Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" - Страница 44

Комментарий к 4 часть “Анатолия”, глава XV “Баграт Камсаракан. Лже-магометане”

Скоммуниздила еврейскую концепцию из одного старого фильма. Признаюсь заранее.

========== 4 часть “Анатолия”, глава XVI “Празднество бесчестья” ==========

— Звезда Давида? Еврейские письмена? Что ты хочешь этим сказать? Что мы сражаемся отнюдь не с сарацинами? — серьёзно спросила Кьяра, когда Жеан развернул свиток перед ней.

— Да-да!

— То есть армяне, направившие нас сюда…

— Лгут! — отрезал Жеан и, немного погодя, добавил: — Или ошибаются. Недаром меня насторожило снаряжение этих людей… нет доспехов, а вместо привычных нам турецких сабель — какие-то хрупкие короткие мечи. Иудеи! Мирные иудеи! Готов поклясться!

— А Его Сиятельство? Почему он не оповестил нас?! — возмущённо воскликнула Кьяра.

— Сейчас я пойду к нему, а ты попытайся отвлечь товарищей. Ян, Рожер, Эмануэль — безразлично! Нам просто необходимо больше сторонников! И будь осторожна, во имя Всевышнего, будь осторожна! Не вздумай трогать незнакомых рыцарей… Они не послушают! Они взбудоражены схваткой!..

Кьяра одобрительно кивнула и, вложив окровавленный меч в ножны, рванулась в гущу разгорающейся уличной стычки.

«Стойте! Ян! Рожер! Стойте же!»

Боэмунд во весь опор мчался сквозь толпу, бодро пришпоривая своего громадного вороного жеребца и разя пеших врагов, что в сравнении с ним казались не бойцами, а безмускульными сервами. Его червонный плащ гордо развевался на ветру и бил в глаза свежими кровинками. Жеану пришлось приложить немалое усилие, чтобы догнать разъярённого графа.

— В-ваше С-сиятельство! — Голос юноши предательски дрожал от волнения. Впервые за всё время, что Жеан знал Боэмунда, ему приходилось заговаривать с ним лично.

— Что-то случилось? — пробасил в ответ военачальник.

— Ваше Сиятельство! Не примите меня за умалишённого, но эти люди… эти люди не сарацины! Только что мне удалось настигнуть сарацинского гонца, но в конечном итоге оказалось, что тот вовсе не является таковым! Он мчался не за подкреплением, но пытался всего-навсего перепрятать свиток… свиток… со священными иудейскими письменами! Смотрите! Смотрите! — Жеан наскоро развернул свиток. — Где-то здесь должна быть и синагога! Он знал, знал, что рано или поздно ваши рыцари разорят её, знал, что свитки могут пострадать! Это ошибка!.. Недоразумение! Отзовите войска! Молю вас! Господь смотрит на нас… мы творим противозаконное деяние! Отзовите войска! — Голос Жеана срывался на каждом слове, и речь его походила на припадочные причитания одержимого.

В льдисто-синих глазах Боэмунда промелькнуло нечто, отдалённо напоминающее изумление. Было видно, что тот не подозревал о подобном исходе событий и нескоро нашёлся с ответом, но, как только заговорил, Жеан осознал, что все бренные чаяния рухнули.

— Я сам выбираю поле боя. Я сам решаю, когда направить войска в битву, я же и решаю, когда подать сигнал об отступлении. Сарацины, иудеи… есть суть одно и то же лицо, лицо, обезображенное пороком, лицо, презревшее Христа, лицо, безо всяких угрызений совести плюющее на Животворящий Крест! Их предки распяли Спасителя, и наша миссия — праведная месть! Ты молод. Ты недальновиден. Ты не поймёшь этого. — Новый соперник пал у ног коня Боэмунда.

— Месть?! — взорвался Жеан, мигом позабыв, что перед ним далеко не простолюдин. — Глупо! Глупо и бесчестно! Эти люди неопасны! Мы должны проявлять милосердие по отношению к врагу при любой возможности! Мы воюем во благо христианскому миру, а этот жалкий городишко не представляет для него ни малейшей угрозы!

— Виллан! Кажется, в тебе легион бесов!

Прикончив последнего соперника, Боэмунд развернулся и взмахнул громадным, украшенным каменьями мечом. Шёлк и пергамент разлетелись на множество обрывков. Жеан боязливо попятился, а граф помчался в сосредоточение всепоглощающего хаоса.

Злобы не было, лишь горькое отчаяние давило на Жеана изнутри, норовя излиться наружу бурными потоками слёз. «Все они… поплатятся за свои прегрешения… и я с ними, ибо не смог этому воспрепятствовать! Клятвопреступник! Лучше бы Боэмунд убил меня!..» — беззвучно дрожали его губы.

«Где же Кьяра?»

Вспомнив о ней, Жеан очнулся от тягостного оцепенения и метнулся вперёд, не выпуская из рук меча и щита, на случай, если придётся ими воспользоваться.

