Сторожка у Буруканских перекатов (Повесть) - Грачев Александр Матвеевич - Страница 41

— Шурка-то? — Владик осторожно вел против течения блесну, не спуская с нее глаз. — Это очень хороший и действительно своеобразный парень. По-моему, он в будущем станет отличным охотоведом или рыбоводом. Ведь ты же знаешь, он с детства бродит с ружьем по тайге или пропадает на рыбалке. Есть у нас такие люди — «ушибленные» тайгой. Я думаю, что никто у нас в бригаде так превосходно не знает тайги, вообще нашей природы, как он, даже лучше, наверное, чем Петр Григорьевич. Правда, он немного молчалив, немного грубоват, но очень хороший парень. Культуры ему еще не хватает, а так он очень любознателен…

— А скажи, Владик, он кого-нибудь любит? — тем же наивнейшим голосом спрашивала Верка. — Я это спрашиваю потому, что никогда не видела его ни с одной девушкой. И потом, он вроде бы смелый, а начнет кто из девчат шутить с ним, сразу краснеет и робеет…

— Вот уж чего не знаю, того не знаю.

— Как же это ты так, Владик: комсорг, а не знаешь? — обратила свой хитроумный вопрос в шутку Верка. — Неужели он тебе никогда ничего не говорил? Вы же друзья.

— Несешь ты, Верка, какую-то ахинею.

— А он Васену не любит, не знаешь? — заговорщически спросила Верка.

— Но откуда я знаю? Что ты пристала ко мне с этими вопросами?

— Владик, не обижайся. Я не для праздного любопытства спрашиваю, — честно сказала Верка, переходя на полушепот. — Я хочу открыть тебе, как комсоргу бригады, один секрет: Васена ужасно влюблена в Шурку. Она вся исстрадалась по нему. Только ты смотри, ни слова никому об этом! Васена призналась мне в этом под большим секретом, а я обещала ей никому не говорить…

— Так зачем же сказала мне?

— А затем, Владик, что ты единственный, от которого у меня нет никаких секретов.

Но Владик, по-видимому, не слышал этих слов — у него взялась на блесну какая-то рыба. Он ловко вывел ее к берегу, а потом сильным рывком выкинул на галечник. Это оказался ленок. Посадив его на кукан, Владик снова забросил удочку и сказал, словно раздумывая вслух:

— А между прочим, по-моему, Шурка тоже неравнодушен к Васене… Я это приметил еще зимой, когда мы с ним вместе дежурили однажды по кухне. Он так усердствовал, помогая Васене, что мне это показалось подозрительным…

— Владечка, миленький, — Верка подошла к Владику, бесцеремонно обняла его за шею и громко чмокнула в щеку. — Ну сделай доброе дело, выведай у него — любит он Васену или нет? А? Мне жалко Васену, она же такая славная девушка. Сделаешь? — Она ласково посмотрела ему в глаза.

— Ну ладно, Вера, — Владик осторожно отстранил ее. — Иди рыбачь, а то как бы кто не нагрянул…

После этого разговора Верка не давала покоя Владику, все допытывалась — беседовал ли он с Шуркой. Наконец через два дня Владик пригласил Верку пройтись на Сысоевский ключ и там сообщил о своем разговоре с Шуркой.

— И что же ты теперь будешь делать, хитрая сводня? — спросил он, ехидно улыбаясь.

— Я и сама не знаю, Владик, — со вздохом сказала Верка и очень естественно пригорюнилась.

Пожалуй, даже самый искусный психолог не догадался бы сейчас, глядя на Верку, что у нее давно уже готов свой план. Если и создавалась видимость, что она ломает над чем-то голову, то это были поиски способа: как втянуть Владика в разработанную ею «операцию» и как заставить его играть в этом деле главную роль.

— Владечка, а ты хочешь, чтобы Шурка и Васена стали такими же друзьями, как и мы? — совершенно невинным тоном спросила она.

— Хм… Что ж, это была бы ладная пара, — согласился он, беспечно бросая камешки в воду. — Оба они настоящие комсомольцы, скромные, честные и трудолюбивые.

И Верка пошла в подготовленную ею атаку — она честно раскрыла Владику свой хитроумный план.

А вскоре представился великолепный случай для претворения этого плана в жизнь.

Было воскресенье. После завтрака ребята разбрелись кто куда; Колчанов с Петром Григорьевичем уехали на Чогор — туда должен был прийти катер за рыбой и подъехать Вальгаев, чтобы участвовать в закладке икры в инкубаторы.

