Хунхузы (Собрание сочинений. Т. I) - Шкуркин Павел Васильевич - Страница 24

Написал старик с оказией письмо своему приемному сыну, чтобы тот ждал его приезда, а сам погрузил свой табак в устье Да-у-хэ на джонку, зашил свертки кредиток в одежду и отплыл в Хай-шэнь-вай (буквально — «трепанговая бухта», так китайцы называют Владивосток).

Крепился старик, виду не показывал, как ему было тяжело, когда он в последний раз обходил фанзу, конюшню и сараи, выстроенные собственными его руками, и которых он больше никогда не увидит… Но когда джонка прошла мимо двух островов, лежащих против устья реки, и обогнула мыс Хитрово, у старого Вана точно что-то оторвалось от сердца, и спазмы сдавили горло. Но старик, как истый китаец, привыкший с детства не выказывать своих чувств, ничем не выказывал своего горя и, чтобы заглушить его, стал высчитывать, какой капитал привезет он сыну.

У него зашито в одежде 800 рублей, да с сотню лежит на груди в кошельке для расхода. Табаку у него, по самый скромной расценке, рублей на 700. Следовательно, он привезет в Ма-цзя-цзу не менее полутора тысяч рублей… Это такой капитал, который сразу поставит на ноги хозяйство сына, даст возможность прикупить порядочный кусок земли, и еще останется довольно, чтобы купить хороший гроб и справить отличные похороны…

Мысли старика приняли другое направление и он успокоился, погруженный в планы устройства воздушных замков в милом его сердцу Шань-дуне.

Через два дня джонка вошла в Золотой Рог, и Ван Сяо-и остановился у своего друга Цзю Лин-вэня, с которым он давно был знаком.

Когда Цзю узнал, что его старый приятель продал фанзу и ликвидировал все свои дела на Да-у-хэ, он сообразил, что у старика должна быть с собой порядочная сумма денег. Кроме того, груз табаку также представлял собой целый капитал…

И Цзю решил во что бы то ни стало «облегчить» старика. С этой целью он хорошенько угостил его, подпоил, а затем повел посмотреть, как в его заведении играют в «я-хуй» (банковку).

Видя, как крупные суммы переходят из рук в руки, старик взволновался. Конечно, он много раз в течение своей долгой жизни видел, как играют, и сам в дни молодости игрывал не раз, но теперь, имея в руках крупную сумму и занятый денежными расчетами, он как-то сильнее, острее и болезненнее воспринимал все, что касалось денег.

Цзю внимательно наблюдал за стариком и отлично понимал, что с ним делается.

— Попробуйте счастье, лао-гэ (старший брат), — сказал он.

— Ну, я не умею, — отговаривался старик, хотя ему страшно хотелось поставить несколько рублей на эти бесстрастные, но обладавшие каким-то мистическим смыслом, загадочные, живые существа — цифры на игорной скатерти, несущие одним счастье и богатство, а другим — горе и разорение…

— Ничего, — подбадривал его Цзю, — я помогу!

Старику казалось неудобным отказываться дольше от любезного предложения хозяина, да и хмель ударил ему в голову; обычная осторожность и прижимистость крестьянина покинули его — он поставил небольшую ставку на диагональную черту между цифрами 1 и 2.

Он выиграл столько же, сколько и поставил.

— Поздравляю, поздравляю, — говорил Цзю, — видите, у вас есть счастье!

Старик снова поставил на «ординар» и снова выиграл сумму, равную ставке.

— Ставьте тройную, ставьте тройную, — уговаривал Цзю.

Необычайное волнение, жадность к деньгам, выпитое вино, прирожденный, долго подавляемый азарт, наконец, сделали свое дело; старик стал беспорядочно бросать ставки одну за другою на разные цифры, проигрывал и выигрывал…

Только поздно ночью оторвался он от стола и то только потому, что пора было закрывать бао-цзюй. Он был в крупном проигрыше.

Как пласт, свалился он на кан в комнате своего «друга» и, вопреки многолетнему обыкновению, проснулся на другой день не с рассветом, а проспал до полудня.

Встал он с сильной головной болью и еще большей тоской; он помнил, что проигрался вчера; сколько — он не знал, но что-то очень много…

Цзю Лин-вэнь отлично видел, что делается с Ваном, и старался его ободрить.

