Веселая книга - Закани Обейд - Страница 21
- Предыдущая
- 21/34
- Следующая
Изменить размер шрифта:
21
* * *
Когда показалась луна и ночная прохлада
Пробралась в густую листву задремавшего сада,
На радостях пир мы устроить немедля решили,
На пир музыкантов искуснейших мы пригласили.
И вот уже кравчий пришел и призвал нас к веселью,
И вот мы с любимой моей пировать уже сели.
И я любовался любимой, и пил с ней вино я —
О, сколь было сладостно это веселье ночное!
И сам небосвод увлечен был весельем великим,
Внимая звучанию флейты и радостным кликам.
Казалось, весь мир наполнял фимиам от алоэ,
Окутав любимой лицо ароматною мглою.
Дождался и мой виночерпий заветного часа,
И долго по кругу ходила заветная чаша.
Следили все звезды за нами, на пиршество зарясь,
И даже Зухру[163] в эту ночь, видно, мучила зависть.
Совсем уже пьяным я был от вина и от счастья,
Забыл о стыдливости я, распаляемый страстью.
Обвил я возлюбленной ноги тихонько руками
И с благоговением к ним прикоснулся губами.
Потом сели рядом мы с нею, и я ей поведал
О страстной любви моей к ней и о всех моих бедах.
О том, как терзали меня все любовные муки,
О том, как мечтал я о ней и страдал от разлуки.
О том, что обидам и горестям не было меры,
Но что в доброту ее все ж не утратил я веры.
Я ей о слезах рассказал и о мыслях угрюмых,
Об утренних вздохах своих, о ночных своих думах,
О том, что совсем иссушило меня это горе,
О том, что в бесчестии жил, в постоянном позоре,
О том, что пришлось наконец мне потом обратиться
К помощнику верному, к той удивительной птице.
И вот подошел мой рассказ к этой радостной встрече,
Тут я оробел почему-то, прервал свои речи.
Такое смущенье мое, видно, ей было мило —
Она благосклонной улыбкой меня одарила,
Все то, что поведать успел я, се взволновало,
Нежнейшим из взглядов меня она вдруг обласкала.
Потом еще долго она говорила со мною
О том, что жестокой была и что стала иною.
Такие слова размягчили б гранитные глыбы,
Они мертвеца оживить, без сомненья, могли бы.
* * *
О, как хорошо быть с любимой! О, как хорошо,
Что год унижений и мук безвозвратно прошел!
Свиданье с любимой — как в полдень прохладная тень,
И годом мне ночь одна кажется, месяцем день.
Прекрасен был день этот и удивительна ночь.
Сама темнота от любви разлетается прочь.
Пришла ко мне юность опять, я безумно ей рад,
Других за страданья мои мне не надо наград.
Ничто ведь не нужно теперь ни душе, ни уму,
Такое блаженство познать не дано никому.
Я вместе с любимой моей, не разлучат уж нас.
И каждый наш миг восхитителен, каждый наш час.
Нелегкое счастье мое, и все чудится мне,
Что долго я мчался за ним на горячем коне,
Догнал и познал наконец всю его благодать,
Никто не заставит меня эту радость отдать.
* * *
Всю ночь говорили мы с нею и пили вино,
Всю ночь просидел я в восторге у царственных ног.
Когда ж на востоке зардела зари полоса,
Любимая встала и вышла в проснувшийся сад.
В саду каждый сук, каждый листик рабом ее стал,
Боялся глядеть кипарис — слишком строен был стаи.
Она, словно дивная роза, в саду расцвела,
Она, словно ветвь базилика, по саду плыла.
Цветы увядали пред нею и никли в траву,
И даже сосна перед нею склонила главу.
Рубином был рот ее дивный, и был он так мал!
И был он так нежен к тому же, так влажен и ал!
А утренний ветер, пред ней умиленьем объят,
Нашептывал в уши ей тихо любимый аят[164].
Касался он шеи се, целовал ей ладонь,
Тюльпаны же дикую руту бросали в огонь.
А роза, увидев ее, будто стала немой,
Потом рассмеялась она от души над собой.
Она не видала ни разу красавиц таких.
К ногам ее бросила роза свои лепестки.
Пред нею одежду свою изорвал анемон.
Такой красоты неземной не встречал ведь и он.
А сосны, как слуги, стояли, не смея шагнуть,
И хвоей они устилали красавице путь.
По саду прошла она так и, веселья полна,
Велела налить ей еще молодого вина.
Увидев ручей, что бежал, торопясь и журча,
Она пожелала тотчас отдохнуть у ручья.
Она отразилась в ручье. Я стоял и глядел,
Как нежные щеки ее розовели в воде.
Она так прекрасна была в это утро в саду!
Достойных сравнений ищу и никак не найду.
Да, видно, и нету их вовсе в моей голове.
Но лишь для нее заливался в листве соловей,
И чтобы взглянуть на нее, распускались цветы,
И чтобы дорогу ей дать, расступались кусты.
И лишь для нее над ручьем легкий мостик повис,
И ею одной любовался в то утро нарцисс.
Совсем ведь недавно я слышал лишь плач свой и стон,
Доносятся птиц голоса теперь с разных сторон.
Как огнепоклонник, тюльпан свое пламя несет,
А тот соловей для нее все поет и поет.
Он в песне любовь прославляет, цветы и рассвет,
А лучше любви и цветов ничего в мире нет.
О каждом листочке поет он, о каждом стебле,
О всех он влюбленных поет, что живут на земле.
На ветке самшита сидит он. Разбужен самшит,
Разбужен весь сад его трелями в ранней тиши.
Эй, где наши чаши? Эй, кравчий! Вина нам налей!
Мы будем смеяться, мы будем еще веселей.
Что может быть лучше на свете, чем утренний сад?
Чем эти цветы, соловей и возлюбленной взгляд?
Я с гурией в рай угодил, и она так мила!
И пусть защитит нас создатель от всякого зла!
Напиток любви в наших чашах мы выпьем до дна!
Пусть розы пьянеют, почувствовав запах вина!
К чему рассудительность мудрым? Будь весел везде.
Порой рассудительность эта приводит к беде.
Немало ведь радостей в мире, зачем горевать?
Зачем тосковать без конца и на небо взирать?
И если тоска беспричинная сердце сосет,
Одно лишь вино горемыку от хвори спасет!
Мы смертны, и жить нам на свете недолго дано.
Долой все печали! Да будут лишь смех и вино!
21
- Предыдущая
- 21/34
- Следующая
Перейти на страницу:
