Трезуб-империал - Данилюк Эд - Страница 14

— Вы часто бывали у него в гостях?

— Бывал. Заходил иногда. Рева очень искусство ценил. Да, искусство. Историю, культуру, искусство, значит. Вот и собирались у него несколько человек. Группа товарищей собиралась. Для них я и играл. На скрипке играл. Чем у телевизора…

— А как Рева относился к Украине? — задал следующий вопрос Сквира.

— К Украине? — недоуменно переспросил Игнатенко. — К УССР, значит? УССР? А как к ней можно относиться? Что вы имеете в виду? О чем, значит, вы спрашиваете?

Капитан оглянулся. Узкий книжный шкаф в углу был забит чертежами. Рядом, на тумбочке, примостилась пустая литровая банка с воткнутым в нее электрокипятильником. Свет из зарешеченного окна распадался бликами на ее боку…

— Был на заводе кто-нибудь, с кем Рева общался вне работы? Кроме вас?

Игнатенко пожал плечами.

— Видел у него одного нашего чернорабочего, Гену. Гену, значит, видел несколько раз. Когда-то он занимался у Ревы в кружке при Доме пионеров. Пионером у Ревы был. Теперь у нас работает… — Андрей Андреевич почесал затылок. — В месткоме им недовольны, говорят, он стал прогульщик и пьяница, но я что-то сомневаюсь. Я его перед самым отпуском как-то вечером в цеху застал, мастерил что-то парень… — Игнатенко наклонился над столом и, улыбаясь, добавил: — Представляете, ему за двадцать, в армии отслужил, а собирает марки. Несколько раз дома у Ореста Петровича пытался свою коллекцию монет показывать…

Северин Мирославович кивнул. Бывший пионер Гена собирает марки. Понятно. И заодно демонстрирует всем желающим коллекцию монет. Логично.

— Как Рева… ну… — требовалось задать какой-то хороший вопрос, такой, чтобы сразу копнуть на всю глубину. — Чем Орест Петрович запомнился здесь, на заводе?

— Запомнился чем? — оторопел главный инженер. — Чем запомнился?

Он снова почесал затылок, то ли не зная, что сказать, то ли не понимая, чего от него хочет Сквира.

Дверь отворилась, и в кабинет протиснулась Люба. В ее руках был поднос, заставленный чашками, вазочками с печеньем и розетками с вареньем. Остро запахло свежезаваренным чаем. Капитан почувствовал, как его рот наполняется слюной.

— …Орест Петрович много сделал для успеха нашего завода, — говорил тем временем Игнатенко. — Мы ведь обеспечиваем практически все потребности города в кирпиче. И даже района. Мощностей недостаточно. Совсем недостаточно.

Поднос Люба поставила прямо на бумаги. Рядом положила потертую папку.

— Личное дело Ревы, — сказала она.

— Передай капитану, — велел Игнатенко. — Капитану, значит, отдай. — И продолжил: — … Воспитал целую плеяду замечательных инженеров, которые успешно трудятся на различных предприятиях города, области и даже в самом Луцке. В Луцке, значит…

Сквира открыл папку.

Орест Петрович Рева родился в 1921 году в Черниговской губернии. Из крестьян. Закончил десятилетку. Прошел всю войну. В 1944 году на фронте вступил в партию. В 1946 году поступил в Харьковский механико-машиностроительный институт. Работал на Ворошиловградском паровозостроительном заводе. В 1953 году по партийной путевке с молодой женой и годовалой дочкой переехал в Володимир, устроился работать на кирпичный завод. В 1961 году инженера наградили почетной грамотой горисполкома за успехи в социалистическом соревновании. Спустя шесть лет он получил еще одну грамоту, а в следующем году его назначили главным инженером завода. Потом было еще три грамоты. Практически каждый год ездил в санатории у Черного моря или на озера. Летом 1981 года ушел на пенсию, в связи с чем ему был вручен именной адрес первого секретаря обкома партии…

Капитан закрыл папку и отдал ожидавшей Любе. Та улыбнулась и упорхнула из кабинета. В ее возрасте можно порхать, даже нося на себе лишний пуд веса.

Значит, Рева проработал на заводе около тридцати лет. Не двадцать, как уверенно заявил Игнатенко. Сквира посмотрел на главного инженера, но промолчал.

