Письмо с вулканического острова (Рассказы) - Яковлев Юрий Яковлевич - Страница 16

Люди называют его ласковым словом «подкидыш», потому что он их подкидывает куда надо. А в трамвайном парке его величают «степным вагоном». Он и действительно не похож на щеголеватые городские трамваи с мягким, бесшумным ходом и самооткрывающимися дверями. Старый вагон весь дребезжит и трясется. В таком виде его даже неудобно пускать в город. Ну и не надо! Что хорошего в городе? На каждом шагу светофоры: только и успевай следить, каким глазом тебе подмигнули — красным или зеленым. В городе больше стоишь, чем едешь. То ли дело степь!

Дон… Дон… Дон…

Для чего трамвай бьет в набат? В такой поздний час в степи никто не перебежит ему дорогу, а шальное колесо метели все равно не откатится в сторону и не перестанет кувыркаться перед носом. Метель не слышит сигнала — она глухонемая.

Когда трамвай звонит, педаль легонько толкает большой стоптанный валенок спящего вагоновожатого. А когда прибавляет ходу — ручка контроллера бережно передвигает руку в квадратной рукавице. И кажется, трамвай управляет вагоновожатым.

Трамвай идет не спеша. Он развез всех пассажиров и теперь возвращается домой.

Трамвай железный, но за многие годы службы и дружбы вагоновожатый поделился с ним своей любовью к людям и своим пониманием жизни. И трамвайное железо потеплело.

Сейчас в трамвае нет пассажиров. Минут десять назад они сошли на конечной остановке — в Соцгородке. Их было трое: мужчина средних лет, девушка и старая женщина.

Всю дорогу мужчина проспал. Трамвай покачивал спящего вожатого, а заодно убаюкал и пассажира. Внушительный пассажирский нос, торчащий из-за поднятого воротника, стал медленно опускаться. Он опускался до тех пор, пока подбородок не уперся в грудь. Мужчина ехал из гостей. Его большое расслабленное тело охотно подчинялось благоприятным обстоятельствам судьбы. Трамваю не пришлось долго раскачиваться, а колесам не пришлось долго петь свою колыбельную песню.

Напротив мужчины сидела девушка. Она бодрствовала и беспокойно поглядывала по сторонам: боялась проехать свою остановку. Она была приезжей и поэтому не знала, что на ее остановке кончались рельсы. Рядом с девушкой стоял большой коричневый чемодан. Он стоял послушно, как пес у ноги хозяина. Но девушка почему-то придерживала его рукой, словно боялась, что чемодан убежит. В другой руке она держала розовый билетик. Она держала его так бережно, как будто это был не трамвайный, а лотерейный билет и на него пал выигрыш.

На крайнем месте, около двери, ехала старая женщина в большом темном платке. Она не замечала ни пассажира, ехавшего из гостей, ни приезжей девушки с розовым билетиком в руке. Она была занята своими трудными, тревожными мыслями. Рот ее был крепко сжат, а у переносицы запали две глубокие складки. Белая прядь волос выбилась из-под платка.

Когда трамвай с трудом докатил до Соцгородка, пассажиры повставали с мест. Первой вышла старая женщина. Она глазами поблагодарила трамвай и ушла. Она очень спешила.

Потом с подножки соскочила девушка с чемоданом.

— Спасибо! — крикнула она вагоновожатому и, не дождавшись ответа, пожала плечами.

Последним из вагона выбрался засидевшийся гость. Видимо, засиживаться было в его характере, потому что трамвай он тоже покинул очень нехотя. Пробуждение он воспринял как новый сон и теперь шел покачиваясь, с закрытыми глазами, как лунатик.

Трамвай знал, что ему делать. Он легонько ударил в медный звонок, который был спрятан где-то под полом, и, сделав круг, покатил обратно.

И вот теперь трамвай ползет по степи. Снег залепляет его фонари. И они превращаются в щелочки. Трамвай не видит рельсов. Зато колеса на ощупь находят под снегом свои стальные тропинки. Двоим спать нельзя. Кто-то один должен бодрствовать, кто-то должен нести трудную трамвайную службу.

Позвонить на всякий случай? А может быть, сигнал разбудит вагоновожатого. Нет, трамвайные звуки не нарушат его сна. Так под грохот пушек спят артиллеристы.

