Еврейские литературные сказки - Перец Ицхок-Лейбуш - Страница 15

Тут уж царь забеспокоился и не своим голосом спрашивает:

— Поч-чему… лучше?

— Потому, — спокойно отвечает золотых дел мастер, — что я его собственными руками сделал.

И он собрался уж было рассказать, когда и каким образом, но… он не рассказал.

Его схватили и бросили в темницу.

И по праву!

Столько приговоров этим бриллиантом скреплено, столько поместий отобрано и роздано, столько людей возвышено; а еще больше — брошено в темницы, заковано в кандалы, повешено, четвертовано! Приговоры действительны, таковыми они должны остаться и впредь! И царь прав и должен остаться правым, и печать его — правильной! А если царская печать есть царская печать, то и бриллиант есть бриллиант…

Такое решение вынес первый министр.

Произошла эта история во Всякбурге. Где находится Всякбург, спросите у географа; когда произошла эта история, знает историк…

Я же знаю только самую историю, но зато из первых рук.

И история начинается очень интересно: королева Всякбурга ждет ребенка.

Рожать — это не пустяк: жизнь роженицы висит на волоске, особенно когда в первый раз рожает благородная дама! Весь Всякбург занят этим событием. Женщины вздыхают, мужчины качают головами, а король…

О короле, должен я вам сказать, поговаривали… Потихоньку говорили, что у него сердце такое же обширное, как королевский замок, и что все придворные дамы живут очень уютно и тут, и там.

«Все» — это, собственно говоря, преувеличение. Не все придворные дамы молоды и хороши. Дело в том, что король был только ценителем прекрасного: ему нравились, например, ямочки на щечках, родинки… одним словом, что-нибудь пикантное. Но не больше. Придворная дама могла приглянуться королю каким-нибудь пустяком: у одной был, например, маленький вздернутый носик. Он любил щелкать по такому задорному носику и в шутку платил талер за каждый щелчок. Разумеется, на шпильки…

У другой было удивительно тонкое прозрачное розовое ушко, и король любил в него нашептывать. Что? Одному богу известно, они оба уже забыли. Но в ту минуту дама внезапно краснела, а королева бледнела. У третьей, например, королю понравились глаза, как голубые цветочки. Король любил цветы. Он целыми часами глядел в эти глаза и в то же время слушал, что докладывает ему министр. Он механически повторял за министром последнее слово его доклада: повесить — повесить, отрубить голову — отрубить голову! И потом удивлялся: я приказал? Иногда он прижимал под столом маленькую ножку, и ни одна придворная дама не смела иметь мозолей, чтобы не вскрикнуть и не обеспокоить весь стол… Так или иначе, но вы видите, что в придворных дамах королю нравились только отдельные мелкие детали. Если бы даже их все вместе сложить, они ничего солидного составить не могли, в то время как у королевы король находил и боготворил целые десятки поместий и также замки с живым и мертвым инвентарем!

Поэтому нет ничего удивительного, что сам король был чрезвычайно озабочен и занят предстоящим серьезным событием. И так как в то время при дворе новой родинки не появилось, не пахло мятежом, войны тоже и в помине не было, то король весьма энергично занялся этим предметом. Прежде всего он позвал придворного портного и приказал сшить себе: 1) парадный мундир на тот случай, если королева благополучно родит; 2) траурный мундир, весь покрытый крепом, — если произойдет беда. После этого он велел созвать всех министров, сенаторов и тайных советников, чтобы вместе подумать, что еще надо сделать. Много возникало идей, и король приказал не игнорировать ничьего мнения. Поэтому пригласили всех знаменитых акушеров и предложили, чтобы каждый из них имел наготове золотые щипцы на тот случай, если принц не захочет по собственной инициативе выйти на свет божий. Решили также испытать все домашние средства. Кроме того, звонили колокола во всех церквах, а в мечетях кричали: «Аллах, аллах!» Во Всякбурге было также некоторое количество идолопоклонников. Они кружили вокруг дворца с костями и камнями в руках. Даже евреев не забыли: все должны были бога молить, и кто не бежал в синагогу, тех подгоняли плетями… Позвали также цыгана: если бог не поможет, то пусть цыган у черта выпросит.

