Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки (СИ) - Иконникова Ольга - Страница 3

Я устраиваюсь в середине почти пустого зала и отключаю телефон. После пяти минут рекламы начинается фильм. Сазанов, как обычно, хорош — гораздо лучше самого фильма. Даже обидно за него становится — ему бы в Голливуде сниматься.

Но в этот день даже самый гениальный фильм не смог бы отвлечь меня от невеселых мыслей. Есть ли шанс найти моих настоящих родителей? Должна ли я сменить фамилию, если мы их найдем? Всё во мне протестовало против этого.

Я всегда гордилась, что я — Закревская. Род отца был старинным, дворянским. Конечно, за годы советской власти в него влилось немало рабоче-крестьянской крови, но порода до сих пор была видна. Среди Закревских были герои отечественных и мировых войн, полководцы, министры и, конечно, врачи.

Когда я думала о «Петербургской красавице», то представляла, как выйду на сцену, и ведущий объявит «Наталья Закревская». И жюри сразу отметит мою аристократичную, благородную красоту. И Данила непременно запомнит — «Закревская».

Теперь об этом думать почему-то не хочется. И участвовать в конкурсе — тоже. И даже мысль о встрече с Данилой совсем не греет. Что я смогу ему сказать, если он захочет познакомиться поближе? Я сама не знаю, кто я такая.

Я шмыгаю носом, хотя сцена на экране почти юмористическая. Бросаю тоскливый взгляд на Сазанова, поднимаюсь и выхожу из зала.

После выхода из кинотеатра я не сразу иду домой, а еще пару часов гуляю по Невскому — чтобы мама не удивилась, почему я так рано вернулась из универа.

Пытаюсь сообразить, что я должна делать в сложившейся ситуации. Сама по себе я вряд ли что-то могу предпринять. Тут у папы гораздо больше возможностей. Он — известный врач, профессор, у него куча знакомых и друзей. Наверняка, он сможет найти в роддоме документы с данными девочек, которые родились в ту же ночь, что и я. Ведь именно с кем-то из них меня тогда перепутали.

Оказалось, что родители уже подумали о том же. Не успеваю я переступить порог квартиры, как мама спрашивает:

— Натусик, поедешь с нами в Москву? Мы собираемся поговорить с Никитой Степановичем.

Никита Степанович Закревский — родной дядя папы. Как раз в роддоме, где он был тогда главврачом, я и появилась на свет. Родители специально приехали из Петербурга в Москву, чтобы роды прошли под наблюдением самых лучших врачей. Нечего сказать, понаблюдали!

У дяди Никиты — тоже фамильный дар целительства. Он вообще оригинальный человек.

— Может быть, Наташе лучше остаться дома? — предполагает папа. — Она и так много пропустила из-за болезни.

Я фыркаю и иду собирать вещи.

— Девочки, только вы не нервничайте, ладно? — всю дорогу до столицы успокаивает нас папа, и при этом руки его, лежащие на руле, заметно дрожат.

— Я его просто затряхну, и всё, — почти спокойно сообщает мама. — Это была его идея — с московским роддомом, меня бы устроил и питерский. Помнишь, каким соловьем он тогда заливался?

Сейчас дядя Никита уже не практикующий врач. Вернее, практикующий, но в свободное от основной работы время. Он занимает важный пост в министерстве здравоохранения. Птица высокого полета.

— Да я в газеты пойду! — негодует мама. — На телевидение! Если в лучшем роддоме страны такое творится, то что тогда в остальных?

Папа дипломатично поддакивает. Он знает, что с мамой лучше не спорить.

Мы приезжаем в Москву поздним вечером. Папа предлагает остановиться в гостинице — не скандалить же с академиком на ночь глядя. Но мама повышает голос, и мы едем прямо к дяде Никите.

Как ни странно, но когда он открывает двери и видит нас, то вовсе не выглядит удивленным. Будто бы он ждал нашего приезда. Мама даже бросает на папу подозрительный взгляд — неужели, предупредил? Но тот яростно мотает головой — не виновен.

Никита Степанович приглашает нас в гостиную, и мы устраиваемся на диване, решительно отказавшись от ужина и даже от кофе.

