10000 лет до нашей эры (СИ) - Риш Катерина - Страница 40

— Горите!

Ничего не произошло.

Я повторила попытку, но результата не было. Неужели дар оставил меня? Ведь после ритуала Матери я ни разу не обращалась к стихиям, может, они решили, что раз я боюсь их, то и повиноваться такой трусихе они не будут?

Когда я перепробовала все на свете формулировки, Швинн уже перевалился с живота на бок и видел седьмой сон, отголоски которого ловил передними лапами.

Я подняла голову — в побелевшем небе висела полная луна. Та же самая, круглое белое лицо, так похожее на недожаренный блин. Я улыбнулась ей, как старой знакомой, хотя я была знакома с ее значительно постаревшей версией в своем-то двадцать первом веке.

Я спросила луну:

— Почему у меня не получается?

Но лицо на поверхности луны только загадочно улыбалось, рассеянным белым светом заливая окрестности леса.

Что же изменилось, снова подумала я, и в сознании моментально всплыл ответ.

Язык.

Почти пять месяцев я говорила на одном только нуатле. Я даже думала на нем. А стихии как раз таки реагировали на мой родной язык. Когда я повторяла заклинания за Эйдером Оларом в подземной пещере возле горячего источника, ничегошеньки не происходило. Но стоило мне обратиться к огню на русском, как его реакция превзошла все мои ожидания.

Я растерла ладони, предвкушая, как сейчас спалю кучку хвороста ко всем чертям и как языки моего пламени взмоют до самой луны, но вместо этого я так и осталась стоять с разинутым ртом и вытянутыми руками.

Я стала забывать русский. Невероятно, но чтобы вспомнить приказ, мне пришлось проговорить его сначала на нуатле, а потом — подумать только! — перевести на русский.

Так дело не пойдет, если впредь я хочу управлять стихией. Мне нельзя забывать родной язык. Можно попробовать отдавать приказы Швинну, если не ради него, то ради себя, он-то реагирует на интонацию, выражения моего лица и движения тела, когда я сижу в седле. Он и не почувствует разницы.

Но, по правде сказать, мне бы здорово помог словарь заклинаний, с помощью которого я могла бы регулярно повторять необходимые русские фразы. Иначе в нужный момент и, не дай Боги, более опасный, чем это противостояние с кучей хвороста, я запнусь и пиши пропало.

Но от Зурии многим раньше я узнала, что письменность в Нуатле была под запретом. А впервые столкнулась с неприятием письменных слов, когда Эйдер Олар стер мои конспекты, выцарапанные палкой на земле.

До великих потопов жрецы пользовались свежими глиняными табличками, чтобы записывать историю Нуатла, говорила Зурия, но после природных катастроф история стала передаваться исключительно устно.

Записанные на свежей глине заклинания, как казалось жрецам Нуатла, мог прочесть каждый, а подобное самоуправство грозило обернуться катастрофой. В потопах и винили какого-то неизвестного мага-неумёху. Кто прочел запрещенные таблички, конечно, так и осталось неизвестным, но в назидание потомкам их просто перестали вести. На всякий случай, чтобы ни у кого не вызывали любопытства.

«Получается, любой может владеть магией?» — переспросила я.

«Когда-то так и было», — ответила Зурия.

В допотопные времени каждый гражданин Нуатла мог обменять у жрецов, скажем, корзину кислых яблок, размером с грецкий орех, на пачку глиняных отпечатков и за вечер овладеть «Магией для чайников», чтобы впредь не опасаться засухи или потопов. И дело было даже не в прирожденной способности некоторых индивидуумов, как мне казалось раньше.

Но после разгула недовольной стихии жрецы посчитали, что негоже беспокоить стихию каждому. Дидактические материалы разлетелись на осколки. А магия стала доступна только определенным кастам жрецов, да и то — вода и огонь отдельно.

Шли годы, и люди стали забывать, что когда-то магия была общественным достоянием, а не только привилегией жрецов.

Само по себе, общение со стихиями было задачей сложной, но решаемой. Вот почему я так легко нашла общий язык с огнем, хотя Зурия и удивлялась тому, что огонь с такой охотой отозвался на мои приказы. Словно бы я знала, как именно их нужно было произносить.