Трамвай дикий, и вагоновожатый тоже дикий. Когда вы, два беспокойных старика, наконец уйдете на пенсию?..

Так думал диспетчер, уронив голову на стол, уставленный телефонами. Ему хотелось спать, но мысль о том, что в трамвайном парке во время его дежурства не хватает одного трамвая, нарушала его покой и не давала уснуть. И от этого диспетчер еще больше сердился на дерзкого «подкидыша».

А «подкидыш» в это время полз по степи. Да, он мог бы давно уже быть дома. Мог бы, как и прочие трамваи, зажмурить огни и до утра включить тормоза. Но тогда бы три пассажира, которых он на свой страх и риск отвез в Соцгородок, ночевали бы вне дома. Особенно его тревожила старая женщина в большом шерстяном платке.

Когда до этого трамвай прибыл из последнего рейса на конечную остановку «Застава», все трое стояли на кольце и ждали его. Он хотел было проскочить мимо, но потом подумал, что вагоновожатый наверняка бы велел ему остановиться.

И хотя колеса взяли хороший разгон, трамвай изо всех сил сжал их колодками, и они замерли на месте.

Все трое подошли к трамваю.

— Я с поезда, — заговорила девушка. — Понимаете, я не виновата, что поезд приходит так поздно.

Когда она говорила, то поднимала с земли большой коричневый чемодан, будто выставляла его свидетелем того, что она с поезда.

Приезжая девушка удивительно напомнила трамваю мойщицу трампарка Маришу. Это он у вагоновожатого научился всех пассажиров сравнивать со своими знакомыми. У того это здорово получалось.

Девушка, похожая на Маришу, говорила долго. А трамвай молча слушал ее. Потом она выговорилась и поставила кожаного свидетеля на снег. Тогда заговорил мужчина с поднятым воротником. Он был похож на бухгалтера Латунного. Трамвай сразу обратил на это внимание. Пассажир, когда говорил, как Латунный, размахивал руками.

— И что тебе стоит подвезти нас? Раз, два — и в дамках!

Трамвай рассудил так: загулявший «Латунный» мог заночевать в гостях, а «Мариша», прибывшая в город с ночным поездом, вполне могла провести ночь на вокзале. Она молодая. Ради этих двух не стоило ему выбиваться из сил.

Трамвай ждал, что скажет старая женщина. А она ни о чем не просила. Стояла молча, чуть отступив назад.

Трамваю очень захотелось, чтобы она заговорила. Старая женщина напомнила ему одну из многих матерей, каких он с вагоновожатым немало перевозили на своем веку и к которым относились особенно сердечно. В строгом лице, в грустных глубоких глазах было что-то материнское, жертвенное. Этой женщине наверняка больше, чем всем остальным, нужен был сейчас старенький трамвай, по имени «подкидыш». И только скромная гордость не позволяла ей обратиться с просьбой к усталому трамваю. Она чувствовала, что трамваю за день здорово досталось, и ей было неловко за тех, кто так настойчиво просил его об одолжении.

И трамвай понял это. Если женщина скажет хоть одно слово, надо будет ехать. Ехать в любой конец света, куда только доходят два стальных рельса.

А старая женщина молчала.

И вдруг она повернулась и пошла. Она пошла в сторону Соцгородка по тропинке, идущей рядом с трамвайными путями. Она удалялась в степь, где ревел ветер и сплошная тьма окутывала мир.

Трамвай ударил в колокол. Он звал уходящую женщину. Но она то ли не услышала его голоса, то ли не пожелала оглянуться.

Фигурка ее быстро удалялась. Вот ее уже не стало видно, словно метель укатила ее на своем бесшабашном чертовом колесе.

«Что делать? Разбудить вагоновожатого!» — подумал трамвай.

Но, взглянув на своего усталого, спящего друга, не стал этого делать. Он решил поступить так, как наверняка поступил бы вагоновожатый.

Он сошел с рельсов. Но не с тех, которые надежно лежали у него под колесами. Он сошел с рельсов, которые звали его в теплый трамвайный парк, в то время как старая женщина удалялась в степь.

Старый трамвай рванулся, высек сиреневую искру и, повернувшись спиной к городу, побежал в степь.