Праведники - Борн Сэм - Страница 4

Ближайшим к Уиллу соседом по ячейке был Терри Уолтон. Бывший шеф-редактор корпункта «Нью-Йорк таймс» в Дели, между прочим. Каким образом он вновь оказался в Нью-Йорке, Уилл не знал. Эту историю покрывала завеса тайны. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что это было наказание за некую провинность. Но вот за какую именно? На столе Уолтона неизменно царил поистине бухгалтерский порядок — два маленьких бюстика на девственно-чистой полированной поверхности, и больше ничего.

Уилл давно обратил внимание на то, что все бумаги Уолтона были исписаны настолько мелким и убористым почерком, что с расстояния всего в метр уже походили на настоящие шпионские шифровки. Разобрать написанное было решительно невозможно. Уилл подозревал, что со стороны Уолтона это была намеренная предосторожность. Он позаботился о том, чтобы никто, кроме него, не имел доступа к его бумагам. Что ж, интересно, было в них такого ценного? Репортер отдела городских новостей — а Уолтон теперь был именно им — по определению не мог иметь ничего общего с темами, которые необходимо скрывать от кого бы то ни было, а тем более от своих ближайших коллег.

Рядом располагался стол Дэна Шварца, выглядевший так, будто на нем только что плясала макака. Дэн занимался журналистскими расследованиями. К его рабочему месту невозможно было подойти ближе чем на три шага. Вся поверхность стола и все, что находилось вокруг него в радиусе полутора метров, было завалено всевозможными бумагами, книгами, толстыми подшивками и картонными коробками. Как Уилл ни присматривался, он не смог разглядеть ни единой аккуратной стопочки. Даже из только что вскрытой пачки с чистой бумагой торчали в разные стороны отдельные листки. Компьютер Дэна соответствовал обстановке на столе. Оставалось только удивляться, как вообще можно было видеть что-то на этом мониторе, почти полностью погребенном под ворохом стикеров, испещренных торопливыми каракулями. Каждая вторая бумажка содержала пометку «Срочно!», и бумажек таких насчитывались десятки.

Стол Эми Вудстайн олицетворял собой нечто вроде золотой середины в сравнении с личными рабочими пространствами Уолтона и Шварца. На нем царил творческий беспорядок, но отнюдь не погром. Одного-единственного брошенного на этот стол взгляда хватало, чтобы понять: за ним сидит женщина, у которой, помимо работы, есть в жизни и другие заботы — ребенок, няня, дом. Уилл в который раз принялся рассматривать семейные фотографии в аккуратных рамочках, расставленные по всему столу. У детей Эми были очаровательные кудряшки и неизменные белозубые улыбки. Уилл обратил внимание, что почти на всех снимках они почему-то были с ног до головы перепачканы краской.

Он вернулся за свой стол. Уилл работал в газете еще без году неделя и пока не решился обжить свое личное рабочее пространство по примеру старших коллег. Стол выглядел в точности так, каким он увидел его в первый день. На телефонном аппарате мигала красная лампочка. Уилл нажал на «Воспроизведение» и прослушал оставленную на автоответчик запись: «Привет, малыш. Я знаю, что уже поздно, но как-то не спится. К тому же мне пришла в голову отличная идея, так что позвони сразу, как освободишься. Люблю!»

Уилл улыбнулся. Рабочее возбуждение наконец полностью оставило его, и он вдруг понял, что находится в прекрасном расположении духа. Интересно, что у нее на уме? Он сел, поставил телефон перед собой и быстро набрал номер их квартиры.

— Почему не спим?

— Не знаю. Может, я переживаю из-за твоего первого трупа? Или из-за того, что ты вынужден работать до поздней ночи? Словом, сна ни в одном глазу! А раз так, я и подумала, отчего бы нам где-нибудь не перекусить, а?

— То есть?

— В «Карнеги дели»?

— Сейчас?!

— Сию же минуту! Я уже одета. Готова идти на улицу и ловить такси.

Ну что ж… Идея Бет пришлась Уиллу по душе. Им нравилось бывать в этой ночной кофейне, завсегдатаи которой — актеры и музыканты с Бродвея — неизменно заглядывали туда на сандвич-другой после представлений, чтобы отдохнуть, поболтать и пролистать театральные рецензии в первых утренних газетах. При этом официанты чуть ли не ежеминутно подливали в их белые чашки свежий кофе. В «Карнеги» царила поистине нью-йоркская атмосфера. Это было одно из тех мест, куда всегда мечтают попасть туристы, — достопримечательность, рассказывающая о городе больше, чем многие другие из перечисленных в туристских справочниках. Уилл тоже чувствовал себя здесь туристом. Он уже долго жил в Америке, но его родной дом был далеко.