И все же жрецы все-таки не зря ели свой хлеб. У стихии имелись свой характер и свое мнение по поводу того, где гореть или куда течь. Сильный жрец умел сломить гордость стихии и заставить ее подчиниться своим желаниям. Слабый, или такой как я, добивался незначительных результатов. То есть для меня это фокусы на уровне: «Хочешь зажгу свечку взглядом?» и ничего выдающегося.

Лишь однажды в истории Нуатла все жрецы сплотились и сломили гордую волю стихии — когда велели отступить водам из Сердца Мира обратно в океан.

И только Эйдер Олар не принял в этом участия, а даже осудил насилие над стихией.

Если даже Анкхарат сомневался, что животные страдают из-за жестокости, то что уж говорить о стихиях? Конечно, жреца-отступника никто слушать не стал. Подумаешь, соленая вода какая-то.

А огонь, похоже, действительно предпочитал, чтобы к нему обращались на русском. По крайней мере, я. Не знаю, может ему нравится мой акцент?

— Гори, гори ясно… — прошептала я.

Я ощутила смятение и заинтересованность, и если бы не знала заранее, то никогда не поверила бы, что эти чувства испытывает вспыхнувший передо мной огонек.

— Спасибо.

Напряжение спало. Огонь понял, что ничего сверхъестественного я требовать не буду. Лишь немного дрожащего оранжевого света, потому что холодного лунного света, чтобы развязать крепления на тигрином пузе, было недостаточно.

Я занялась снаряжением, но мои мысли снова и снова возвращались к Анкхарату. Я вдруг поняла, что впервые пропустила наш совместный ужин. И тут же огорчилась, что никто не встревожился, не отправился за мной на край леса, далеко-то идти не надо было. Выйти из дому и пройти по тропинке…

Но буйное воображение рисовало, как с минуты на минуту из лесу выскакивает Анкхарат во главе спасательной команды. И бросается ко мне со словами: «Я думал, что навсегда потерял тебя!»…

Ну ладно. Даже в мечтах это чересчур эмоционально для такой неприступной скалы, как Анкхарат.

На самом деле, появись он сейчас здесь, он нахмурился бы при виде меня, поиграл желваками и прошел мимо, потому что на сегодняшнюю ночь у него намечен ночной кросс по пересеченной местности.

Да, это на него похоже.

Хотя, конечно, хотелось иного. Хотелось, чтобы он просто сел рядом со мной, пусть молча, ладно, Анкхарат, я даже не жду никаких признаний. Понимаю, что только зря терзаю себя. Я буду благодарна, даже если мы просто будем сидеть плечом к плечу и молчать. А если ты просто обнимешь меня за плечи, то я, кажется, вообще умру от счастья.

Нет? Да, наверное, я слишком многого прошу.

Когда я закончила с седлом, то вовсю шмыгала носом. Даже разбудила Швинна. Он осуждающе посмотрел на меня, чего это, мол, спать мешаешь, поднялся на лапы и спрыгнул в купель, где растянулся на ложе из листьев и травы, которые я таскала ему несколько дней кряду.

Ну, здорово. Даже от тигра сочувствия не дождешься.

Я попыталась сконцентрироваться на чем-нибудь отрешенном, например, что, наверное, в скором времени нужно будет соорудить здесь крышу от дождя или придется ночевать мне с тигром в одной спальне. Но от вероятности разделить постель с тигром только разрыдалась.

Позже я протянула руки к огню, чтобы затушить его перед уходом… и вдруг ощутила, как тепло по кончикам пальцев передается всему телу, а в сердце воцаряется спокойствие. Огонь пытался меня утешить!

Слезы моментально высохли.

«А не думала ли ты, — возник в моей голове голос, — что Анкхарат ограждает себя от соблазна, когда приказывает тебе не носить вызывающих нарядов? Не думала, что он сторонится тебя, потому что даже при взгляде на эти бесформенные мешки, единственное, о чем он может думать, так это о том, что скрывается под ними?»

Не думала. Надеялась, конечно, но даже думать себе о таком не позволяла.

Я набралась смелости и спросила:

«Где он сейчас?» — надеюсь, это не односторонняя связь?