Праведники - Борн Сэм - Страница 22

Сам Уилл толком вспомнить ничего не мог. Ему не исполнилось и семи лет, когда отец и мать стали жить порознь. Он смутно помнил лишь сцены нескольких последних ссор. Как-то разъяренный отец выбежал из дома, едва не сорвав дверь с петель. В другой раз маленький Уилл застал маму в ванной, где она приводила себя в порядок после особенно бурной семейной сцены — красная, заплаканная, с сорванным от крика голосом. А однажды Уилл проснулся среди ночи и услышал из соседней комнаты приглушенный и умоляющий голос отца, который говорил: «Я просто хочу иметь право делать то, что считаю нужным!» Уилл тогда вскочил с постели и на цыпочках приблизился к приотворенной двери своей спальни. И в тот самый момент родители перестали говорить шепотом и перешли на свой обычный крик. Причем у матери было классическое английское произношение, а у отца — американское, Тогда Уилл подумал, что его родители не могут любить друг друга именно из-за этого — у них разный акцент.

А потом они с матерью уехали в Англию. Уиллу она ничего не объяснила. И он чувствовал, что лучше ее не расспрашивать, иначе мама заведется и снова начнет кричать и плакать. Уиллу не хотелось видеть ее в таком состоянии. В Англии они почти не говорили об отце. Лишь иногда мать вдруг сообщала сыну, что Монро-старший «стал совсем другим человеком, абсолютно другим». Однажды на Рождество маму прорвало. Уиллу тогда было уже тринадцать, но он довольно смутно помнил, о чем она говорила. Память сохранила лишь одну реплику матери: «Это он во всем виноват!» Из контекста явствовало, что речь идет не об отце, а о некоем другом человеке. Уилл так и не рискнул спросить тогда, кто этот «он». Праздничный ужин закончился тем, что мама впала в истерику и ушла бродить по ночным улицам. На следующее утро она стала прежней. Уилл поклялся себе тогда, что никогда — ни словом, ни намеком — не будет при ней вспоминать отца.

А когда, окончив Оксфорд, он уехал в Штаты, мамины родственники, и в особенности бабушка, с ходу заключили, что Уилл «предпочел» отныне жить с отцом. Кто-то еще предположил, что он, напротив, хочет отыскать способ помирить своих родителей. Сам Уилл тешил себя иллюзией, что это путешествие откроет ему наконец глаза на реальную причину давнего развода отца с матерью.

Но этого не случилось. Сейчас ему известно об этом ничуть не больше, чем тогда, когда он двадцатидвухлетним юношей ступил на американскую землю. Бесспорно, теперь Уилл знал своего отца гораздо лучше и даже в некотором смысле сблизился с ним. Он уважал отца, добившегося высокого положения и слывшего человеком с безупречной репутацией, но главная семейная тайна Уиллу так и не открылась. Пару раз, теплыми летними вечерами потягивая вино на открытой веранде отцовского дома в Саг-Харборе, они возвращались к геме развода, но лишь вскользь… Отец не рассказывал Уиллу ничего такого, чего бы тот уже не знал со слов матери.

— А может, никакой тайны и нет? — предположила как-то Бет.

Это было как раз в одну из тех летних ночей. Были выходные, и они гостили в отцовском доме. Уилл приехал с Бет, а отец встречал их со своей «коллегой» Линдой. Когда Уилл поднялся с веранды в их спальню, Бет лежала в постели и читала при тусклом желтом свете ночника. Уилл рассказал ей об очередном разговоре с отцом.

— В каком смысле — нет?

— В прямом. Просто встретились два человека и поженились, а спустя некоторое время поняли, что не подходят друг другу. Не сошлись характерами. Вот и вся тайна. Так бывает, и даже очень часто.

— А откуда же все эти истерики у матери? И эти туманные намеки бабушки?

— Они просто пытаются придумать серьезную причину. Убедительную. Может, им даже удобнее было думать, что он ушел не просто так, а что его увела другая женщина… Это дает им хороший повод поминать его недобрым словом и жаловаться на него знакомым.

— Бабушка говорила о некоей «другой страсти». Вовсе не обязательно, что она при этом имела в виду женщину. Мало ли какие страсти могут быть у человека.

