Смех Циклопа - Вербер Бернар - Страница 6

Если политик говорит «нет», все считают его мерзавцем.

А если женщина говорит «нет», это значит… «может быть».

Если женщина говорит «может быть», это значит… «да».

Если женщина говорит «да», все считают ее шлюхой».

Из скетча Дариуса Возняка «Война полов с вашим участием».

Рука вставляет диск в компьютер и запускает программу воспроизведения.

В чем загадка синей шкатулки?

На экране появляются четыре картинки – изображения с четырех камер, висящих на потолке за кулисами «Олимпии».

Она устанавливает время на несколько минут раньше трагедии.

23 часа 23 мин. 15 сек.

Перед дверью гримерной толпятся поклонники с цветами и подарками. Некоторые в масках, некоторые раскрашены под клоунов.

Великий репортер Флоран Пеллегрини, ее сосед по кабинету, садится рядом.

– Что за клоуны в розовом?

– Помнишь программу Дариуса «Я всего лишь клоун»? Ну вот… Даже зрители в первых рядах обычно гримируются под клоунов, одеваются в розовое и закрывают правый глаз черной повязкой.

23 часа 24 мин. 18 сек.

Вид сверху: в коридоре появляется Дариус.

23 часа 25 мин. 21 сек.: он направляется к своей гримерке.

Двое журналистов смотрят запись в замедленном режиме. Несколько человек протягивают Дариусу пакеты, он берет их на ходу. Вот он останавливается и разговаривает с кем-то, вручающим ему маленький предмет.

23 часа 26 мин. 9 сек.

Она останавливает и увеличивает изображение.

Картинка мутная, но видно, что некто, загримированный под клоуна, сует ему лакированную шкатулку. У клоуна большой красный нос, волосы спрятаны под красную кепку.

Лукреция делает масштаб еще больше и убеждается, что грим у клоуна не такой, как у остальных. Нарисованный рот не улыбается, уголки губ грустно опущены вниз, на правой щеке блестит слеза.

– У меня была глухонемая сестра, я умею читать по губам, – сообщает Флоран Пеллегрини. – Возможно, я смогу тебе помочь.

Журналистка выводит на экран огромный рот и запускает замедленный пофразовый просмотр.

Пеллегрини пододвигается к самому экрану.

– Он говорит ему: «Это то… что ты… всегда… хотел… узнать».

Лукреция Немрод отматывает назад, ищет самый четкий кадр с грустным клоуном и увеличивает его.

С принтера сходит распечатка.

Флоран Пеллегрини подносит к глазам синюю шкатулку и рассматривает ее через очки.

– Ты держала ее без перчаток? Теперь твои отпечатки перемешаны с чужими.

Надо же, не сообразила! Вот дура!

Репортер почти касается стеклами шкатулки.

– BQT. Что бы это значило?

– Посмотрим в интернете.

Он запускает «Гугл».

– Boeuf Qui Tourne[2], сорт барбекю.

– Belle Queue Tordue[3], порносайт.

– А если по-английски? – предлагает Флоран Пеллегрини.

– Boston Qualifying Time[4].

– Be QuieT[5].

– Big Quiz Thing[6]. Одно другого бессмысленнее!

Флоран Пеллегрини водит пальцем по позолоченным буквам на крышке и по надписи «Не смейте читать!».

– Внутри находилось вот это, – говорит ему она.

Он осторожно берет у нее бумажку, черную с одной стороны, белую с другой.

– Это фотобумага «Кодак» с медленным затемнением. Наверное, на ней был текст. Дариус прочел его, а потом бумага почернела, и текст стал нечитаемым. Если так, то встает три вопроса: 1) что за текст был на фотобумаге? 2) как умер Дариус? 3) кому понадобилась его смерть?

Лукреция задумчиво убирает со лба длинную рыжую прядь.

– Что, если он умер от смеха?

Великий репортер неприязненно морщится.

– От смеха? Какая ужасная смерть!

– Ну, не знаю… Может, наоборот, приятная.

– Брось, ты не представляешь, какая это может быть боль! Доводилось тебе неудержимо хохотать? Сводит ребра, живот, горло, вся голова в огне, ты задыхаешься! Умереть от смеха? Ужас!

