Надежда сильнее страха (СИ) - "Rabbit hearted girl" - Страница 59

— Да. Но я совершенно не понимаю, почему Коин не хочет просвещать остальных. Когда-то в большинстве государств практиковалась совершенно иная система управления. Демократия. Люди пытались учитывать мнение друг друга. Все были приблизительно равны в правах. Абсолютного идеала достичь невозможно, но всё же — это лучше, чем ничего. Мы бы смогли хорошо сыграть на этом.

— Да, только они умудрились едва не уничтожить весь мир, — шепчет Китнисс. — Хотя, действительно, звучит довольно неплохо. Если это вообще реально.

— Интересно, а что же тогда на самом деле произошло? Я имею в виду этот апокалипсис. Я никогда не слышал, чтобы точно говорилось, что случилось, — спрашивает Рори.

— Война. Ничего сверхъестественного. Кто-то хотел больше влияния. Потом решил похвастаться своими новейшими военными разработками, а затем и остальные присоединились… Куда интереснее вот что: остался ли ещё кто-то, кроме нас? Наверняка на других континентах есть люди. Должны бы быть.

— Мы бы могли попросить их о помощи, — предлагаю я.

— Если они сами хотят с нами иметь дело. Сама посуди. Кто мы со стороны? Психопаты, устраивающие ежегодное ритуальное убийство детей, и психопаты, позволяющие это делать.

— Дикари, по сути, — подытоживает Хевенсби.

Наступает неловкое молчание.

— Впрочем, я слышал, что Коин хотела попробовать послать сигналы остальным, — прибавляет он. — Ну, так что, — вдруг обращается он ко мне, — не хочешь ли принять участие? — и указывает головой в сторону съёмочного павильона.

— Не уверенна, что выйдет что-то стоящее из этого, — шепчу я.

— Ну, мы хотя бы что-то снимем. Так-то у меня уже есть идеи, как бы получше всё это обставить. Всё же это, — указывает он на помятый картонный город, — просто детский сад.

— Нет, ты ведь не о том, о чём я думаю? — умоляюще смотрит на него Китнисс.

— Я думаю попробовать попросить у Коин разрешения на прогулку до Двеннадцатого.

Он говорит это так легко, а у меня внутри точно что-то сжимается и подкатывает к горлу. Я даже уже и не думала, что когда-нибудь вообще там окажусь. Отчего-то лёгкие снова наполняются запахом сгоревшей «Луговины» с наших Игр. А теперь, я окажусь на такой, но уже настоящей…

— Так, Рори, сходи за вашими друзьями, — вставая, говорит Плутарх. — Пусть приходят. А мы пока попробуем что-нибудь снять, — Рори бросает на меня сочувственный взгляд и кивает головой. — Только сам вернуться не забудь. И группу позови, — Хевенсби идёт в сторону коридора, видимо, разыскивая операторов.

— Держись, — слегка улыбается сестра. Я мягко улыбаюсь в ответ.

— Я боюсь, — шепчу я. — Что бы кто ни говорил, но в себя я от этого поверить не смогу.

— Прим, тебе и не нужно бежать на баррикады, я такого не позволю уж точно. Тебе просто стоит дать знать людям, что ты жива. Они правильно сказали: если мы вытащили вас из самого пекла, то люди поверят, что мы и им поможем.

— Рори чуть ли не делает меня каким-то идейным лидером всего Панема, — слегка улыбаюсь я. — И я вроде бы понимаю, что это — не я, но он так верит…

— Это нормально, — Китнисс кладёт свою руку на моё плечо. — Если бы не Пит — я бы послала всю эту ерунду куда подальше. Только из-за него я согласилась стать Сойкой.

— Значит, — я задумчиво смотрю на её костюм. Всё-таки, не удивительно, что он показался мне странным. Напоминает какую-то боевую броню, но… такую, точно её делали не для боя. Вокруг шеи и на груди материал напоминает по виду перья. Чёрные и белые перья.

— Я теперь лицо восстания, — не без иронии говорит она. — Пит — его мозги, ну, а Коин, если так можно сказать, — руки.

— Мы, наверное, пока тогда будем тут, в Тринадцатом? — предполагаю я. — Ведь если что, то Капитолий будет в первую очередь искать вас.

— Рано или поздно придётся вылезти. Для эпичных кадров, или ещё чего. Может, чтобы доказать, что мы не голограммы. Сидеть в уютном бункере не придётся. Коин же сама нас вытолкает.

— О чём ты? Она же вроде спокойно приняла нас?

