Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" - Страница 27

— Какая красота! — пылко воскликнул Ян и, злобно ухмыльнувшись, добавил: — Но ещё не предел совершенства, ты не находишь? Даже отсюда я вижу знамёна магометанских варваров! Они-то всю благодать и портят! Предпочтительней было бы их снести поскорей… Хотя к чему мечтанья? Этим мы сейчас и займёмся! Чай боязно, монашек?

— Оставь его, — заступилась за Жеана Кьяра, прежде чем тот успел что-либо возразить. — Только такой осёл, как ты, может не бояться! Напряжены все без исключения… даже Готфрид, повидавший на своём веку сотни и тысячи схваток!

Но Ян и бровью не повёл и окликнул через два ряда Рожера:

— Эй, тюфячок! Тебе когда-нибудь приходилось участвовать в штурмах?!

— Первый раз, — буркнул тот, глубоко оскорблённый колким выражением Яна.

— Так что ж Эмануэль тебя от всего предостерегает? Точно ты не внук, а его покойная жёнушка! Хоть на военной игре-то бывал?

— Мой патрон не участвует в играх и мне не советует. Говорит, что это занятие для праздных и заблудших, недостойное звания честного рыцаря. В дни его отрочества подобной чуши знать не знали!

— А я вот бывал раз в детстве, правда, только смотрел. Но ощущение — незабываемое! Ревёт толпа. Вопят трубы. Реют знамёна. Подымаются тучи песка. Грохочет сталь. Кони летят друг на друга. Восхищение закипает в крови — помню словно вчера! Жаль, это ужасно редкое удовольствие… Дурень твой Эм… — Ян замялся, завидев, как к Рожеру приближается его сеньор. — Твоя… Эмилиэна, Рожер. Дура и шлюха!

— Уймись наконец! — не выдержал Жеан. — Нагнетаешь!

«Боэмунд! Это Боэмунд! Это византийцы! Боэмунд!» — суетливый говор, заглушивший слова Жеана, прокатился по многолюдным рядам объединённой армии. Юноша вытянулся и огляделся, в надежде отыскать взглядом причину всеобщего оживления. И в конце концов нашёл её. Сравнительно небольшая группа конных бойцов, возглавляемая знакомым статным мужчиной, облачённым в нарядное рыцарское платье, неспешно спускалась на равнину, простирающуюся у подножия желтокаменных стен Никеи. Сказать, что Жеан был ошеломлён — значит, недооценить его состояние. Мотивы подданных Боэмунда были очевидны, но вопрос: «Почему они явились сюда именно сегодня, именно в сей же час?» по-прежнему вызывал повальное недоумение. Что было известно им о планах Готфрида и что они теперь намереваются делать, после всех раздоров, которые повлекли за собою злосчастные переговоры с византийским императором?

— Боэмунд! — еле сдерживая гнев, процедил Танкред, как только лошадь пожилого графа, обтянутая красной попоной с вышитыми на ней ветвями папоротников, вплотную приблизилась к его.

— Сегодня я не ищу ссоры с тобой, мой друг, — негромко, но внятно произнёс Боэмунд. — Можете считать нас своими союзниками.

— Ромеи! — разом утратив самообладание, вскричал Танкред. — Ромеи, праведной борьбе с которыми вы подарили столько прекрасных лет, но в конечном итоге добровольно сподвигли себя и своих подданных на унизительную рабскую долю, прельстившись яркими тряпками да золотыми безделушками! Точно жалкий наёмник! Неужели отныне слово «честь» не значит ничего для вас?! Взгляните на них, благородный сюзерен! Взгляните на тех, кто составляет добрую половину ваших отрядов! Вероотступники! Нечестивцы! Сыны Антихриста, что не удосужились украсить свои одежды крестами в знак причастности к данной нам Богом миссии! Поле боя выбираем мы… Никея будет нашей и без их самоуправства! Нашей и только нашей! У Алексиоса нет ни малейшего права на владение ею, ибо отнюдь не он станет проливать кровь в горниле ожесточённого боя — слишком лелеет свою императорскую шкуру!

Крестоносцы дружно ахнули. Многие византийцы, знавшие французский язык, обнажили мечи. Ещё одно дерзкое слово из уст Танкреда, и быть беде, решил Жеан, крепко обхватывая рукоять оружия.

Похоже, нетерпимый граф ненавидел свою жизнь ещё больше, чем Алексиоса.

