Данница (СИ) - Лаевская Елена - Страница 30

Мих вздохнул, вспоминая камуфляжные бриджи из диагонали, в которых он в последний раз вышел из дома в Питере. Прочные, удобные, со множеством карманов и карманчиков, они полностью пришли в негодность только после года постоянной носки. Да что там туристические брюки, простые джинсы, так запросто лежащие на полке в шкафу, а часто скомканные и брошенные на пол, он тоже вспоминал с тоской.

Покупать штаны «с чужого плеча» не хотелось, поэтому, добравшись до моря, Мих первым делом заглянул на базар. Здесь он рассчитывал приобрести что-нибудь более или менее приемлемое.

Мих с удовольствием прошелся между броско разукрашенными палатками, заглянул и в ту часть базара, где товары были разложены на грубо сколоченных столах, а то и просто на земле. Густо пахло пряностями, медом, приторной, чуть гниловатой сладостью перезрелых плодов.

Миха призывали взглянуть, хватали за руки, кричали прямо в ухо.

— Вот у меня! Все самое лучшее! Самое дешевое! Ни у кого другого не найдешь такого вкусного винограда, таких острых мечей, такой свежей зелени, таких покладистых девочек.

В лавке у купца, похожего на хомяка, у которого из-за отвислых щек вытрясли все запасы, Мих придирчиво перебрал и перемерил пар десять холщовых, прошитых неровными стежками торопливых мастериц, порток. Выбрал те, что не спадали, где штанины были примерно одной длины и где нитки не расползались от первого прикосновения. А потом отправился во фруктовые ряды — заедать покупку чем-нибудь сочным и сладким.

Мих походил между рядов, купил пару персиков, грушу, гроздь странного винограда с желто-фиолетовыми двухцветными ягодами. Стал прицениваться к крупным сизым сливам, которыми торговала бедовая курносая девчонка, еще, наверное, не достигшая восемнадцатилетия, но с двумя ребятишками, крепко державшимися за подол, и третьим в процессе производства, как вдруг увидел знакомое лицо.

Навстречу ему неспеша шла контеза Сона, за ней семенила служанка с полной корзиной продуктов. Из корзины торчало горлышко баклажки с медом, свежие, присыпанные нежной белой мукой, сдобные булочки

— Госпожа! — метнулся ей наперерез Мих. — Госпожа Сона! Я — Мих. Вы меня помните?

— О-о-о! — контеза отступила назад, взлетели вверх аккуратные брови, — Мих, как я могла тебя забыть. Мы многим тебе обязаны. Какое счастье, что ты случился на моем пути.

Госпожа Сона протянула для поцелуя руку в кружевной белой перчатке. Мих прикоснулся губами к пахнущей цветочными духами прохладной шелковой ладони. Тонкие пальцы слегка дрожали.

— Мих! — уже торопила его контеза. — Мы едем на нашу виллу. Нэна, ты купишь виноград и лимоны и последуешь за нами.

Контеза подхватила яркие, апельсинового оттенка юбки: «Идем, Мих! Идем! Вон моя карета».

Глаза госпожи Соны блестели лихорадочным, нездоровым блеском. За ней тянулся горьковатый, смешанный с пылью шлейф беды. В карете шлейф не рассеялся, хлестал по щекам, щемил сердце, не давал вздохнуть.

На губах у контезы застыла вымуштрованная годами воспитания лукавая улыбка, но в глазах стояли слезы.

— Госпожа Сона, — твердо сказал Мих, не решившись, однако, взять контезу за руку, — что случилось?

Лукавая улыбка смялась, сморщились нарумяненные губы, госпожа Сона уронила лицо в кружево перчаток и разрыдалась.

Темные дорожки бежали вниз по бледным щекам, пачкая жирной сажей тонкий шелк. Благородных дам учили с детства не проявлять чувств на людях, но — прорвало плотину. Слишком много мутной, горькой воды скопилось на душе.

Контеза, захлебываясь рыданиями, начала рассказывать.

Когда Мих только отправился в путешествие, все было так хорошо, так спокойно. Старый контез больше не хворал, старшему сыну подобрали замечательную невесту, красивую милую девушку из рода Ашерин. Младенец Мирикаль вырос в здорового толстенького малыша и стал как две капли воды похож на своего отца. А Родко, который благодаря волшебным пилюлям Миха полностью поправился, стал такой красивый. Льняные кудри, синие глаза, добрая улыбка.

