Охотник из снов (ЛП) - Кеньон Шеррилин - Страница 1

Ненависть — горькое, разрушительное чувство. Оно проникает в кровь, отравляет душу, заставляет совершать необдуманные поступки. Ненависть предвзята, она затмевает даже самый ясный разум.

Жертвенность благородна и трогательна. На неё способны только те, кто ставит интересы других выше своих собственных. Жертвенность идёт рука об руку с любовью и порядочностью. Она по-настоящему героична.

Мщение — это акт насилия. Оно позволяет пострадавшему вернуть отчасти то, что у него отняли. В отличие от жертвенности, месть приносит пользу тем, кто её совершает.

Любовь обманывает и возвышает. Настоящее чувство вызывает в людях всё самое лучшее. А в худшем проявлении оно превращается в средство, с помощью которого можно управлять влюблённым дураком, а затем и уничтожить его.

Не будь дураком.

Жертвенность для слабаков. Ненависть всё искажает. Любовь разрушает. Месть — вот удел сильных.

Живи без ненависти и без любви.

Следуй своей цели.

Верни то, что у тебя украли. Заставь заплатить тех, кто смеялся над твоей болью. Пусть тобой управляет не ненависть, а холодный расчёт.

Ненависть — твой враг. Отмщение — лучший друг. Доверься ему, не сдерживай его.

Да сжалятся боги над моими обидчиками, потому что я буду безжалостен.

Сайфер перечитал слова, написанные им собственной кровью на полу камеры несколько веков назад. Едва заметные выцветшие строки напоминали о том, почему он оказался в этом времени и в этом месте.

Это была священная клятва, данная самому себе.

Закрыв глаза, он протянул руку, и строки превратились в туман, который поднялся с пола и осел на левом предплечье Сайфера. Буква за буквой, слово за словом кровавые символы врезались в кожу. Он зашипел от обжигающей боли. Но эта боль поддерживала его, придавала сил.

Совсем скоро он получит месяц свободы. Целый месяц, чтобы выследить и убить. Та, ради кого он пожертвовал собой, за всё заплатит, и если в процессе Сайфер сможет заслужить прощение… Что ж, хорошо.

А если нет… Месть иногда стоит того, чтобы ради неё идти на жертвы. По крайней мере, в этот раз он умрёт, твёрдо зная, что над ним больше никто не смеётся.

Кафе «Масперо»

Новый Орлеан

Февраль, 2008 г.

— Тебе никогда не хотелось засунуть голову в блендер и нажать на кнопку?

Симона Дюбуа недоуменно нахмурилась, а потом рассмеялась, глядя на Тэйта Беннета, окружного коронера Нового Орлеана, который сел напротив неё за стол из тёмного дерева. Тэйт, одетый в белую рубашку и черные слаксы, выглядел, как всегда, безупречно. Его смуглая кожа была идеально гладкой, благодаря креольско-гаитянским предкам. Чётко вылепленные черты лица делали его невероятно привлекательным, а карие глаза никогда ничего не упускали.

Безукоризненный внешний вид Тэйта резко контрастировал с потёртыми джинсами, синим свитером и гривой непокорных темно-каштановых кудряшек Симоны, которые не слушались, как бы она ни пыталась их усмирить. Единственное, что хоть немного нравилось ей в собственной внешности — это каре-зелёные глаза, отливавшие золотом на солнце.

Она вытерла губы салфеткой.

— Если честно… не помню такого. Хотя… есть парочка голов, с которыми я бы не отказалась это проделать. А что?

Он бросил перед ней папку.

— Сколько серийных убийц может быть в одном городе?

— Я не знакома с подобной статистикой. Думаю, зависит от города. Хочешь сказать, у нас объявился ещё один?

Он развернул столовые приборы и расправил на коленях салфетку.

— Не знаю. Но за последние две недели у нас тут была парочка очень странных убийств. На первый взгляд, никак не связанных между собой, — крайне многозначительно заметил он.

— Но…

— Но я нутром чую, что ничего хорошего это нам не принесёт.

Симона сделала глоток содовой, открыла папку и поморщилась при виде снимков с места преступления. Фотограф, как обычно, запечатлел его во всех кровавых подробностях.

— Обожаю твои подарки к обеду. Другие девушки получают бриллианты, а я… Мне всегда достаются кровь и хаос — и, прошу заметить, все это ещё до полудня. Спасибо, Тэйт.

Он наклонился и стащил с её тарелки ломтик картошки фри.

— Не волнуйся, подруга, я возмещу. К тому же ты единственная женщина в моём окружении, с которой за обедом можно поговорить о делах. У остальных слишком слабый желудок.

Симона подняла глаза.

— Знаешь, мне почему-то кажется, что это мало похоже на комплимент.

— Поверь, так и есть. Если Лашонда когда-нибудь одумается и бросит меня, следующей миссис Тэйт станешь ты.

— И снова совсем нелестно для нас обеих. Может, стоит сказать Лашонде, что её муженёк о ней думает? — поддразнила она.

— Прошу, не надо. А то она меня отравит или, хуже того, отшлепает.

Симона снова рассмеялась.

— Не волнуйся. Я позабочусь, чтобы её привлекли за это к ответственности.

— Охотно верю. — Он прервался и заказал у официантки сэндвич с креветками и картошку.

Пока он разговаривал с принимавшей заказ девушкой-готом, Симона продолжала рассматривать снимки.

Да, фотографии были чудовищны, но подобные снимки всегда такие. Как же она ненавидела, что этот мир полон тех, кто способен сотворить подобное с окружающими. Люди и сами способны причинить друг другу немало зла. Но то, что могли сотворить другие, не принадлежащие к человеческому роду обитатели, было кошмаром совсем иного толка. Кошмаром в буквальном смысле этого слова. А она была хорошо знакома и с теми, и с другими.

Официантка направилась на кухню.

Тэйт наклонился поближе к Симоне.

— Что-нибудь чувствуешь?

Она покачала головой.

— Ты ведь знаешь, что это бесполезно, Ти. Мне нужно касаться тела или чего-то, принадлежавшего жертве. Рассматривая фотографии, можно разве что пальцы порезать… или умереть от омерзения. — Передернувшись от сострадания к зверски убитой женщине, она захлопнула папку и подвинула её обратно к Тэйту.

— Хочешь после обеда прокатиться со мной в морг?

В ответ на его предложение она выгнула бровь.

— Я содрогаюсь при мысли о том, что ты сказал Лашонде при знакомстве. «Идем, детка, я покажу тебе свою коллекцию… жмуриков»?

Он расхохотался.

— Господи, обожаю твой юмор.

Жаль, что этот женатый мужик был одним из очень немногих, кому действительно нравились её шутки. Вторым был призрак-подросток, который преследовал её с тех пор, как Симоне исполнилось десять.

Джесси сидел справа от неё, но, кроме Симоны, никто об этом не знал. Никто не мог его видеть или слышать — вот уж повезло, так повезло. Джесси застрял в восьмидесятых, поэтому на нем был светло-голубой блейзер в стиле Дона Джонсона из сериала «Полиция Майами. Отдел нравов», а черные волнистые волосы стояли дыбом, как у Джона Крайера из «Милашки в розовом». Джесси фанател от Джона Хьюза и заставлял Симону смотреть его фильмы каждый раз, как их крутили по телевизору. В довершение своего ужасного костюма он носил тонкий белый галстук с изображением клавиатуры и кеды шахматной расцветки.