Праведники - Борн Сэм - Страница 69

Уилл еще никогда не видел помещения, столь мало соответствовавшего своему предназначению. Во-первых, здесь стоял запах, как в старой библиотеке — пахло книгами и пылью. Кухонный стол был загроможден раскрытыми томами. Книги также занимали стеллажи от пола до потолка и были раскиданы по полу. Это явно были сборники священных текстов, и достаточно было окинуть все это книгохранилище беглым взглядом, чтобы понять: здесь вряд ли что-то отыщется на английском языке.

На стенах между стеллажами висело около десятка фотографий. На всех был изображен один и тот же человек, которого Уилл уже видел прежде, — великий ребе. Вот уже два года как он не ступал ногами по земле, но в этой комнате он смотрел на Уилла изо всех углов. Где-то бесстрастно, где-то с улыбкой, но везде его взгляд был пронзительным, словно у инквизитора. На одном из снимков была запечатлена группа хасидов, в центре которой рука об руку стояли великий ребе и Мандельбаум.

Старик на минуту вышел из кухни, а потом вернулся с подносом, на котором стоял стакан воды.

— Садитесь, садитесь… — пробормотал он, предложив воду Уиллу.

Тот бросил быстрый удивленный взгляд на Тишу, и девушка наклонилась к нему и шепнула на ухо:

— Йом Кипур начался. Нельзя ни пить, ни есть.

— А что же он мне воду принес?

— Он все про тебя понял.

Тиша вновь придвинулась к своему старому учителю.

— Рабби, как здоровье миссис Мандельбаум? — неуверенным голосом спросила она.

— Айя индель рахель алея хошолом…

— О, Всевышний… простите, что задала этот вопрос… Хамаком инахем оша бсох шар авелей Сион в Йершалаим. Господь да утешит вас, как и всех скорбящих в Сионе и Иерусалиме…

Со здоровьем миссис Мандельбаум Уиллу тут же все стало понятно. Тиша могла даже не переводить свою последнюю фразу на английский, все было написано на ее лице и лице ее учителя.

— Рабби, я должна сказать вам, что вернулась в Краун-Хайтс не из праздного любопытства и, честно говоря, не из-за замучившей меня ностальгии. Я вернулась по делу. И это вопрос жизни и смерти для одного человека. Впрочем, как я понимаю, не только одного…

— Продолжай, дитя мое.

Тиша бросила взгляд на Уилла.

— Это мой друг, рабби. Его зовут Уильям Монро…

Старик лишь скосил глаза в сторону Уилла. Густые брови его чуть приподнялись, словно он хотел сказать: «Не держи меня за дурака, девочка. Я слишком долго живу на этой земле, и одеяние этого молодого человека меня не обмануло. И я также понимаю, какой смысл ты вкладываешь в слово „друг“».

— Его жену похитили и держат в заложницах. Здесь. В Краун-Хайтсе. Уилл уже побывал здесь раньше и имел беседу с рабби… я думаю, это был рабби Фрейлих. — Она перехватила изумленный взгляд Уилла, говоривший: «Так что же ты молчала до сих пор?!» — и только виновато улыбнулась. — Рабби не стал отрицать, что имеет отношение к похищению, но не объяснил причин, побудивших его разлучить Уилла с женой.

На лице старика не отразилось ни удивления, ни возмущения. Он лишь размеренно кивал в такт словам Тиши, давая понять, что по-прежнему слышит ее.

— Потом Уилл став получать разные текстовые сообщения… на свой телефон, — тут же уточнила Тиша, словно боялась, что учитель не поймет, о чем идет речь. — Мы не знаем, кто их отправитель. Он говорит с нами загадками. Но, как нам кажется, хочет помочь разобраться в происшедшем. И вот в какой-то момент мне показалось, что я стала понимать, о чем идет речь. И тогда я пригласила Уилла сюда.

— Фрехт мих а шале. Задавай свой вопрос.

— Рабби, объясните, пожалуйста, Уиллу, что мы понимаем под концепцией «цадик».

Впервые на лице старика выразилось нечто напоминающее удивление. Он вопросительно взглянул на Тишу, словно спрашивая, к чему она клонит.

— Това Шайя, кому, как не тебе, моей лучшей ученице, знать, что мы понимаем под этой концепцией? Я отлично помню, что мы проходили это с тобой, и ты все схватывала на лету. Зачем же ты привела своего друга ко мне и спрашиваешь об этом меня?

— Я хочу, чтобы он услышал это от вас. Расскажите ему. Пожалуйста.