Беда подкралась незаметно, прошуршала змеиной кожей по пожухлой траве.

Сначала у Родко появился редкий сухой кашель. Так, ничего особенного. И легкая потливость по ночам. У кого не бывает. Контезе даже не сразу сообщили, не посчитали достаточно важным. Когда же, наконец, доложили, она и не озаботилась поначалу. Родко оставался румяным и подвижным мальчиком. Лишь когда кашель стал сильнее, пригласила известного в округе доктора. Тот долго выстукивал Родко спину и грудь, слушал плоскими волосатыми ушами, как бъется сердце, нюхал желтые мокроты.

И, как гром среди ясного неба: «Очень сожалею, контеза. У вашего сына черная лихорадка».

И такой уютный, тщательно взлелеянный мир разлетелся вдребезги, как дорогая античная ваза, оставляя после себя груду ненужных, не имеющих никакой цены осколков.

Доктор прописал Родко отвары из трав и посоветовал перебраться к морю. Теплый климат должен был способствовать если не излечению, то хотя бы замедлению течения болезни. Контез Вац немедля снял виллу в тихой долине у воды. Перебрались туда из родового замка через месяц. Снова в доме появились доктора, лекари, простые травники.

Сначала Родко вроде бы пошел на поправку. Посвежели бледные щеки, кашель уже мучил его по утрам гораздо меньше, появился аппетит.

А потом, очень быстро, все изменилось к худшему.

Два раза покупали чеканки, но они не помогли. Видно, была еще надежда на счастливое выздоровление. Но теперь болезнь взялась за Родко всерьез. Мих сам все увидит. И, может быть, сможет помочь.

Карета въехала в резные ворота. Двор был тщательно выметен, по стенам вился мягкий плющ, на клумбах росли яркие цветы. Обитатели виллы изо всех сил сопротивлялись смерти.

Навстречу Миху уже спешил еще более раздобревший контез Вац, вытирающий об обшлага камзола жирные пальцы, еще более высохший, но не менее подвижный, старый контез Жан, повзрослевший наследник титула, бонна с малышом на руках. Сзади пугливо жалась невеста наследника — полная высокая девушка в дорогом платье с глубоким вырезом. Особо не церемонясь, девушек здесь выдавали замуж лет в четырнадцать, в лучших традициях средневековья. У наследника уже начала пробиваться жиденькая пока бородка — значит, скоро не миновать свадьбы.

Миха проводили в комнату Родко. Бросив быстрый взгляд на бедного ребенка, который полусидел в кровати обложенный подушками, прозрачного до синевы, с черными кругами под запавшими глазами, услышав тяжелые хрипы при каждом вымученном вздохе, Мих понял, что дела плохи. Очень плохи.

Мих ободряюще улыбнулся ребенку: «Ничего, Родко, еще вместе на рыбалку пойдем!»

— Сначала наловим рыбы, а потом ты проводишь меня к небесной лодке? — серьезно спросил мальчик.

Очень хотелось отвести глаза, но этого-то Мих и не мог себе позволить. Добрый доктор Айболит должен был внушать надежду.

— Что ты, дурачок. Я пришел тебя лечить. Я — самый умный в мире лекарь. У меня много волшебных снадобий. Давай, я тебя выслушаю и язык посмотрю. Скажи — а-ааа.

Осмотр ничего утешительного не принес. Судя по всему, туберкулез захватил большую часть обоих легких. Родко оставалось жить совсем немного.

Об этом он и сказал контезу Вацу за стаканом молодого яблочного сидра. Честно. Без обмана. Добавил еще: «Нужна чеканка».

— Сам знаю, что нужна, — мрачно вгрызся контез в гусиную ногу. — Но, как на зло, все Данники куда-то исчезли. Мои люди прочесывают город уже третью неделю — никаких следов. Ублюдочный город. Ублюдочное море. И люди здесь ублюдочные. По мордам видно… Сону жалко. Ночами не спит. Почернела вся. Ты точно ничего не можешь сделать, Мих?

Мих вздохнул. Объяснять контезу про двухмесячный курс антибиотиков было бесполезно.

Неделю Мих не отходил от постели Родко. Поил соком алоэ, смешанным с медом, ставил на грудь ледяные компрессы и просто развлекал, рассказывая сказки. Те, что помнил с детства. Про ковер-самолет, Змея Горыныча, Василису Премудрую, старика Хоттабыча.