Придворный шут (без которого король шагу не делал, чтобы не впасть в меланхолию) присутствовал тоже при этом, стоя за троном короля. Он подал такой совет: пусть кто-нибудь во время родов шепнет королеве на ухо слово правды — принц услышит и выскочит! Но напрасно искали во всех домах и магазинах правдивого слова для короля. Его не нашли. Одни никогда этого товара не держали, другие уже давно выбросили его в мусор. У некоторых такой товар, может быть, и сохранился, но они решительно это отрицали, опасаясь, что над ними чинят насмешку или хотят что-нибудь выведать!

Зато выдано было соломы в огромном количестве, и выстланы были все улицы, чтобы королева спокойно спала и не слышала, что происходит за окнами.

Наконец королева благополучно родила! Кто, собственно, помог, по сей день не выяснено: может быть, медицина, может быть, чей-нибудь бог, а может быть, нечистая сила…

Скорее всего — дьявол, потому что, как назло, родился не принц, а принцесса! Так подшутить мог только он! При дворе пировали: пели, играли, пили и плясали, возносили хвалу богу. Принцессе дали имя Кунигунда. Но никто по-настоящему не был доволен! Медики, церковники и цыгане ссорились, ругались, вырывали друг другу бороды — каждый себе приписывал полную заслугу в этом деле. Король, естественно, хотел принца и считал, что королева ему назло сделала! Как же это? О, женщины могут!.. Но недоволен был главным образом город. Так дорого это обошлось — весь годовой налог на соль, и вдруг принцесса! Король еще, конечно, молод, у него хороший аппетит, с виду он вполне мужчина. Но кто знает! Он так разбрасывается на родинки и разную другую мелочь, что, пожалуй, не соберет сил на принца! Если же он вдруг, не дай бог, закроет глаза, то управлять будет женщина — позор для всей страны! А то еще тридцать шесть королевских дядей разорвут Всякбург на куски, как волки!

Со временем, однако, все улеглось. Советчики разъехались, король утешился придворным шутом и новой родинкой у новой придворной дамы. Город Всякбург был поражен новой серьезной заботой: начался падеж скота. И все о принцессе Кунигунде забыли!

Но помнила о ней королева.

Во-первых, мать остается матерью, во-вторых, королева сама была забыта, и принцесса сделалась единственным ее утешением.

Королева занялась принцессой очень серьезно, всей душой отдалась ее воспитанию!

Однажды она подумала, что надо бы позаботиться о счастье принцессы Кунигунды.

По себе самой она знала, что корона на голове не обеспечивает еще счастья! Частенько самая простая придворная девушка была много счастливее, чем королева! Случалось, что на улице смеялись и веселились гораздо больше, чем во дворце! Проезжая по городу, она как-то видела, как босые и голые смеялись! Высохшие от голода улыбались, в то время как она сжимала губы от гнева, чтоб они не дрожали, а глаза ей огнем жгли едва сдерживаемые слезы.

«Счастье, — думала королева, — в божьих руках. Это, наверное, то единственное, что он не передал своему наместнику на земле — королю!» Король и тот несчастлив: частенько он не спит. И она, королева, была с ним счастлива каких-нибудь восемь или десять дней!

«Счастье в руке божией!» И по приказанию королевы еще раз собрались все те, кто, как они сами или другие говорят, имеют авторитет у бога.

Благословить принцессу пришли дервиши, священники, раввины…

Один за другим останавливались они у колыбели, опускали святые очи на маленькую головку, похожую на помидор, воздевали затем очи горе, к белой хрустальной с золотом люстре, блуждали взглядом по убранным стенам, устремляли взоры в окно вслед легкому облачку в голубом небе. При этом бормотали заклинания…