Тайна Богов - Вербер Бернард - Страница 46

• Предыдущая
• 46/92
• Следующая

Влияние. Власть.

Машина останавливается, и человек в ливрее открывает дверцу.

Мы проходим в шикарную гостиную. Здесь щебечет целая толпа женщин в роскошных вечерних платьях. Они безупречны, как манекены в магазине. Все они накрашены и обвешаны драгоценностями. Они ждут, томясь от скуки, как наложницы в гареме.

Слуга подает мне печенье на подносе. Я отказываюсь. Ко мне подходит мужчина в смокинге.

– Подождите здесь. Хозяин примет вас.

Мишель Одуэн ободряюще машет мне рукой. Я жду.

Я думаю о Дельфине. Мне ее не хватает. Благодаря ей мне не понадобились другие учителя. Меня научила всему и спасла женщина.

В моей душе Дельфина затмевает остальных. Как только выберусь отсюда, нужно будет ей позвонить и попросить прощения.

– Он ждет вас.

Вслед за дворецким в темно-зеленой ливрее я иду по длинной анфиладе комнат. Мраморный пол, стены обшиты панелями, увешаны картинами в тяжелых позолоченных рамах. На них изображен свет, пробивающийся сквозь облака.

Наконец, постучав, дворецкий распахивает передо мной массивную дверь, украшенную фигурками ангелочков. Я оказываюсь в кабинете, набитом безделушками и драпировками. За широким столом спиной ко мне в кресле сидит человек. Он смотрит фильм. На экране я и Дельфина. Я понимаю, что Мишель Одуэн не только крался за мной по улицам. Он еще и снимал меня тайком. Теперь на экране одна Дельфина. Ее снимали из окна.

Кто этот богач? Зачем он следил за нами? Я вижу только его спину и ухо. Он бородат и в очках.

Я прерываю молчание.

– Вам нравится следить за другими?

Он не реагирует и продолжает смотреть на экран. Мелькают кадры. Вот я в яслях, в приюте для душевнобольных, в тюрьме, в разных храмах. В «Аду».

– Для того, кто построил свою карьеру на подсматривании, вполне естественно вмешиваться в чужую жизнь.

Он поворачивается, и я не могу опомниться от изумления.

«Китайский дракон» – это стратегия, направленная на то, чтобы убедить присутствующих в непроверенной гипотезе. Иногда ее применяют в науке, чтоб продвинуть какую-нибудь сомнительную идею.

Вот как выглядят действия ученого, который использует «китайского дракона». Он выдвигает т, еорию и тут же выдумывает собеседника, который якобы отстаивает противоположную идею. Разоблачая вымышленного оппонента (это тем проще сделать, что наш ученый сам выдумал его аргументы), он тем самым убеждает всех в том, что его собственная теория верна.

Эдмонд Уэллс, Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том VI

Он приходит в восторг, видя, как я изумлен.

– Как там говорили на Земле-1? А, вот, вспомнил: мир тесен!

– Но я думал, что ты…

Умер? Да, вы же меня приговорили. Отправили на Землю-18, как в сточную канаву. К крысам.

Я пытаюсь взять себя в руки.

– Люди-крысы пережили свой звездный час, достигли апогея, а потом для их цивилизации, как и для любой другой, пришло время упадка. Это происходит со всеми живыми организмами. Они рождаются, растут, умирают.

Он сложил ладони.

– По правде говоря, империя крыс, как и вавилонское царство на Земле-1, была уже совершенно нежизнеспособна, когда я приземлился в своей бывшей столице, которую в то время уже оккупировали иноземцы. Тогда я начал путешествовать. Отсюда, снизу, я следил за историей, которую вы сочиняли там, наверху.

Он сплетает и расплетает пальцы с идеально ровными и гладкими ногтями.

– При каждом ударе молнии, землетрясении, сне я спрашивал себя: зачем они это делают? Каждый день я смотрел новости и знал, что все, что происходит в нашем мире, – результат вашего противостояния, в котором вы манипулируете смертными.

Он смотрит на меня тяжелым взглядом, полным упреков. Закуривает сигару. Предлагает и мне, но я отказываюсь.