У Васены было свободное время. Она сидела в лаборатории за своим любимым занятием — у микроскопа. С недавних пор она пристрастилась к энтомологии, прочитав несколько книжек, которые были оставлены Прониной. Теперь она не переставала собирать всяких жучков, букашек и прочих насекомых и подолгу рассматривала их под микроскопом.

Только Верка была занята по горло. Она спрашивала, кто куда идет, советовала, где можно полюбоваться чем-нибудь диковинным — старой елью, коловертью на Бурукане, или указывала, в каком направлении идти, и говорила, что видела там много дикого винограда и лимонника. Ей нужно было, чтобы на бивуаке никого не осталось, кроме нее, Васены, Владика и Шурки Толпыги. И когда она увидела, что Шурка тоже собирается куда-то с ружьем, она всплеснула руками и воскликнула:

— Шурка, ты посмотри-ка на себя, какой ты ужасно небритый! Так тебя ни одна девушка ни в жизнь не полюбит. И как тебе не стыдно!

Толпыга смутился, провел ладонью по щекам и с удивительной покорностью согласился, что он действительно оброс. Наверняка Шурке было далеко не безразлично — полюбит его девушка или нет.

Когда к нему в палатку пришел Владик (все ребята жили в общей большой палатке), Толпыга уже наводил бритву на ремне.

— А ты чего здесь собрался бриться? — спросил Владик. — Пойдем в комнату Алексея Петровича, там зеркало хорошее и стулья есть. Кстати, я побрею тебя, а ты — меня.

Вскоре Владик мылил подбородок Толпыги и говорил:

— У тебя борода тоже жесткая, как у меня. Мне бриться — прямо пытка.

— На хорошей почве — хорошая растительность, — шутил Толпыга, подставляя подбородок под помазок и выпячивая острый, смуглый кадык.

Когда одна щека уже была выбрита, Владик вдруг спросил:

— Вот ты, Шурка, говоришь, что тебе нравится Васена. Я тоже по уши влюбился в Веру. А за что тебе нравится Васена?

— Ну как — за что? — удивился Шурка. — За красоту. — Он помолчал, потом, пока Владик вытирал бритву, скороговоркой объяснил: — Понимаешь, она мне нравилась с самого детства. Такая тихая, скромная и простая. А очень умная девушка. Понимаешь? — слово «понимаешь» он повторял обычно тогда, когда ему трудно было что-то объяснить.

— А ты говорил ей об этом? — с укоризной спросил Владик.

— Не умею я, понимаешь. — Шурка сокрушенно вздохнул. — Вот иной раз думаю: пойду, отзову прогуляться и скажу, а когда до дела доходит, у меня начинают, понимаешь, поджилки дрожать.

Владик рассмеялся:

— Видно, плохо любишь, если тянешь. Гляди, кто-нибудь уведет ее у тебя из-под носа.

— Да? Надо, понимаешь, что-то делать, — покорно согласился Шурка. Дождавшись, пока Владик выбрил ему подбородок, он усмехнулся, сказал: — Знаешь, чего я боюсь? Выслушает, посмеется и даст от ворот поворот. Вот будет обидно. А мне больше никого не надо…

Потом он брил Владика, прикусывая нижнюю губу и посапывая. Когда дело было закончено, Владик предложил:

— Отнеси зеркало в лабораторию, оно оттуда.

Дверь в лабораторию вела из кухни-прихожей. Едва открыл Толпыга ее, как сразу же и остановился; там у микроскопа сидела Васена… Отступать было поздно, и Толпыга смело перешагнул порожек. Лицо его полыхало румянцем.

— Слышала?.. — опуская глаза, тихо спросил он.

— Слышала, Шура, все слышала…

Только теперь Толпыга увидел на ее глазах слезы.

— Ты чего, Васена? — с испугом спросил он, — Я тебя обидел?

— Нет, Шура…

Она решительно встала и смело подошла к нему. Лицо ее сияло счастьем и было такое светлое, такое бесконечно дорогое Шуркиному сердцу…

Осень роняла в реку золото кленовых и березовых листьев. Холодные, хрустально-прозрачные потоки Бурукана, играючи, ткали из них на коловертях ковры, а потом, в ближайшей заводи, выбрасывали на галечник. Вороха былого наряда прибрежных лесов лежали теперь ненужной рухлядью по берегам реки. Но в иной день вся река вновь покрывалась яркой пестрядью листвы, и тогда зеркальная гладь воды не столько отражала пламень разряженной тайги, сколько сама как бы надевала свой последний предзимний торжественный убор.