Раввин еще с полминуты напряженно вглядывался в лицо Тиши, пытаясь уяснить ее мотивы. Наконец тяжело вздохнул и обернулся к Уиллу:

— Итак, мистер Монро, цадик — это праведник. Корень слова в переводе с нашего языка это означает «правда». Цадик не просто честный человек — для таких определений у нас есть другие слова. «Цадик» — более сложное понятие. Это в буквальном смысле олицетворение идеи правды и благочестия в душе конкретного человека. На самом деле слово «праведник» не вполне точно передает то, что мы понимаем под «цадик», но оно самое близкое по смыслу.

Уилл никогда не слышал такого акцента. Никогда в жизни. Фрейлих, который чуть не утопил его здесь двумя днями раньше, говорил с ним как урожденный житель Нью-Йорка. Уилл сразу обратил на это внимание. Сейчас же он столкнулся с совершенно новым, непривычным произношением… Откуда родом этот старик? Из Германии? Восточной Европы?.. А может, с ним говорил последний из могикан? Представитель общности, которой уже давно не существовало в природе, — еврейских евреев?

Уиллу вдруг вспомнились фотографии из школьных учебников, иллюстрировавшие статьи о геноциде евреев в период Второй мировой войны. Эти совершенно особенные лица польских, венгерских, русских евреев, огромные печальные глаза, худые пальцы, обхватившие железные прутья решеток… В голове впечатлительного Уилла даже зазвучала еврейская скрипка… Пару раз, уже в Нью-Йорке, он случайно ловил еврейскую радиостанцию, передававшую в эфир эту музыку…

Уилл молчал, жадно прислушиваясь к словам старика, который говорил с ним голосом погибшей цивилизации.

— Понятие «цадик» включает в себя два вида — праведники, о которых всем все известно, и праведники, о которых не известно никому и ничего. Последние стоят выше тех, кто выносит свою святость и благочестие, как бы это сейчас сказали, на суд широкой общественности. Последние, тайные праведники, не ищут для себя ни славы, ни популярности. Они занимаются подвижничеством не ради того, чтобы об этом кто-то узнал. У них нет такой цели. Даже их самые близкие друзья и родные порой не догадываются о том, что их друг, отец или брат является цадиком. Очень часто они живут в бедности. Това Шайя должна помнить народные еврейские предания, которые мы с ней проходили и в которых речь шла о цадиках древности. Это были кузнецы, каменщики, даже дворники. Однако ни бедность, ни скромный общественный статус не мешали им творить добро.

— То есть вы хотите сказать, что никто, абсолютно никто, не мог сказать, как их зовут и где они живут?

— Верно. — Старик впервые за время разговора улыбнулся. — Скажу больше. Очень часто цадику приходится в буквальном смысле слова заметать следы. В преданиях мы то и дело наталкиваемся на удивительные рассказы о святых людях, укрывавшихся в самых что ни на есть непотребных местах. Цадик вынужден носить маску, и часто отталкивающую. Были цадики, о которых шла дурная слава. О каком-нибудь человеке все знали, что он вор или бродяга, но никто не знал о том, что он же — цадик. Това Шайя, помнишь ли ты историю, рассказанную бердичевским раввином Леви Ицхаком?

— Про святого пьяницу? Конечно, учитель.

— Я рад. У тебя всегда была хорошая память. Я часто скучаю по тем временам, когда мы с тобой занимались на этой самой кухне… Да, речь действительно идет о святом пьянице. Рабби Ицхак был однажды неприятно удивлен, поняв, что когда речь заходит о проявлениях истинного благочестия, истинной святости, он неизменно проигрывает в этом Хаиму-водоносу — бездомному бродяге, которого невозможно было застать трезвым ни утром, ни вечером.

Тиша и рабби Мандельбаум невольно улыбнулись друг другу.

— Итак, как я понял, цадик часто носит неприятную для глаза личину, — вновь подытожил рассуждения старика Уилл.

— Именно. Такова, если хотите, ирония судьбы. Или даже еще одно красноречивое свидетельство того, что иудаизм на самом деле является учением гораздо более демократическим и народным, чем любая другая мировая религия. Свят не тот, кто учен, и не тот, кто слывет святым, а совсем другой человек. Вы знаете, принято считать, что чем чаще и усерднее ты молишься, тем ты ближе к Всевышнему. В иудаизме не так. Ты можешь разбить себе лоб в молитве, ты можешь кропотливо, до последней буквы, исполнять все обряды и блюсти посты, но при этом будешь на три мили дальше от Бога, чем другой человек, который просто любит ближнего и творит добро ради него.