— …Ушел на пенсию, — продолжал Андрей Андреевич. — Он мог, конечно, остаться. Многие работают и после шестидесяти. Но Орест Петрович все больше времени проводил с монетами. Часто брал несколько дней за свой счет. Конференции, выставки. Ему это стало интереснее…

— Рева вам свою коллекцию показывал? — перебил капитан.

— Да, конечно. Конечно, показывал. На шестидесятилетии просмотр устроил для всего коллектива. Весь коллектив, значит, собрал за одним столом. В цеху, в формовочном. Очень интересная и большая коллекция. Обширная коллекция.

— А конфликты у Ревы с кем-нибудь на заводе были?

— Конфликты? — Игнатенко снова погрузился в раздумья. — Ссоры, значит? Ссоры?

— Да…

Сквира потянулся к столу и полистал странички в перекидном календаре, совершенно не думая о том, что делает. Просто не знал, куда девать руки. Потом наткнулся на сердитый взгляд главного инженера и отдернул руку.

— Рева был уважаемым человеком как на нашем заводе, так и в городе. Какие у него могли быть конфликты? Могли у него быть конфликты?

Сквира скосил глаза на перевернутую страницу календаря. Похоже, Игнатенко делал записи только производственного характера: «Два человека на пресс», «С утра позвонить по брускам», «Печи — совещание в 17:00»…

Капитан молчал, собираясь с мыслями. Все вопросы вроде заданы… В задумчивости он взял со стола чертеж. Огромный лист ватмана с изображением какого-то узла, похожего на ротор и рояль одновременно.

— Если вспомните что-нибудь интересное, — сказал Северин Мирославович, поднимаясь вместе с чертежом в руках, — позвоните.

Среди вороха бумаг, прямо сверху, до сих пор прикрытый листом ватмана, лежал короткий список. Он обратил на себя внимание Сквиры именно тем, что был коротким. Меньше десятка имен. Капитан склонился, чтобы его прочитать, но тут встающий из-за стола Игнатенко неловко повернулся, и вся кипа документов лавиной съехала на пол. Шуршащие белые листы заскользили в разных направлениях, запорхали, забиваясь под шкаф, стол, стулья, за батарею. Список исчез вместе с ними.

— Что же это такое! — растерянно забормотал главный инженер. — Что это!

Он упал на колени и стал сгребать документы.

Сквира хотел было ему помочь, но внезапно замер. Капитан стоял у двери, не шевелясь, и задумчиво глядел на ползающего по полу Игнатенко.

Свекольное поле у села Воля-Свийчивська, 12:15.

— Вы меня требуете? — спросил пожилой мужчина в очках.

Он слегка пригнул голову и прищурился, чтобы получше рассмотреть вышедшего из «бобика» Сквиру. Некогда черные волосы, еще утром, похоже, зачесанные назад, теперь торчали во все стороны. Потрепанная телогрейка, ватные штаны и измазанные грязью сапоги никого обмануть не могли — мужчина несомненно принадлежал к классово-дружественной прослойке кабинетной интеллигенции.

— Я здесь по поводу Ревы, — сказал капитан, доставая свое удостоверение.

— Да, я так и подумал, — мужчина вздохнул. Покивал, глядя куда-то вдаль, потом спохватился и протянул руку: — Алексей Тимофеевич Часнык.

Метрах в пятидесяти от них несколько десятков подростков, все стриженные практически под ноль, одетые в одинаковую форму, с черными халатами поверх, шли, согнувшись, вдоль поросших зеленью рядов и выдергивали свеклу. Тут же рядом рокотал на холостом ходу трактор, с которым возились еще три ученика.

— Поговорим здесь? — предложил Часнык. — Мне нужно следить за порядком…

— Да, конечно. Вы дружили с Орестом Петровичем?

Алексей Тимофеевич взглянул на капитана, печально улыбнулся и кивнул.

— А у Ревы были еще друзья? Кроме вас?

— Марта Фаддеевна фон Кранц-Вовченко — профессор, коллекционер, воин, демон…

— Звучит внушительно, — проговорил Северин Мирославович. Перед глазами тут же возник образ старухи с горделивой осанкой, сигаретой в длинном мундштуке, ястребиным взглядом… Да, демон. И действительно, немножко профессор.

— Она из фамилии львовских австрийцев, — пояснил Часнык, — убежденных потомственных борцов с прогнившей империей Габсбургов…