— Всё меняется, — невозмутимо и многозначительно промолвил Боэмунд, уладив волнения. — Вы и впрямь полагаете, будто наше пребывание в одном месте и в одно время — чистая случайность, никчёмное недоразумение? Нет. Воистину, Господь сегодня призывает нас сплотиться воедино! Как в минувшие времена, мы снова братья. Опасный недруг не дремлет, а потому пришла пора ненавидеть не грешника, но грех, позабыв все былые раздоры!

— Если бы ваш обоз не был нагружен золотом, на пальцах не переливались бриллиантовые перстни, а сёдла коней не били в глаза аляповатым блеском гранатов, вы бы так не говорили! Неужто в вас не осталось ничего святого — одна только алчность и корысть?!.. Я…

— Довольно! — вмешался Готфрид. — Вы не псы, чтобы понапрасну грызться друг с другом! Слишком много распрей в то время, как вековое священное обязательство вопиет об исполнении! Стройтесь! Нет времени оттягивать! Никея ждёт!

Краткая, но вразумительная речь Готфрида смутила Танкереда. Около полуминуты он непонимающе взирал на германского герцога, после чего, вновь переведя взгляд на Боэмунда, громогласно воззвал:

— DEUS LO VULT!

«Deus lo vult! Deus lo vult!» — послышалось со всех сторон. Шествие вновь тронулось.

С каждой минутой враждебная крепость всё приближалась, неумолимо увеличиваясь в размерах, и вдруг — Жеан остолбенел. Кости, целые груды сгнивших, обглоданных костей, были разбросаны у её подножия вперемешку с примитивным заржавленным оружием, свидетельствующим о том, что останки принадлежали не просто людям, но людям, павшим в бою.

Именно здесь была разбита несостоявшаяся армия Пьера Пустынника!

Протяжный гул горна перекрыл цоканье копыт и грохот метательных орудий, волочимых быками. Христово воинство было замечено. Недруг бил тревогу, и Жеан разом позабыл о костях, обратив взор на прямоугольные башни.

Недра огненной печи разверзлись, готовясь обратить мир в плач и скрежет зубов.

========== 4 часть “Анатолия”, глава III “Пекло битвы. Утрата” ==========

— Раструбились! — раздражённо рыкнул Ян, выведя Жеана из оцепенения. — А я-то думал, атака получится куда более внезапной! Кто-нибудь… э-гей, кто-нибудь! Уймите наконец этих выродков!

Точно по просьбе рыжего виллана, прямо над головой Жеана со свистом пролетела выпущенная кем-то стрела и вонзилась в грудь сарацина, чьё тщедушное тельце, прыснув кровью, слетело с крыши башни. Тем временем за ним последовало ещё несколько дозорных, однако это уже не могло обеспечить крестоносцам преимущества — отныне весь город, оглашённый горнами, знал об их прибытии.

— Жеан, — чуть слышно обратился к юноше сопровождавший его Пио. — Время пришло. Помни… Помни всё, чему мы тебя учили. Не устрашись и не дай воли сомнениям, ибо, заклинаю тебя Священным Градом Иерусалимом, теперь это самое губительное для нас. И если… если тебе всё же придётся претерпеть горькую утрату, не печалься об этом. Все мы умрём за правое дело. И победим. Непременно победим, слышишь!

«Но откуда такая уверенность?» — хотел было спросить Жеан, однако, стоило ему взглянуть в глаза Пио, в нежно-голубом блеске которых не читалось ничего, кроме пустого отчаяния, как язык его точно прирос к гортани. С того дня, как Христово воинство высадилось на пустынном побережье, Жеану очень часто приходилось видеть этот взгляд, но только теперь в нём отображалась поистине чудовищная безысходность.

Верил ли Пио собственным словам?

— Пио…

— Довольно слов, парень! — одёрнул его молодой рыцарь. — Приготовься! Сарацины собираются вырваться из крепости. Наша задача — пробиться к стенам для приступа… и убить как можно больше. Никто не ожидал, что так будет, но, похоже, они желают разбить нас прямо под стенами! Взять количеством! Пускай попробуют!

— Нет! — против воли вырвалось у Жеана, и от стыда он закрыл лицо руками. — Я не смогу… Они прикончат меня раньше, а я…

— Рви, метай, громи! И ни на миг не забывай, ради чего ты сражаешься! Сарацины — не люди, они — враги! Дичь! Мишень! — невозмутимо продолжал Пио на скаку. — Остерегайся лучников и пращников!