Внук Донского - Раин Максимилиан - Страница 40

— Как бы я хотел, чтобы ты, отче, стал при мне тем же, кем был при Фокии Плесне, — мечтательно произнёс я, — Если князем стану, то мне понадобятся придворные всякие: бояре там, воеводы, дьяки, холопы, будь они неладны. В бояры бы тебя произвёл…

Монах улыбнулся в бороду и покачал головой:

— Душа моя покоя просит. Управцем прими дьяка сякого. Их много толчется при князе.

На просьбу:

— А какого дьяка мне лучше выбрать? Может быть, есть у тебя кто-нибудь на примете?

Посетовал, что давненько не бывал при князе:

— Мнози люди несть ведомы ми. С боярином Чешком по сему ряду сказывай. Он из суземников Фоки, пришлый.

Кстати поинтересовался у библиотекаря какими книгами я раньше увлекался. Поп пристально на меня взглянул и позвал за собой. В библиотеке толклась целая толпа разновозрастных переписчиков, но мы прошли дальше. За неприметной дверью в самой дальней части помещения располагалась лестница вниз, довольно крутоватая. Деревянные ступени опасно трещали под массивной фигурой библиотекаря, но он бесстрашно пробирался дальше, увлекая меня за собой. Слабый свет свечей высветил просторное помещение подклети, заваленное всяким хламом. В дальней его части возле мелкого окна, с трудом пропускающего свет, располагались деревянные стеллажи, заполненными книгами разного размера. Некоторые были с окованной обложкой и даже замкнутые маленькими навесными замками. Книг здесь было явно больше, чем наверху, в библиотеке.

Вонифатий подвёл меня к конторке, на которой лежала раскрытой книга на греческом языке с занятными иллюстрациями. По уверениям библиотекаря, именно её я читал в последний раз. Свет свечи осветил странные схематичные изображения. Матерь Божья, так ведь это ничто иное как "Некрономикон", переведённый с арабского Теодором Филетом, православным учёным, — самая известная книга о чёрной магии. Считалось, что само чтение этой книги неподготовленному человеку грозит помешательством и даже смертью.

— Отец Вонифатий, а как относится отец Паисий к подобным книгам? — вызвалось из меня вместе с безмерным удивлением.

— Обыденно. Он их сам чтит. Братьям запрещено спускаться семо, а сам шествет овогда. Чернецам овым паки с ним позволено. Животие сея продлить хоче, старче. Зелья тайны ище, — охотно ответил монах с едва заметным смешком.

— И мне тоже позволено здесь бывать? — ещё сильней поразился я.

— Гресе на душу ял, переча указаниям владыки, с чаянием в разуме теим сметлив и светл. Взрастёшь князем велеславным и свет премудрости изольёшь по земле отчей, — вдохновенно высказался толстый монах и заторопился, — Грясти нать, служба вборзе починется.

Я окинул взглядом несколько страниц загадочной книги. Полная белиберда, набор бессмысленных заклинаний и дурацких картинок. Однако, как-то же удалось прежнему обитателю тела вызвать меня в этот век. По крайней мере, какая-то зацепка с моим хроноперемещением появилась.

Оставаться на предстоящий обед с обедней в нагрузку не хотелось, как меня не уговаривал библиотекарь. Хотелось поскорее распрощаться с навевающими самые грустные воспоминания местами. Велел ожидающим меня слугам запрягать лошадей в возок и вскоре трясся по дороге в город. На пригорке, откуда обозревалась панорама батиной столицы, отправил слуг с княжичевым барахлом дожидаться меня в городе у постоялого двора, а сам решил прогуляться дальше на своих копытцах. Не хотелось, чтобы гудцы меня видели вылезающим из княжеского возка, да и для здоровья полезно бывает, порой, иногда.

Поиски друзей начал с харчевни при постоялом дворе. Помещение почти целиком было набито празднующими горожанами. Взгляд зацепился за знакомый профиль Фоки, сидящего в окружении бандитского облика мужчин, хотя из-за мохнатых физий почти каждого теперь можно смело хватать и волочь в кутузку. Нет, обознался. Борода по-другому подстрижена. Теперь поневоле в каждом встречном буду искать черты погибшего друга. Так устроена человеческая психика. Надо будет заказать панихиду.

