Пять бессмертных (Т. I) - Валюсинский Всеволод Вячеславович - Страница 20

Он говорил себе, «откажутся»: но сам думал: нет, этого не может быть. Но во всяком случае необходимо теперь же узнать их мнение на этот счет. И… может быть, ему придется доставать не трех компаньонок, а больше.

Курганов бегом поднялся в половину ассистенток и сильно постучал в дверь.

— Да, да, это я. Поскорее откройте. Гета? Ну, пусть она ляжет и закроется одеялом.

Бодрый и крепкий, он вскочил в комнату девушек с таким видом, будто пришел сообщить свежие и приятные новости. Лина сидела перед зеркалом в утреннем капотике, Гета лежала. Она была бледна. Черные кудри рассыпанных по подушке волос казались почти синими по контрасту с белоснежным полотном.

— Здравствуйте. Я к вам по делу. В моем распоряжении семь минут и потому ни о чем не спрашивайте и скажите только — согласны или нет.

Его голос стал тверд и резок.

— Вы знаете операции над кроликами. Теперь вы должны знать, что эти кролики бессмертны. Через месяц я вернусь, — не один, нас будет вместе с вами десять человек: пять мужчин и пять женщин. Мы будем попарно тянуть наш жребий. Вы поняли меня?

Девушки молчали.

— Я думаю, поняли? Теперь мне нужно определенно знать: согласны ли вы принять участие в этой лотерее?

Гета и Лина неподвижными, расширенными глазами смотрели на Курганова.

— Я жду.

Лина едва слышно прошептала:

— Да.

— А Карст? — спросила Гета.

Курганова как хлыстом стегнул этот вопрос. Он боялся потерять тон, боялся сомнений и слабости. Чтобы подавить нахлынувшую внезапно острую жалость, крепко стиснул зубы и совсем резко ответил:

— Конечно, и он тоже.

— Хорошо, — тихо сказала Гета, отворачивая лицо к стене, но Курганов видел, как у нее запрыгали губы.

Он круто повернулся на каблуках и выбежал из комнаты. Он прошел прямо в питомник. Оперированные вчера кролики и собачки сидели нахохлившись, как бы в полусне. Баран Боб в компании нескольких больших собак кинулся Курганову навстречу. Животные знали его и любили. Негр, чистивший клетку морских свинок, оскалил улыбкой белые зубы.

— Здравствуй, Боб, Веста, — говорил Курганов, раздавая куски панита, принесенные в кармане.

Он хотел внимательно осмотреть оперированных животных. В это время послышался далекий шум моторов. Летел большой аэрон. Надо было спешить. Курганов направился к площадке. Пфиценмейстер и Умо с чемоданами были уже там. Отлетающие уселись в большую авиэтку. Умо был на рулях. Через минуту громадный аэрон навис над парком и, весь сотрясаясь и рыча, остановился в воздухе, а спустя полминуты Курганов и Пфиценмейстер были уже на борту воздушного корабля. Умо по спирали спускался вниз к авиагаражам. Простая и удобная система подвески маленьких аппаратов к большим давала возможность всегда брать в пути пассажиров, не спускаясь на землю. Большой аэрон двинулся вперед, забирая выше, и скоро исчез в сыром, туманном горизонте.

Внизу, у дверей гаража, Умо встретили два негра. Они никак не могли привыкнуть к суровому северному климату и, несмотря на теплую одежду, сильно зябли.

Убрав авиэтку и заперев гараж, Умо по дороге говорил товарищам:

— Холодно. Масса Курганов сказал мне вчера, что через месяц отпустит нас всех в отпуск домой.

— Надолго?

— Не знаю. Он сказал, что сколько мы хотим, ну, месяц, два. Он еще обещал дать нам аэроны. Во сколько времени, ты думаешь, мы долетим до Каира?

Негры весело загоготали. Им так хотелось пожариться на горячем, родном солнце! Один из них вприпрыжку побежал сообщить новость остальным двум товарищам.

Курганов направлялся в Берлин. В отделении мозга Биоинститута работало много женщин. Некоторых он знал лично.

Он не мог дать себе отчета, почему решил искать нужных ему компаньонок исключительно среди ученых и притом из числа работающих над мозгом.

Вероятно, здесь играло роль профессиональное самолюбие. Никто как биологи, в особенности работники мозга, не мог по достоинству, с научной (не только общественной) точки зрения оценить достигнутые результаты. Он гнал от себя суетные мысли. Но помимо воли предвкушал удовольствие преподнести потрясающую новость тем, кто всю жизнь посвятил работе в этой области.

«Месяц! — думал он, — это очень много времени, но меньше нельзя, — так или иначе мы должны исчезнуть. У многих есть близкие. Да… Успею ли я в такой короткий срок найти, что нужно?..»

Мысль о предстоящем сверлила его мозг. Ему казалось, что аэрон летит слишком медленно. Курганов вышел в длинную галерею корабля и зашагал из конца в конец.

В кабине-ресторане сидела компания англичан; через открытую дверь им виден был шагающий Курганов. Проходя мимо двери в четвертый раз, он услышал свое имя. «Знают, — подумал он не то со скрытым удовлетворением, не то с раздражением. — Как легко я мог, если бы захотел, сделаться самым знаменитым человеком в мире! Меня бы и проклинали и благословляли, но имя мое не сходило бы с уст…»

Ему представилось, как он в Берлине сразу отправится к секретарю Западной Ассоциации Биологов и заявит, что завтра намерен сделать чрезвычайно важный доклад. Необходимо присутствие членов Совета Труда и Обороны, Рабочего Совета и представителей всех научных организаций. Их вызовут по радио, за сорок восемь часов они успеют прилететь из Евразии и Африки. Одна только Америка не будет приглашена. Но оттуда явятся и сами, без приглашения.

«Да, — думал он, ускоряя шаги, — я взойду на кафедру, меня встретит гробовое молчание. Все будут ждать, что я скажу. О! Они приготовятся услышать что-нибудь из ряда вон выходящее. Иначе не простят ни моего затворничества, ни чрезмерной экстренности и торжественности собрания. Но никогда, ха-ха-ха, никогда самые смелые их ожидания даже близко не сравнятся с действительностью».

Он вообразил себе тот восторг, смятение и ужас, который тяжким молотом ударит по залу Берлинского Пантеона. Стоголосая молва на бумаге, по кабелям, проводам, по тонким паутинам антенн понесет его слово и, как камень, упавший в воду, встряхнет человеческий водоем.

Курганов почти бегал по галерее из конца в конец. Англичане, оставив коктейль и сигары, серьезно, но не выказывая удивления, следили за мелькавшей перед дверями фигурой. Конечно, и такое безобидное выражение внимания к тому, что их не касалось, было с английской точки зрения предосудительным. Но это были журналисты. Ни один из них не задумался бы над тем, стоит ли спуститься на парашюте в самый кратер Везувия в момент извержения, если бы это было нужно для «London's Telegraph», «Liverpool Herald» и других вполне приличных газет. Они знали, что шагающий по галерее человек — русский, ученик и преемник знаменитого Фора, ученый и великий затворник. И вот этот человек, появившийся сегодня утром на аэроне в компании длинного и сухого старика, шагает почему-то взад и вперед по коридору. Чем же может быть взволнован ученый, занимающийся в уединении таинственными исследованиями? Гм, вероятно Фор, когда нашел свой туберколь, тоже волновался прежде чем обнародовать свое открытие. Странно…

Замечательно, что журналисты, не произнеся ни слова о своих предположениях, думали об одном и том же.

— Не находите ли вы, — сказал один из них, откусывая кончик сигары, — что шаги этого человека несколько ускорены по сравнению с нормальным?

Остальные враждебно взглянули на юного журналиста. Он был еще совсем щенок. Какой же порядочный журналист будет излагать свои соображения вслух? Ничего кроме ненависти друг к другу они теперь не чувствовали, ибо были от разных газет. Вместо ответа, они, как по команде, выхватили записные книжки и принялись быстро писать. Молодой секунду глядел на них, вдруг бросил нераскуренную еще сигару и тоже схватился за свой блокнот.

«Да, — продолжал мечтать Курганов, — никакими силами нельзя было бы удержать это известие в стенах здания. Через пять минут уже об этом знала бы вся Евразия, Австралия, Африка. Известно стало бы и в Америке, а потом… потом…»