– Я воевал в Мировой войне на Земле-18, - говорит он, усмехаясь. – Как странно быть бессмертным в мире, где все только и делают, что умирают. Меня окружали груды мертвых тел, я был в полной растерянности. Если бы ты знал… Я видел столько смертей. Столько раз должен был умереть сам. Вокруг меня все взрывалось, бушевали эпидемии, голод, но я каждый раз оставался в живых. Один среди трупов тех, кто был мне дорог. Это и было моим наказанием. Таким же, как у Сизифа, который все время катит камень на гору, или у Прометея, печень которого вырастает снова и снова. Я молился «другому воображаемому богу», чтобы он положил конец вашей игре. Какое страшное несчастье – зависеть от богов-неумех.

– От богов-учеников. Ученики должны набираться опыта. Когда я учился, мы вырезали аппендицит тем больным, которым это и не было нужно, просто для тренировки. Но именно благодаря этому опыту мы научились делать другие, гораздо более сложные операции.

Он не обращает никакого внимания на мои слова.

– Ну что ж, как видишь, я все еще здесь и все еще жив. И все это из-за тебя… Мишель, бог дельфинов, народа, который выжил, несмотря на все гонения.

Теперь я слышу в его голосе неприкрытую злобу.

– Я не хотел, чтобы тебя осудили, – говорю я.

– Ты был главным свидетелем обвинения. Твой пресловутый выстрел в мое плечо на суде стал решающим аргументом.

– Хочу напомнить, что я до последнего пытался убедить судей, что твоя вина не доказана. Ты был ранен не в то плечо.

Он не отвечает. Я понимаю, что меня-то сам он осудил уже давно. Я смотрю на Жозефа Прудона[15], бывшего бога крыс, великого теоретика анархии, идеолога общественных движений XIX века на Земле-1. Он ничуть не изменился: те же блестящие глаза, очки, густая борода, длинные волосы.

– Я больше не сержусь на тебя, Мишель. Вначале, когда я только попал сюда, я был страшно зол, и на тебя в первую очередь. И по мере своих слабых сил способствовал уничтожению твоего народа. Так сказать, на свой манер…

Я не понимаю, что ты хочешь сказать. Он выпускает табачный дым и, довольно улыбаясь, говорит:

Здесь, на Земле-18, я сумел вдохновить одного смертного. Моего друга. Он был нищим, бродягой. Я накормил его, дал ему кров, я с ним разговаривал.

Я сказал ему, что даже один человек может изменить ход истории. Я внушил ему идеи, которые он потом стал считать своими. Я убеждал его не сдаваться. Сначала он был нерешительным, готовым идти на компромиссы. Боялся грядущих трудностей. Он не понимал, что можно зайти как угодно далеко, и никто тебя не остановит. Тогда я объяснил ему принцип коллективной слепоты.

– Коллективной слепоты?

– Да. Нужно прямо идти к цели. Чем чудовищней ложь, тем скорее люди поверят в нее. Так, кролик сидит как вкопанный, когда его внезапно освещают фары летящей на него машины.

Я вздрагиваю.

– Чистильщик!

– Точно. Именно так стали называть моего друга. Сначала я сделал себе капитал на газетах. Люди любят даже мелкое вранье, а я за ту же цену продавал им крупное. В то время я жил в стране акул. Там уже само собой зрело народное недовольство. Смертные всегда считают себя жертвами несправедливости и ищут виноватых. Лучше всего на эту роль подходят слабые. Я думаю, что там, наверху, бог акул Ксавье делал все возможное, чтобы создать захватническую армию. Я же трудился здесь, внизу, прямо на месте событий, внося свой вклад: я дал им повод. Направил созревшую ненависть в нужное русло: на уничтожение дельфинов. Это я создал движение «Анти-Дельфин».

Я бросаюсь на него, но он успевает нажать кнопку под столом. Я бросаю его на пол, мы катаемся по ковру.

Врываются охранники и хватают меня. Прудон приказывает им:

– Отпустите его!

Охранникам кажется, что они не поняли приказ.

– Это один мой приятель. Мы отдыхали на соседних виллах на одном острове, и он до сих пор сердится на меня за одну партию в… в шахматы. Он несколько злопамятен. Весь сыр-бор из-за того, что я слопал несколько его пешек. Сколько именно? Ну, что-то около нескольких миллионов. Это произошло по инерции. Стоит начать, и уже не можешь остановиться.

• Предыдущая
• 46/92
• Следующая