— Ну хорошо, пусть не женщина. Это не важно. Важно, что должна быть причина. Она должна быть серьезной, даже драматичной. А если ее не изобрести, то останется голая и унылая правда: он просто взял и ушел.

Тогда Бет еще не была его женой. Но они уже жили вместе. Уилл посещал журналистские курсы при Колумбийском университете, а Бет проходила интернатуру в Нью-Йоркском пресвитерианском госпитале. Они познакомились в парке в один из выходных дней. И в тот же вечер он оставил ей то памятное приглашение на автоответчике.

Первые месяцы их знакомства казались теперь Уиллу одним длинным и ярким праздником. Он знал, конечно, что память способна проделывать с человеком еще и не такие штуки, но был уверен, что она ему не изменяет. Они познакомились в мае, когда Нью-Йорк утопал в свежей зелени и солнечных лучах. Каждое их свидание дарило радость и предвкушение чего-то большего. Они тогда много фотографировались, и на этих снимках их лица светились беззаботным счастьем.

…Уилл очнулся с мечтательной улыбкой. Впервые за последние несколько часов он вспомнил именно о Бет, а не о ее похищении. Впрочем, едва он поймал себя на этом, как весь шок и ужас произошедшего немедленно вернулся. Так, наверно, бывает с человеком, которому снится, что он носится по футбольному полю и забивает гол, а потом он вдруг просыпается… на больничной койке… и вспоминает, что попал в аварию и ему ампутировали ногу…

В комнату вернулся отец. До сознания Уилла не сразу дошло то, о чем он говорил. А он советовал сыну связаться с интернет-провайдером и попытаться навести справки о похитителях, общавшихся с ним по электронной почте. Уилл только поморщился в ответ. Нет-нет, этого делать нельзя. Любая попытка получить информацию у провайдера неизбежно обернется уведомлением полиции.

— Папа, мне нужно отдохнуть, — вдруг произнес Уилл и мягко стал подталкивать отца к выходу. — И побыть одному. Сейчас же.

— Уилл, все это понятно, но я не думаю, что ты можешь сейчас позволить себе отдыхать. Каждая минута дорога, как ты не…

Монро-старший вдруг запнулся, увидев в глазах сына, что тот уже принял решение и больше не собирается тратить время на разговоры. Он вздохнул, развел руками и вышел.

Когда за отцом закрылась дверь, Уилл вернулся к креслу, сел и неподвижным взглядом уставился на собственные ноги. Так он просидел около минуты, а потом понял, что больше ждать нельзя, пора действовать.

К тому времени он уже знал, к кому обратиться.

Пятница, 15:16, Бруклин

Том Фонтейн был лучшим другом Уилла. Точнее, он стал самым первым другом Уилла в Штатах. Они познакомились у регистрационного окошка Колумбийского университета — Уилл выстаивал длинную очередь, а спина Тома маячила прямо перед ним.

Первым чувством, которое Том вызвал в душе Уилла, было, раздражение. Очередь и без того двигалась медленно, но на долговязом парне в старомодном длиннополом пальто она, казалось, замерла окончательно. Все зачисленные студенты позаботились о том, чтобы заранее заполнить свои анкеты, Том же начал заполнять ее, оказавшись уже у окошка. И заполнял, он эту чертову анкету целую вечность. Перьевой ручкой — и где он только ее откопал! — ставя кляксы через каждые две строки.

Уилл нетерпеливо заглядывал ему через плечо, а в какой-то момент оглянулся назад — на девушку, стоявшую за ним, и, красноречиво развел руками, словно желая сказать этим: «Нет, вы только полюбуйтесь на этого идиота!» От нечего делать Уилл и девушка, начали громко обсуждать Тома, называя его фермером из глубинки. Уилл, конечно, не стал бы этого делать, если бы не заметил в ушах у долговязого наушники от плейера.

Наконец Том стал закругляться. Последним аккордом стали его десятиминутные поиски водительских прав, которые могли бы удостоверить его личность. Он обыскал все свои карманы, перетряхнул сумку и наконец извлек из самого ее потайного уголка смятую бумажку, которая кое-как убедила регистраторшу в том, что стоявший перед ней увалень действительно является Томом Фонтейном, зачисленным на факультет философии Колумбийского университета.