Пять бессмертных (Т. I) - Валюсинский Всеволод Вячеславович - Страница 28

«Взрыв через десять минут, — мелькнула мысль, — успею»… Он бросил весла и перешел в лодке к Ай. Она сжалась еще больше.

— Ай, — сказал Курганов, — один из нас скоро умрет…

Ай стремительно бросилась к нему. Они застыли в тесном, крепком объятии. В этот момент они прощались со всеми человеческими надеждами и желаниями. Здесь, в маленькой лодке, рядом с трупами тех, кто погиб за идею бессмертия, сами накануне разлуки и гибели, эти люди познали высшую меру слияния духа…

Курганов и Ай уже въезжали в канал. Оставленная далеко от берега, лодка одиноко виднелась темным пятном, когда глухой удар потряс воздух. Высоко взлетевший столб воды, разбившись на мелкие брызги, медленно, как пар, оседал вниз.

Курганов поднял глаза: лодки не было. По-прежнему мелкие, холодные волны бороздили темную поверхность моря. Ночь, долгая осенняя ночь спускалась и скрывала из виду темный морской горизонт.

Стало холодно.

Первой проснулась Лилэнд. Она была самая молодая из оперированных. Гета и Ай попеременно дежурили и ухаживали за поправлявшимися. Когда Карст первый раз открыл глаза, Гета подошла к нему и спросила:

— Здравствуй. Ну, как ты?

Перед ним была Гета, его Гета. Он видит ее всю ясно, но как будто у него из головы вынули осколок кости, давно мучивший его и заставлявший все видеть в превратном, ложном свете. Это ощущение свободы и независимости восприятия было похоже на некоторое прозрение, как, например, если бы человек, всю жизнь смотревший одним глазом, вдруг получил и другой. Все приобрело бы выпуклость, ясность, вышло бы из плоскости и стало живой, осязаемой реальностью. Карст равнодушно взглянул на Гету.

— Голова немного болит, но в общем ничего. Долго ли я спал?

— Десять дней.

— Так. Жалко, что есть нельзя. Мне так хочется пирожного! Я посплю еще, — и он снова закрыл глаза.

Через два дня очнулся и Биррус. К этому времени Лилэнд уже совсем оправилась и помогала Гете и Ай. Спустя две недели все трое оперированных окончательно покинули свои постели. Выпал снег, и в комнатах стало светло. Курганов и Ай чувствовали себя как-то неловко среди бессмертных. Организм оперированных еще не успел перестроиться. Что-то чуждое было во всем их облике. У Карста быстро стали выпадать усы и борода. Биррус совсем лишился волос. У женщин эти изменения были не столь заметны. Может быть, потому, что они не имеют столь резко выраженных вторичных половых признаков. Конечно, было еще слишком рано ожидать каких-либо серьезных перемен. Курганов, однако, с глубоким удовлетворением замечал, что его товарищи не обещают стать похожими на кастратов. Тут происходило нечто совсем иное. Их черты стали выразительнее и тоньше. Глаза приобрели новое, непередаваемое выражение. Особенная, им одним свойственная красота отличала их от смертных. Это обещало с течением времени еще усилиться. В частых беседах с Кургановым они говорили, что их нынешнее самочувствие сильно отличается от прежнего, которое, хотя с трудом, они могли себе представить. Они потеряли всякий интерес к лицам другого пола. Их прежняя этика и мораль им кажутся рабскими и слишком зависящими от полового состояния. Им приходится, так сказать, переоценивать все ценности…

Время шло. Настала очередь Ай и Курганова. Был пасмурный день. Мокрый снег залеплял окна. В последний раз собрались все обитатели станции в верхней лаборатории. Ай наверху не было. Она задержалась в столовой. Бессмертные неподвижными фигурами застыли вдоль стен. Курганов стоял у окна; он смотрел сквозь оголенные ветви парка на потемневшее море и чувствовал полное равнодушие к своей судьбе. Только бы поскорей…

Через минуту на лестнице послышались легкие шаги. Как всегда, спокойная и аккуратная Ай, не задерживаясь, той же деловитой походкой прошла прямо к урне.

— Здесь все готово?

— Да, все, — не оборачиваясь, ответил Курганов.