— Дело не в вас. А во мне. Мы с ней говорили об этом птичьем маскараде ещё до прихода наших. Я отказала. А потом пришли люди, и она чуть ли не поставила условия: или они — или я. Я стала Сойкой, но поставила ей такую кучу условий… Удивительно ещё то, как она металась между мной и Питом. Правда, потом перестала, увидев, что он упрямства у меня набрался.

— Значит, это её условия?

— Она сказала, что как только повстанцы войдут в Капитолий, мы тоже должны там оказаться. У нас нет выбора.

— Примроуз, — раздаётся голос Плутарха. Его помощники уже убрали картонные руины и теперь там лишь белая стена, — иди сюда.

Я послушно подхожу к ним.

— Тебе не придётся много говорить. Назови своё имя. Потом скажи, что с тобой всё в порядке. А, — вдруг прерывается он, — вот и пополнение! — в зал, озираясь по сторонам, заходят Эртер и Кора в сопровождении Рори. — Вы довольно быстро. Ну, Прим, попробуешь?

Я механически киваю головой. Мысли вертятся в голове, точно ураган. Отчего-то вспоминается Цинна с его бабочками. Прожекторы загораются, и начинается съёмка.

— Меня, — голос дрожит, как никогда. Я стыдливо закрываю глаза и слышу, как Плутарх кричит: «Стоп!».

— Ещё раз?

— Да, я сейчас, — язык буквально заплетается. Я делаю глубокий вдох и мельком смотрю на своих друзей: Кора смотрит то ли с любопытством, то ли просто притворяется. Эртер же выглядит так, точно продумывает свою речь.

— Мотор!

— Меня зовут Примроуз Эвердин, — я стараюсь говорить погромче и при этом контролировать дрожь. Только бы не забывать смотреть в камеру! — Мне восемнадцать лет, и в этом году я попала на Голодные Игры, — снова едва заметный вздох. — Я проиграла, но я выжила.

— Стоп! — кричит Хевенсби. — Вполне сойдёт! Господа, кто следующий?

— Дамы вперёд, — толкает Кору Эртер. Я и Рори, вспомнив об Эффи, переглянувшись, улыбаемся. На секунду кажется, что ничего этого не было. Точно мы сейчас с ним стоим на нашей городской площади, разделённые десятками детей, и ждём, когда Эффи огласит кому-то приговор.

— Меня зовут Коралина Нисбет. Мне шестнадцать. На эти Игры я попала вместе с братом, но я его потеряла, — на секунду она теряется, и Плутарх жестами что-то ей показывает. — Теперь мне нечего терять, и я ничего не боюсь, — Хевенсби одобрительно машет головой.

После этого снимаются остальные. Мальчишки меньше пугаются камер. Эртер говорит о том, что Игры не сделали его профи, а Рори буквально убивает своей фразой:

— Я Рори Хоторн. В этом году я попал на Голодные Игры, а когда вернулся — узнал, что только мой брат остался в живых из всей семьи.

Потом мы бросаем на камеру разные фразы, которые нам говорит Плутарх. Иногда даже отдельные слова. Он хочет сделать что-то простое, но при этом производящее впечатление. Он предлагает на всякий случай, записать слова о наших потерях, ещё что-то, кроме того, что мы уже озвучили. Звучит так себе, но мы всё же послушно по очереди поднимаемся на помост и произносим свои слова. Рори сказал о Двенадцатом, и теперь я даже не знаю, что же ещё прибавить. Пока я думаю, приходит моя очередь.

— Мы… — мысли, наконец, начинают выстраиваться во что-то более понятное, — мы потеряли тех, кто мог быть бы другом, но стал врагом.

Звучит довольно странно, но я вспоминаю то видео, что сделал Плутарх перед Интервью. Где все мы маленькие милые дети. Одинаковые. Безобидные. Хевенсби несколько удивлён, но всё же одобрительно улыбается.

— А теперь соберитесь все вместе. И просто молчите. Улыбаться необязательно. Даже лучше не стоит, — из-за его слов в голове снова возникает Парад Трибутов. Остальные подходят ко мне. Рори — рядом со мной. Рядом с ним Эртер, а со мной — Кора. Машинально, как и тогда, я хватаю его за руку. Только сейчас до меня доходит, что все мы в местной одежде. Я так вообще в форме помощника врача. Наверняка, в Капитолии поймут, где мы… В тоже время, я вдруг понимаю: они прекрасно это знают. Нам просто больше негде прятаться. Они наверняка знали о том, что Тринадцатый жив. Пока мы им не мешаем, поэтому они делают вид, что не знают, где мы. Но как только они начнут прорываться в их вещание, начнут посещать повстанцев, а может, и сами их посылать…