Музыкальные морды обнаружились в самой дальней части зала. Хотел было сразу подскочить к ним, как вдруг заметил напротив них обоих своих слуг. Молодые люди поедали кашу и увлечённо о чём-то переговаривались. Заправлялись ведь в монастыре. Вот, жучары, удалось развести моих простоватых друзей на хавчик. Короче, захотелось мне выяснить интерес, связывающий гудцов со слугами.

В заведение заходили люди разных сословий. Мест по праздничному дню почти не оставалось. Близко к гудкам сидела компания суровых воев, у которых как раз имелось одно незанятое место. Лица их в большинстве своём мне были незнакомы, за исключением Деменьши и Космыни. Воспользовался моментом, когда гудцы со слугами сильно отвлеклись на беседу, и с разлёта приземлил свой высокородный задок к воям за стол, не спросясь. Впрочем, откуда мне знать? Может, тут не приняты политесы. Объекты наблюдения оказались как раз за моей спиной.

Всё-таки надо было бы спросить разрешение. Ратная команда уставилась на меня, как на явившегося невесть откуда ярмарочного медведя. Ответно ощерился самой дружелюбной улыбкой.

— Баламошка, ты почто подмастерьем нарядился? — возник первый вопрос от круглолицего бородача.

Я завис, не зная, как ответить на такой странный вопрос. Ещё один вой средних лет посчитал нужным просветить коллег:

— Надысь зреша его в боярских портах при самом князе Юрие…

— С князем тартыжити докучило, к простолюдью стрекнулся? — юморнул его более молодой сосед.

У меня коротнуло волосы. Вот так запросто, не напрягаясь, вои раскрыли моё инкогнито. Почему же в таком случае они позволяют себе отпускать обидные обзывательства в адрес высокородной особы?

— В шуты его яли, — мрачно объяснил кряжистый бородач с мужественными складками на лице, по всем признакам старший среди сидящих здесь бойцов, — Воем был непутны, негли в скомрахах выправитеся.

— Обещал проставитися, — обиженно вспомнил Деменьша.

— Мужи славные! Для вас всё готов сделать, — выдал охрипшим от волнения дискантом.

Подозвал харчевника. В моей мошне на этот раз увесисто позвякивало серебришко из части выигрыша в таврели. Назаказывал на компанию самых дорогих вин сурожских да эллинских. Для закуси велел тащить на стол разнообразные мясные и рыбные блюда, жареные, тушёные, рубленые и верчёные. Разошёлся на десерт из фруктов и ягод разных, местных и заморских, свежих и вяленых. Бойцы круглили глаза и менялись в лицах.

— Да ты обилен паче, паря! — воскликнул всё тот же круглолицый, — Негли ми к князю притыкнутся кощуном?

— Онуфря завидит зельно, — хохотнул самый молодой вой.

На его залитом румянцем лице не имелось ещё ни одного волоска.

— Погодь те лоховати, Понтя. Баламошка тартыжити горазд, да песни потешны пети. Готов полтиной поступитися, иже поскору погонят его со двора, — со смехом ответил ему Онуфря.

— Не ты ли мнил благохитренным боярина Единца. Днесь он в порубе сидит, — не согласился с ним Понтя.

— А ты, возгря зелена, смолкни. Егда долг возвратишь, ноли глаголь. Вот схолоплю тя, бо холопы войны требны будут ми, — внезапно вызверился круглолицый.

Молодой вой обиженно умолк. Разговоры перекинулись на мелкие нерешённые проблемы их воинского коллектива. Я дальше не слушал своих новых знакомых, напрягая ушные раковины в сторону соседнего стола. Четверо подростков там с жаром обсуждали желание Мирона получить работу придворного музыканта. Эти вакансии, по словам моих слуг, были полностью заполнены. К тому же холопами. На всех низших, работных местах во дворце трудились холопы. Приглашать свободных людей со стороны и оплачивать труд дензнаками княжеским дьякам не желалось. Вот такая тут царила феодальная экономика.

Выходит, братьям-музыкантам надоело слоняться бездомными по городам и весям. Решили осесть в Галиче. Треша не радовался пожеланиям старшего брата, но против его авторитетного мнения не возражал. Как я понял, на решение Мирона отчасти повлияла невероятная красота мелодий, услышанных от неизвестного бродяжки.