Он пришел в кофейню первым и присел за столик позади шумной и веселой кампании каких-то старичков. Случайно подслушав их разговор, он понял, что они не местные, а приехали из Джерси. Скорее всего побывали в театре, а по окончании представления решили дополнить впечатления о Нью-Йорке в «Карнеги». Что ж, они сделали неплохой выбор.

Уже через пару минут Уилл увидел Бет. Прежде чем окликнуть жену, он позволил себе полюбоваться ею несколько мгновений. Они познакомились в Колумбийском университете. Уилл влюбился сразу и бесповоротно. У него и до сих пор захватывало дух от ее яркой красоты. Длинные темные волосы, оттеняющие удивительно светлую кожу лица, и огромные зеленые глаза — что может быть прекраснее этого? Такая женщина посмотрит мельком, а ты уже пропал…

Наконец он опомнился, вскочил и помахал Бет рукой. Она приблизилась, и он с головой окунулся в исходивший от нее аромат. Волосы пахли ягодами, кожа — солнцем и легким бризом. Ни один шампунь, ни одни духи не способны были воспроизвести такое чудесное смешение ароматов. Это был только ее запах. Уилл шагнул жене навстречу, обнял ее и привлек к себе.

Взгляд его был прикован к ее губам. У нее были замечательные губы. Полные, мягкие, как подушечки. У него всегда чуть кружилась голова, когда он прикасался к ним. Закружилась и сейчас. А в следующее мгновение они раскрылись, выпуская кончик язычка, и Уилл захватил его своими губами. Бет томно вздохнула — тихонько, так, чтобы никто, кроме Уилла, не услышал. Но если от поцелуев жены у него кружилась голова, то на такие вздохи его организм реагировал серьезнее. Настолько, что она это почувствовала и прижалась к нему еще сильнее.

— Можешь ничего не говорить. Теперь я точно знаю, что ты действительно рад меня видеть, — с улыбкой прошептала она, скинула плащ и повесила его на спину стула. — Садись скорее, пока никто не заметил. Неудобно!

Уилл выглядел сконфуженным.

— Итак, акула пера, что мы будем есть? Я лично хочу ватрушку и какао! Или чаю? Нет, какао!

Уилл все еще не до конца пришел в себя и откровенно пялился на ее вырез. Ему вдруг расхотелось тут сидеть. Может быть, взять такси, вернуться поскорее: домой и… сразу в постель?

— Уилл! Ну не отвлекайся!

…Его сандвич с пастрамой, густо политый горчицей, принесли как раз в тот момент, когда он рассказывал Бет о приеме, которого удостоился в Браунсвилле от всей репортерской братии.

— Так ты говоришь, что этот Карл… как его…

— Макгиверинг.

— Ну да. Так он, выходит, изображал из себя чуть ли не Филиппа Марлоу[1], когда болтал с той полицейской пресс-секретаршей?

— Именно! «Так, минуточку, красавица, у меня есть свои ребята в вашем ведомстве…» — по памяти процитировал Уилл.

— Ага! А ты, значит, мистер Зеленый Новичок из гламурной «Нью-Йорк таймс»?

— Увы, Бет, увы…

— Что ж, у меня на этот счет другое мнение…

— Погоди, я недосказал. Суть в том, что он вел себя с ней как с любой девчонкой в редакционной курилке. И я подумал: может быть, в этом вся соль? Может быть, мне пора обзаводиться собственными связями в полицейской среде? Что думаешь?

— То есть ты предлагаешь мне смириться с тем, что отныне ты будешь каждый вечер напиваться в пабе вместе с каким-нибудь лейтенантом О’Рурком и ночевать под столом? Знаешь, что-то мне это не нравится. И потом — ты не такой, человек. Да и зачем тратить время на ерунду, если через год-другой ты будешь писать совсем о других вещах? Этот твой Карл до пенсии будет мотаться по подворотням и чокаться пластиковыми стаканчиками с такими же, как он, пинкертонами в кавычках. А ты в это время, будешь делать репортажи из Белого дома или даже из Лувра!