Дядя опускается в шикарное кресло с высокой спинкой. Он начинает говорить прежде, чем мама успевает выплеснуть на него свое негодование. И то, что произносит, повергает нас в шок.

— Хорошо, что вы приехали сами. А я уже хотел вам звонить.

Тут напрягается даже папа:

— Ты уверен, что мы собираемся говорить об одном и том же?

Никита Степанович вздыхает и теребит длинный белый ус.

— Наташе недавно делали операцию. А значит, определяли группу крови. Ты сам увидел несоответствие или кто-то подсказал?

Он смотрит на папу почти с любопытством. Я ненавижу его в этот момент. Неужели он знал? Знал и молчал столько лет? Прикрывал ошибку своих врачей? Но ведь папа — его племянник! Как можно быть таким жестоким?

Кажется, мама думает о том же.

— Вы знали? Неужели вы знали? — она плачет, и папа обнимает ее хрупкие плечи. — Но почему??? Какой в этом смысл?

А может, это и не ошибка вовсе? Мысли одна смелее другой лезут мне в голову. Однажды я видела фильм, где детей в роддоме подменили специально — замешаны были большие деньги. Может, дядя Никита подсунул свою внучатую племянницу какому-нибудь миллионеру? И настоящая дочь Закревских сейчас обладательница заграничных вилл и морских яхт?

— Послушай, Лариса, я понимаю, ты сейчас в шоке, но позволь мне все объяснить, — лицо академика Закревского непроницаемо словно маска.

— Что объяснить? — кричит мама. — Что вы можете нам объяснить? Вы — преступник! Если вы думаете, что я буду молчать об этом только потому, что вы — родственник моего мужа, то вы ошибаетесь. Да он и сам молчать не будет.

Папа подтверждает:

— Извини, но она права — мы обратимся в полицию. И я не хочу сейчас слушать твои оправдания. Просто скажи нам, где наша дочь? И кто родители Наташи?

Дядя Никита… Хотя какой он мне дядя?

— Если вы хотите понять, что случилось, вы должны меня выслушать.

— Должны??? — захлебывается возмущением мама. — Да это вы нам должны — и нам, и Наташке!

Академик поднимает руку — будто надеется успокоить маму на расстоянии.

— Если вы хотите знать, что случилось в роддоме восемнадцать лет назад, то вам придется меня выслушать. Эта история имеет предысторию — именно ее я хочу вам рассказать. Возможно, вы не сразу поймете, какое отношение те, давние, события имеют к вам, но прошу вас — не задавайте пока вопросы. Просто послушайте.

Как ни странно, но мама кивает, хотя я вижу, что она не намерена верить ни единому слову дяди.

— Как вы знаете, — начинает дядя Никита, — в графском роду Закревских было много людей, обладавших сильными магическими способностями. Сейчас эти способности проявляются куда в меньшей степени, но они проявляются до сих пор! Тогда же, в начале девятнадцатого века наш предок граф Кирилл Закревский был главным магом Российской империи и правой рукой Александра Первого. Он пользовался особым доверием государя императора, и это вызывало зависть у его соперников. В то время, о котором я хочу рассказать, Франция уже напала на Россию, и многие иностранные державы хотели ослабить нашу страну. Ради этого они готовы были пойти даже на убийство императора. На протяжении нескольких месяцев были задержаны с десяток заговорщиков, готовивших покушение на государя — в немалой степени раскрытию заговоров способствовали таланты Кирилла Александровича. Но враги не успокаивались. Поняв, что Закревский умеет читать мысли окружающих и может определить тех, кто замышляет недоброе, они решили отдалить его от двора — для этого были состряпаны ложные доказательства, позволившие обвинить его ни много, ни мало, а в государственной измене. Государь, скрепя сердце, поверил этим доказательствам и отдал приказ об аресте графа. Но Закревский понимал, что, будучи в тюрьме, не сможет помочь императору, а значит, заговорщики достигнут цели. И он сбежал из-под ареста. Теперь о заговорщиках. Их было трое. Один — иностранный шпион, именно он представлял наибольшую опасность. Другой — русский дворянин, тоже весьма сильный маг, давно мечтающий занять место Закревского при дворе. Третий — тоже дворянин, представитель императорской семьи. Он проигрался в карты и за участие в заговоре запросил огромную сумму.