я едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Очень уж это напоминало серию штампов, призванных произвести впечатление: ноги на столе, бокал с недопитым коньяком… Я поискал глазами сигару и обнаружил ее в пепельнице, выкуренную наполовину. Вблизи было видно, что и льняная рубашка, и драные джинсы на Рокотове отличного качества. Мне стало даже немного неудобно за свой видавший виды костюм, в котором я выглядел простовато для такого дома. Вот только меня это совершенно не смущало. Горничная стояла у меня за спиной, ожидая указаний, безмолвная, как статуя.

окотовы

— Вы опоздали, — сурово сказал Рокотов.

— Прошу прощения, — смиренно ответил я, делая шаг вперед и протягивая руку для рукопожатия, — застрял с клиентом.

Рокотов не поднялся и на мой жест ответил лишь презрительным взглядом. Горе оставило на его холеном лице свой отпечаток, отчего морщины на скуластом лице стали резче.

— Вам было назначено определенное время, — холодно ответил он. — А время — деньги. Я не потерплю подобного разгильдяйства в делах, которые ведутся со мной. Надеюсь, вы меня поняли?

Я понял отлично, и потому без лишних слов развернулся на каблуках и вышел. Горничная чуть заметно сжала губы. Кажется, такое поведение в доме Рокотова не приветствовалось.