Трезуб-империал - Данилюк Эд - Страница 25

— Ведь бывают же монеты несуществующих государств? Например, монета с трезубом на реверсе и королем Украины на аверсе?

Сквира пристально глядел в лицо Дзюбе. Но тот даже не вздрогнул.

— Король Украины! — хмыкнул художник. — Ну у вас и воображение! Эта монета была бы просто кусочком металла с необычным рисунком. Чтобы стать ценной, она должна обрести свою легенду. К ней необходимо приложить историю о сумасшедшем ювелире, если это шутка какого-нибудь ювелира. Это одна цена. Если это проделки какого-нибудь украинского правительства в изгнании, то к ней следует привязать историю о буржуазных националистах, которые построили Украину в одном отдельно взятом виннипегском подвале. Это другая цена. Понимаете? Ценность монеты зависит не от того, что изображено на круглом кусочке металла. Ценность монеты зависит от ее ауры. От легенды. От картин, встающих перед глазами, когда прикасаешься к металлу. Ценность монеты зависит от человека, который держит ее в руках…

Сквира кивнул. Интересные рассуждения. Чипейко они понравятся.

На улице стал накрапывать дождик. Окна покрылись мелкой сеточкой капель, которые не скатывались вниз, а так и висели на стекле, подрагивая под порывами поднявшегося ветра. В скверике напротив одинокая бабушка накрыла платком детскую коляску и продолжила свою неспешную прогулку по асфальтированной дорожке.

— У Ревы была хорошая коллекция? — спросил капитан.

— Ну, это сложно сказать, — пророкотал Валентин Александрович.

— То есть как это?

— А «Волга» — хорошая машина? — развел руками Дзюба. — Один скажет, что да. Другой — нет. Это весьма субъективный вопрос. У Ореста коллекция была довольно полной в определенных направлениях. Ее трудно сравнивать с моей, конечно. Все-таки у нас два поколения собирателей, сто лет коллекционирования. Но… — Дзюба широко улыбнулся.

— Вы специализируетесь на галицко-волынских монетах?

— На чем? — удивился Валентин Александрович. — А разве такие вообще существовали? Нет, абсолютно нет. Мою коллекцию кое-кто называет музейным эталоном монет царской России, от первого царя, Ивана Грозного, до первого императора, Петра Великого. У меня полторы тысячи единиц хранения. Каждая, заметьте, уникальна в своем роде. Отдельно у меня есть небольшая подборка европейских средневековых монет.

— Вы часто с Ревой менялись? Может, продавали ему или покупали какие-нибудь редкости?

— Менялся редко, — Валентин Александрович отодвинул от себя опустевшую тарелку. — Я же вам говорил: не люблю обмениваться. А покупать… Да, покупал. Частенько. — Он нагнулся к Сквире и подмигнул ему с заговорщицким видом. — Надеюсь на вашу порядочность. Я не знаю, как к этому отнесется советское законодательство.

— Оно не поощряет отклонения от своей буквы, — мрачно сказал капитан.

— Я так и думал, — самодовольно рассмеялся Дзюба. Потом махнул рукой официантке и крикнул ей: — Мне тоже кофе! И стакан кипяченой воды! Только холодной!

Официантка кивнула и исчезла за занавеской.

— Орест Петрович был богатым человеком?

— Вам об этом судить, — пожал плечами Дзюба. — Вы следователь.

— А вы как думаете?

— Нумизматика — занятие не для нищих, — он снова откинулся на спинку стула и сложил руки на животе. — Кроме того, Орест был шишкой на каком-то местном заводе…

— А с кем еще из нумизматов Рева поддерживал отношения?

— Да со всеми! А как иначе? Монеты ведь не спрашивают, нравится тебе их владелец или нет. Круговорот тщеславия в природе не терпит исключений. — Дзюба стал постукивать пальцами по скатерти.

— Когда вы с Орестом Петровичем в последний раз общались?

— Когда же это было? — задумался Валентин Александрович. — В Киев он приезжал почти месяц назад. Заходил продать пару монет: неаполитанское джиглиато четырнадцатого века и прованский сол коронат девятого века. Я стиснул зубы и купил.

— А конфликты… э-э-э… — Сквира запнулся, мучительно подбирая слова.

Дзюба хитро прищурился.