— Успокойтесь, г. Ван! Разве можно терять присутствие духа при самом малом испытании судьбы? Поверьте, никогда счастье не приходит сразу, одной волной; вы только не отступайте, а боритесь — и наверное выиграете!

— Нет, нет, — возражал Ван, — с меня довольно; я не умею играть, да и судьба против меня!

Но когда за обедом Цзю снова подпоил старика, Ван успокоился и ему показалось, что мир не так уж плох, как он думал раньше. Почему бы, в самом деле, ему не попробовать вечером вернуть потерянное?

И он с нетерпением стал дожидаться вечера.

Кончился долгий, томительный день. Потянулись ночные тени, а вместе с ними и к фанзе Цзю Лин-вэня потянулись несчастные, проигравшиеся прежде — чтобы вернуть свой проигрыш; счастливые, выигравшие раньше — чтобы увеличить свой выигрыш; носильщики, возчики, грузчики — чтобы найти забвение после трудового дня; повара — чтобы поставить ставку на украденные сегодня от господского стола деньги; наконец, людские шакалы — рыцари ночи и большой дороги, словом, весь этот темный люд, профессии которого иногда определить не было возможности.

В обычное время началась игра. Ван Сяо-и долго крепился и старался не показывать вида, как его тянет в игорную. Он слонялся из угла в угол и не находил себе места. Наконец, он не выдержал и пошел в игорную комнату.

На молчаливый вопрос встретившего его Цзю Линь-вэня, Ван конфузливо отвечал:

— Я только хочу посмотреть, как идет игра!

— Пожалуйста, г. Ван, присядьте сюда, тут вам видно будет, — сказал Цзю, пододвигая старику маленькую высокую скамейку.

Цзю торжествовал — он знал, что Ван не выдержит и начнет играть. Не все ли ему равно, выиграет Ван или проиграет — ведь все равно, 10 % ставок перейдут в его, хозяйский, карман!..

Игра шла своим чередом. Игорные палочки-марки целыми кучами переходили из рук в руки.

«Почему бы мне не попробовать, — думал Ван, — только попробовать: будет мне сегодня везти или нет? Поставлю маленькую ставку, проиграю и уйду; потеря будет невелика!»

Старик дрожащими руками поставил свою ставку, и — выиграл. Особая атмосфера игорной комнаты, пропитанная потом, чесноком, опиумом и еще чем-то раздражающе пахучим охватила старика и кружила ему голову. Вся толпа представляла собою батарею, а каждый игрок — элемент, заряженный до отказа игорным азартом; общий сложный ток был настолько силен, что Ван не в силах был владеть собою, и стал без передышки бросать на стол одну ставку за другою.

На следующий день старик проснулся поздно. Налитая свинцом голова болела больше прежнего, все члены ныли и отвратительное чувство тошноты переворачивало внутренности. Он не сразу вспомнил, чем кончился вчерашний день.

Но, вдруг, его сознание как молнией прорезала мысль: «Проиграл! Все проиграл…. А табак? — цеплялась мысль за якорь спасения, — табак весь еще остался?»

Ван помнил, что у него был какой-то разговор о табаке с хозяином, что он какие-то деньги брал у него под табак и отдавал, и опять брал; но чем это кончилось — никак вспомнить не мог.

Ван поспешно встал с кана и пошел к Цзю.

— А, вы уже встали, — приветствовал его хозяин, — садитесь, пожалуйста!

— Господин Цзю, — обратился к нему Ван, — скажите, пожалуйста, не должен ли я вам за табак?

— Нет, господин Ван, — ответил Цзю, лицо которого из приветливого сделалось вдруг строгим, — вы мне ничего не должны.

— Значит, я могу…

— Да, — перебил его Цзю, — вы можете не беспокоиться: я приказал выгрузить его с джонки и уже продал его другому лицу.

— Ка-ка-ак продали? — вытаращил глаза Ван; какая-то сила сжала ему кожу на голове и холодная дрожь поползла по спине.

— Ну да, продал! Почему же я не мог бы этого сделать? Вы мне продали табак за 500 рублей, деньги я вам все отдал — вот и свидетели есть!

— Да, да, это было при мне, при нас, — раздались голоса сидевших у хозяина нескольких китайцев…

Несчастный старик сел на кан, охватив колени руками. Слезы капали из глаз, мыслей не было, все тело было лишь каким-то аппаратом для ощущения страдания.