— Кьяра! Кьяра! Где же ты?!

Но никто не откликнулся на его зов, воительница, очевидно, смогла выбиться из толпы.

— Кьяра!

Внезапно какое-то шевеление в закоулке, поросшем плющом, между двумя тесно посаженными еврейскими лачугами, привлекло внимание Жеана. Он приблизился.

«С дороги, рвань!» — донеслись до его ушей трели Эмихо — а они, скрипучие и озлобленные, действительно принадлежали вассалу Рона.

— Ты не тронешь этого еврея, слышишь! Это не воин…

Подойдя ближе, Жеан увидел Кьяру, чья тонкая фигурка разделяла Эмихо и щуплого парнишку, облачённого в перепачканное собственной кровью чёрно-белое платье.

«Только не это!»

— Жидовская ведьма! — пронзительно взвизгнул Эмихо.

Дикий вопль прорвал на мгновение воцарившуюся тишину закоулка. Холодная сталь языком пламени сверкнула в потёмках, ослепив Жеана.

Как только способность видеть возвратилась к нему, он осознал, что лучше бы навсегда лишился не только зрения, но и памяти. Кьяра лежала у ног Эмихо в неловкой позе, распростерев в стороны руки, и весь её правый бок блестел от свежей крови. Она даже не шевелилась.

— ТЫ УБИЛ ЕЁ! — истошно взревел Жеан, и собственные слова отдались в его ушах туманным эхом. — Предатель! Мародёр! БРАТОУБИЙЦА!

Едва ли представлялось возможным описать чувства, нахлынувшие на Жеана тогда. Это был холодный ужас, перемешанный с гулкой пустотой, гнетущим смятением… и ярость, ненасытная, изуверская, захлестнула его всецело, без остатка, подобно вспышке молнии в толще беззвёздного неба, осветившей Божий мир в преддверие Страшного Суда. Кровь закипела в жилах Жеана, и казалось, он даже смог услышать, как она бурлит и играет, призывая к чему-то великому. Какой-то мощный толчок заставил юношу метнуться к рукояти меча и атаковать Эмихо. Он не хотел этого, но нечто потустороннее вынуждало, звало, отдаваясь внутри чудовищной болью, и подсознательно Жеан понимал, что эта боль не утихнет до тех пор, пока… пока…

Мечи крестоносцев скрестились, высекая багровые искры. Эмихо метался, с ловкостью мангуста уворачиваясь от ударов Жеана и сопровождая свои действия страшными ругательствами. На боку юноши уже зияла неглубокая рана, но физической боли не было, лишь душевная выедала его до самого корня, до самого основания. Даже звон стали не резал слух. Весь он пребывал точно на грани материального мира в полной готовности отойти в мир грёз и наслаждений, а дьявольская пляска продолжалась, с каждой секундой наращивая силу.

— Ты убил её!.. — отчаянно выкрикивал Жеан не в силах пролить ни слезинки.

— Паршивый пёс! Расстрига! Рогоносец в монашеской рясе-е-е! — Голос Эмихо сорвался на протяжный крик.

Жеан попал по ногам. Безрассудное неистовство спасло его. Соперник, получив напоследок удар щитом в челюсть, рухнул на спину рядом с Кьярой и безжизненным телом поверженного еврея. Молодой крестоносец занёс меч, чтобы нанести последний удар, как вдруг тощий мужской силуэт мутно вырисовался в полумраке закоулка. Мужчина приблизился. Это был Рон.

— Ну! Нападай! — дерзко поддразнил Жеан, опустил меч и вдавил в грудь поверженного, разрывая кольчугу, но пока не касаясь кожи.

— П-помоги мне… — сдавленно прохрипел Эмихо. — Друг мой!.. Хозяин! Дражайший! Помоги же!

Рон не шелохнулся. С холодным любопытством он переводил взгляд с вассала на Жеана, ожидая исхода поединка.

— Помо…

Договорить он не успел, новый порыв слепой, рвущей душу ненависти захлестнул Жеана. Всем своим весом он налёг на рукоять боевого меча, послышался пронзительный хруст костей, и зловонная алая жижа вперемешку с розоватой пеной хлынула изо рта Эмихо. Захлёбываясь и гребя грязными руками, он пытался хватать ртом воздух, но тщетно. Кровь нещадно заливала все дыхательные проходы. В рассечённой груди Эмихо гулко клокотало, и кровавая слюна пенным фонтаном хлестала наружу, питая смертоносную сталь. Коренастое тело билось в предсмертных конвульсиях, а в блуждающем взоре сквозило столько отвращения и пламенного гнева, сколько Жеан не видел даже в глазах врага. Эмихо хотел закричать, но грудь его исторгла лишь глухой кашель. И вот, когда Жеан решил, что всё для вероломного бойца было кончено, тот с усилием перевёл взгляд на Рона и сипло проскрипел: