Пять бессмертных (Т. I) - Валюсинский Всеволод Вячеславович - Страница 17

Он говорил спокойно, как о самых обыкновенных вещах. Только лоб его немного побелел и шрам резче выделялся блестящей, темной полоской. Остальные в знак согласия молча наклонили головы. Биррус, посмотрев на Гаро и Уокера, заметил:

— Пожалуй, и спрашивать не приходится. Мы все готовы. Но как Гета и Лина?

— Предоставьте это мне, — сказал Курганов, — я с ними поговорю особо. Конечно, от их решения зависит количество тех, кого мы должны пригласить. Если согласятся — трех, если нет — пять. Я сомневаюсь, чтобы они отказались. Да, сомневаюсь. Я уверен, что мне придется искать трех женщин. Я вернусь не скоро. Надо найти подходящих. Это не так легко. Задача осложняется необходимостью полной тайны. Во всяком случае план действия таков…

Курганов сдержанным, но резким голосом объяснил своим молчащим товарищам, как проще и удобнее совершить то, что ближе всего касалось человечества, но о чем никто не должен был знать.

— Если мы сейчас дадим проникнуть в мир хоть слуху о том, что делаем, человеческий смерч сметет нас с нашей дороги. Если же открыто обнародуем наше открытие, — море крови и ничего больше… Не забывайте Америку. Сейчас мир между Западом и Востоком, как в добрые старые времена, держится на кончике меча. Клин вышибают клином же. Когда Великий Восточный Союз Республик станет Всемирным, тогда только можно будет громко и открыто выступить, но и то не с тем, что имеем сейчас. Если теперь станет известно, что ценой жизни другого можно приобрести бессмертие, то кроме кошмара, который поднимется здесь, мы должны будем стать лицом к лицу с американским хищником. Он сразу протянет лапу и оценит наше открытие как великолепный, небывалый способ порабощения. Он захочет создать такой человеческий муравейник, где будут бессмертные господа и смертные рабы. Он сделает бессмертие привилегией своего класса, сосредоточит в своих руках и бессмертных мозгах науку, технику и искусство. Тогда поздно будет что-либо сделать. Конечно, он может и не выйти победителем из этой борьбы за жизнь. Но сама борьба при настоящих обоюдных силах может привести к тому, что некому будет воспользоваться желанным бессмертием. Если же победим мы, то эта победа будет куплена слишком дорогой ценой. Бессмертный человек — это страшная сила. Пока человечество еще делится на классы, эту синюю птицу нельзя выпускать из клетки. Не можем мы и тайно выступить с этим здесь, даже за колоннами Всесоюзного Совета, потому что… и стены имеют уши… и… не таково наше открытие, чтобы в его настоящем виде преподносить его кому бы то ни было. Мы только по добровольному жребию получим жизнь или смерть. Пока это дело только биологов. Те, кто останется жить, должны будут употребить свой бесконечный досуг на работу в том же направлении, найти другой, более дешевый способ победы над смертью и лишь тогда с великой осторожностью передать этот дар Великому Союзу и тем самым дать ему могучее средство для осуществления человеческих прав на всей Земле. В этом случае тоже будет борьба, но у нас самих не создастся того хаоса, который бы поднялся сейчас.

— Хорошо, — заметил Биррус, — мы все участники работы и можем производить сами над собой эти эксперименты. Но имеем ли мы право приглашать еще кого-нибудь со стороны? Не слишком ли велик риск выдать тайну? Представьте себе, что хоть одна из особ, которую Курганов намеревается посвятить в наше дело, вдруг раздумает, испугается и разгласит, сделает все известным. Не будет ли это еще хуже нашего открытого выступления?

— Право? Ты говоришь о праве? — спросил Курганов. — В этом случае, как и всегда, наше нравственное право, а другого я не знаю, определяется, во-первых, принципом достаточной причины, а, во-вторых… ну, как сказать, слишком исключительными обстоятельствами дела. Если, не приглашая никого лишнего для участия в нашей жеребьевке, из нашей группы выделить поровну от каждого пола, то при двух женщинах это составит четыре и даст двух бессмертных. А остальные?

— Да, пожалуй, это невозможно, — заметил Уокер.

— Хорошо, будем считать вопрос решенным. Опасения Бирруса, что через наших предполагаемых компаньонок кто-то о чем-то узнает, это… — он засмеялся, — не кажется ли вам, что это вопрос мой?

— Конечно, это я только так сказал.

— Вы, Гаро, молчите, но я полагаю, что можно считать вас в числе участников?

— Разумеется.

Со стороны можно было подумать, что эти спокойно и мирно беседующие люди обсуждают план загородной прогулки, раздумывая о приглашении дам для оживления и без того веселой компании.

— Теперь дальше, — продолжал Курганов, — технически это больших трудностей не представит. Слушайте.

Все ближе сдвинулись вокруг стола и закурили. Момент напряжения и ожидания прошел. То, что каждый знал в одиночку, было названо своим именем, стало несомненной и неотвратимой реальностью. Оно не стало от того менее страшным и волнующим, но потеряло напряжение неизвестности. Кроме того, каждый сознавал, что он не в силах будет отказаться от розыгрыша, хотя риск и равен половине шансов. Слишком высока и заманчива была ставка.

— Мы сделаем просто, — говорил Курганов, — я привезу трех женщин. Вероятно, берлинский биоинститут окажется местом, где я их найду. Шестерых я знаю лично. Они как раз работают в отделении мозга. Это не представит трудностей. Итак, я приеду с тремя, и нас станет десятеро…

— Мы делаем десять билетов, — перебил его Уокер, — и на пяти ставим крест.

— Да, и на пяти ставим крест, — добавил Гаро, — потом кладем в большую ступку и перемешиваем, а потом… подходим и по очереди вытаскиваем.

Все засмеялись.

— Нет, — сказал Карст, — так ничего не выйдет. Может оказаться, что не равное число каждого пола получит разные билеты. Ведь пересадка возможна только между разными полами.

— Конечно. Придется в каждую из пяти ступок положить по два билета, — один с крестом, другой пустой, — и подходить парами. Нас будет пять пар. Тогда обязательно из пары кто-нибудь вытащит крест. В конце концов, весь десяток разделится на две партии.

Все это Курганов проговорил глухим и как будто злобным голосом. Его речь стала похожа на лай. Он смотрел в стол, не поднимая глаз.

Странное дело: эти люди, только что спокойно рассуждавшие о лотерее жизни и смерти, при массовом розыгрыше, услыхав о жеребьевке парами, замолчали, пригнулись ниже к столу.

«Не будет ли это слишком похоже на брачные пары? — подумал Биррус. — Зачем это так похоже?»

Он посмотрел на Карста. Тот сидел, закрыв опять лицо руками, и не шевелился. Пока Курганов еще говорил, он успел сообразить, что ни в коем случае не пойдет в паре с Гетой.

«Один из пары должен умереть. Другой останется жить за счет первого… Нет, в этом случае вовсе исключается возможность того, что мы оба останемся жить или оба умрем. Но даже это последнее лучше, чем… Да. А если в разных парах, то все-таки есть возможность получить одинаковую судьбу».

И опять маленький, беспокойный уголок мозга шепнул ему на ухо после ухода:

«А после операции, если кто-нибудь из вас или оба вместе останетесь жить, не все ли равно вам будет? Ведь бесполы, не так ли?»

Карст оторвал руки от лица и пустыми, серыми глазами посмотрел на Курганова. Он хотел что-то сказать, но махнул рукой, поднялся и принялся ходить по комнате из угла в угол.

Гаро взглянул на часы, — было около одиннадцати.

— Я думаю, к сказанному нечего прибавить. Все ясно. До завтра. Спокойной ночи.

Он встал и, надвинув шляпу на самый лоб, вышел из комнаты. Оставшиеся почувствовали себя спокойнее. Однако, разговор не клеился. Посидев еще некоторое время, все молча разошлись.

Гаро тем временем спустился в парк. Было темно, сквозь листву на бархатном, черном небе кое-где виднелись звезды. Поднимался ветер, — это обещало дождь. Парк шумел. Его стон сливался с ревом прибоя. Наступал резкий перелом погоды, обычный на севере.

«Ого, будет шторм», — подумал Гаро, потягивая носом и направляясь по узкой аллее вдоль бассейнов к беседке. Навстречу поднялась длинная, темная фигура. Пфиценмейстер уже давно ждал его здесь и успел озябнуть.