Молодая женщина силится вспомнить, когда она неудержимо хохотала в последний раз.

– В общем, – продолжает репортер, – твое расследование взяло хороший старт. Наша Тенардье хотела удивиться, и ты ее не разочаруешь. «Убийственный текст» – это уже кое-что новенькое, но «текст, после которого умираешь от смеха», – настоящий эксклюзив! Сначала я не очень-то верил в твою версию убийства, но теперь должен признать, что ты не промах. Браво, малышка!

– Не называй меня малышкой, – огрызается она.

Флоран Пеллегрини улыбается, заглядывает ей в глаза.

– Почему ты заинтересовалась этой историей, Лукреция? Только честно. Ведь это не только профессиональный интерес? Слишком энергично ты за это взялась. Я умею видеть разницу между простым любопытством и одержимостью.

Молодая женщина роется в ящике коллеги и достает бутылку виски и две рюмки. Налив одну, она смотрит в никуда.

– Как-то раз, давным-давно… мне было… как тебе это объяснить? Немного тоскливо. Но я вовремя услышала по радио сценку Циклопа и воспрянула духом. Так Дариус, сам того не зная, стал близким мне человеком.

– Понимаю.

– Теперь у меня такое чувство, словно я потеряла «дядюшку-шутника». Знаешь, который после ужина, когда все темы исчерпаны, поднимает всем настроение своими анекдотами.

Она одним глотком выпивает янтарную жидкость.

– Ты вздумала мстить за «дядюшку-шутника»?

Лукреция Немрод пожимает плечами.

– Вызывать смех – щедрый дар. В молодости, в важный для меня день, этот дар пролился и невероятно мне помог. В память о том дне я и хочу пролить свет на его смерть, подобно тому, как он озарил мою жизнь.

– Смотри-ка, ты становишься поэтессой, это первый шаг к алкоголизму.

Флоран Пеллегрини наливает и себе полную рюмку виски и чокается с ней. Ей хочется его остановить, но он показывает жестом, что знает, что делает, и сам несет ответственность за последствия. Корчась, он опрокидывает рюмку.

– Слишком сложное для тебя дело, Лукреция. Если ты ничего не добудешь, Тенардье тебя не пощадит. Она зажгла тебе зеленый свет не ради твоего удовольствия. Она хочет доказать, что ты не справишься с такой темой. Это западня.

– Знаю.

– Не любит она тебя, Лукреция.

– Почему?

– Она вообще не терпит женщин. Все они для нее в первую очередь соперницы. Ты молодая красавица, а она старая уродина.

– Знаю-знаю, я читала «Белоснежку»: «Свет мой, зеркальце, скажи, кто на свете всех милее?»

– Я не шучу, Лукреция. Тенардье ждет повода, чтобы вычеркнуть тебя из списка постоянных внештатников. Ты бросила ей вызов перед всей редакцией и теперь должна раскрыть это дело, иначе потеряешь место.

Молодая журналистка умолкает в невеселой задумчивости.

Самое время выпить еще виски.

– Что ты мне посоветуешь, Флоран?

– Тебе нужна помощь. Одна ты не справишься. Один прокол ты уже допустила: не позаботилась о сохранности отпечатков пальцев.

Он прав, какое постыдное легкомыслие!

– Может, поработаешь вместе со мной?

– Нет уж, сама знаешь, я едва держусь на ногах. Спиртное – способ бегства для журналистов, переевших неприятных тайн. В особенности в «Геттёр Модерн». Начиная с определенного возраста выпивка – средство заглушить больную совесть и побороть бессонницу. Я нагляделся в редакции невероятных гадостей, и что же? Полное безразличие! А сколько глупости, сколько вранья под шапкой «эксклюзивных расследований»…

Флоран Пеллегрини хочет налить себе еще, но его рука так дрожит, что рюмка наполняется только с третьего раза, и то с помощью Лукреции, поддерживающей его за локоть.

– Единственный, кто способен помочь тебе в расследовании такого рода, – это сама знаешь кто…

Молодая журналистка и седовласый репортер заговорщически переглядываются.