Быстрым движением Ай вытащила из урны один билет и сразу его развернула. Она задержалась всего на секунду. Бросив молниеносный, выразительный взгляд на бессмертных, едва уловимым движением сунула свой билет обратно в ступку и схватила другой.

— Крест… — чуть слышно прошептала она, поворачиваясь к Курганову лицом.

Лилэнд сделала какое-то движение, будто собираясь что-то сказать, но Биррус, стоявший рядом, с силой схватил ее за руку, сжав, как клещами. Она слабо вскрикнула.

Курганов отошел от окна.

— У вас крест? — переспросил он, — покажите…

Взяв из рук Ай бумажку с написанным тушью черным крестиком, он одновременно обвел глазами присутствующих. У Ай заметно дрожали руки. Она смотрела на Курганова, даже слегка улыбаясь. От внимания Курганова не ускользнула некоторая напряженность поз и замешательство. Он подошел к ступке и вынул оттуда второй, пустой билет. Он был развернут и смят. Прошла секунда мертвой тишины.

Бросив билеты на пол, Курганов прислонился к столу и поднял глаза на Ай. Она не опустила ясного взора, будто хотела сказать: «Ну что ж, суди меня. Я перед тобой вся…»

— Так, — глухо сказал он, наконец. Окинув равнодушным взором лабораторию, закурил папиросу и направился к выходу.

— Идем. Кончайте скорей… Ай остается, это воля судьбы, но главное — и моя.

Пересадку должен был делать Карст. Помогал Биррус, Гета и Лилэнд подавали инструменты. Когда на хрустальном столе перед операторами очутились две тесно сдвинутые бритые головы Ай и Курганова, Карст взглянул на женщин и твердо спросил:

— Вы понимаете, что мы должны сделать?

Лилэнд и Гета молчали.

— Вы понимаете, что в этом случае неприложим обычный нравственный закон? Теперь мы имеем дело только с законом логики и не можем сделать нелепости. Вам ясно это?

— Этого хотела и сама Ай, — тихо сказала Лилэнд.

Гета серьезно кивнула головой. Они понимали друг друга. Больше не разговаривая, приступили к работе.

Ночью труп маленькой Ай был взорван на дюнах.

Курганов спал целый месяц. Хотя ему еще до операции сбрили бороду и усы, его физиономия сильно изменилась. Нельзя было сказать, что он помолодел или стал женственнее. Это был он, прежний Курганов, но особая выразительность и острота черт придали ему новое выражение.

Проснувшись, он ни о чем не спрашивал. Он понял, что произошло. Биррус и Карст молча смотрели ему в глаза. В их взорах можно было прочесть: «Мы все понимаем. Иначе мы не могли поступить».

Не было таких слов, которыми Курганов мог бы выразить то, что чувствовал. Ему так же, как и им, было все известно. Не менее пяти минут провели они так, глядя друг другу в глаза. Между ними произошел разговор беззвучный, но вполне понятный. Очевидно, он закончился каким-то договором и примирением с фактом, потому что и впоследствии между ними не было сказано об этом ни одного слова.

Курганов поправлялся медленно. Через месяц он, наконец, начал вставать с постели. В большом доме стало пусто. Число обитателей уменьшилось наполовину. И заброшенными, осиротевшими казались затихшие лаборатории, в которых теперь никто не работал. Станция была похожа на корабль, который с большими трудами был проведен опытной рукой через неведомое море и, наконец, пришел к своей пристани. Команда готовилась съехать на берег. Тихо стало везде. Машины остыли. Топки погашены. Путь корабля кончен…

Шли приготовления к полету и к уничтожению станции и всех построек. Курганов боялся неминуемых подозрений и всего того, что возникло бы в связи с их непонятным исчезновением. Лучше, если все будет приписано взрыву. Поговорят и забудут.

Целыми днями Биррус и Карст разбирали на дворе мегурановые батареи. Они разносили их всюду, куда только можно было поставить. Ток пришлось выключить. В доме стало холодно и темно. Курганов торопил все настойчивее. Он боялся возвращения негров. Ему хотелось поскорее покинуть это место, где, казалось, еще не умолкли шаги и голоса тех, кто ценой своей жизни заплатил за их бессмертие.