— Вам еще не нашептали? — проворковал он. — Или вы меня проверяете?

Сквира сделал глоток из своей чашки. Кофе оказался на удивление вкусным. Похоже, действительно натуральный.

— О тех джиглиато и сол коронате мне по большому секрету сказал Гущенко, — начал объяснять Дзюба. — Он наткнулся на одного умника, из молодых и горячих. Гущенко поторговался и сбил цену. Сбил до грабительского уровня, буквально, до грабительского. Но и такой суммы у него не было. И он пошел ко мне. Конечно, а к кому же еще? В общем, в какой-то момент я получил и адрес молодого и горячего, и записку к нему от Гущенко. Приезжаю я туда, а там… — Дзюба сделал театральную паузу. — …А там сидит Орест. Уже предложил на четвертной больше и уже купил. Деньги перешли из рук в руки, ничего сделать нельзя.

— А Рева-то как узнал об этих монетах? — удивился капитан.

— Вынужден напомнить, что продавец был молодым и горячим. Не умел, несмышленыш, держать язык за зубами.

— Вы с Ревой поссорились? — понимающе кивнул Сквира.

— Пару слов друг другу сказали, — проурчал Дзюба. — Он даже крикнул мне, что ноги его отныне не будет на Дзюбинских раутах. Но не делайте поспешных выводов! Подобные вещи совершенно обыденны, часть профессии, так сказать. Мы все друг с другом периодически ссоримся, но точно так же быстро миримся — деваться-то некуда. С Орестом мы уже к вечеру снова стали друзьями. Он даже встречи назначал на мой следующий раут…Кстати, милости прошу! В семь вечера двадцать восьмого октября в моей студии!

— Ого! Вы настолько далеко планируете?

              — Нет, просто подогнал свой раут под крупную нумизматическую выставку… — Валентин Александрович поерзал, устраиваясь в кресле поудобнее.

— И что же? — спросил Сквира. — Чем та история кончилась? Про Гущенко?

— Ничем. Через пару дней мы с Орестом договорились о новой цене, а потом я купил у него те монеты.

Володимир, фотоателье, 14:15.

— Я хотел бы поговорить с мастером, — сказал Северин Мирославович.

Девушка за столом оторвалась от своей книги и посмотрела на посетителя. Это юное создание с симпатичным лицом и большими карими глазами было окружено потоком света, лившегося из огромных витринных окон. Аура солнечных лучей оттеняла длинные темные волосы. Несколько великоватая волынская челюсть девушки показалась капитану скорее изюминкой, чем недостатком.

              — А вам кто именно нужен? — приемщица качнула головой, и ее волосы пушистой копной закружились в воздухе. — Сейчас на смене Квасюк. Сурмило на халтуре… — Она бросила быстрый взгляд на Сквиру и поторопилась исправиться: — …на объектной съемке. — Последние слова она произнесла по-русски. Выяснилось, что у нее сильный «забужский», как его часто называли в Луцке, акцент. И акцент этот девушке тоже шел. — Сурмило до конца недели не будет, — перешла она опять на украинский, — а Квасюк есть. Позвать?

— Я сам, — Сквира перешагнул через какой-то толстый кабель, пересекавший комнату наискосок, и нырнул за черную занавеску.

Он оказался в пустом темном помещении. У противоположной стены белел большой экран, перед которым стояла табуретка. В центре располагались массивный фотоаппарат на треноге и с полдесятка осветительных ламп, сейчас выключенных.

— Есть кто живой? — крикнул Северин Мирославович.

— Здесь! — ответил приглушенный мужской голос откуда-то сбоку.

Сквира обернулся на звук и тут же заметил тонкую полоску света, пробивавшуюся из-под двери в углу. Капитан пошел на свет, повернул ручку. В этой комнате тоже не было окон. Единственная лампочка под потолком после сумрака студии ослепляла. У огромного стола, придвинутого вплотную к стене, сидел худощавый молодой мужчина в расстегнутом рабочем халате.

— Вы Квасюк? — спросил Сквира.

Парень развернулся на стуле и вскочил.

— Кто к Квасюку? — весело гаркнул он. Лицо его расплылось в широкой улыбке.

Симпатичный. Сангвиник и оптимист. Таких подполковник Чипейко любит…