Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ) - Аэзида Марина - Страница 19

Боги откликнулись. Но лишь для того, чтобы поглумиться. В краю Высоких Холмов он натолкнулся на группу горцев – и пары суток не прошло. И все началось заново: плен, путь, продажа, рабство. Вот только продали его не куда-нибудь, а в Отерхейн. И даже больше: на строительство нового города, которое велось неподалеку от раскинувшихся лагерем имперских дружин во главе с кханом.

Сердце Аданэя всякий раз замирало от мучительного стыда, стоило ему увидеть Элимера. Тогда он отворачивался, низко наклонял голову, прятал лицо. Но однажды не успел, и распроклятый брат его узнал. Мелочный, малодушный Элимер, конечно же, не захотел просто убить его – нет, сначала он вдоволь поиздевался, насладился его унижением, а потом приказал изуродовать, ослепить и сделать немым.

Но тут впервые за долгие годы судьба наконец сжалилась: палач оказался бывшим стражем из императорского замка, которого кханади когда-то спас от позорной казни за чудовищное преступление – покушение на честь кханне. Правда, все спасение заключалось в том, что Аданэй не рассказал об этом отцу. Он тогда решил, что такое знание когда-нибудь может ему пригодиться. И оказался прав: оно пригодилось в самый критический момент, спасло его от уродства и подарило надежду вырваться из рабства. Аданэй до сих пор не знал точно, отчего кханне в свое время промолчала о том позоре, но подозревал, что из-за стыда и страха: мать Элимера никогда не отличалась смелостью.

Горт не сумел быть благодарным, зато сумел здорово испугаться за свою жизнь. Дрожа и оглядываясь, он все же не выполнил приказ кхана и вместо Аданэя изуродовал какого-то светловолосого и светлоглазого дикаря из пленных. Умудрился ведь, проныра, подобрать кого-то со схожей фигурой. Лицо дикаря, впрочем, сильно отличалось от лица кханади, но, изуродованное десятками шрамов, утратило все определяющие черты.

Аданэй боялся, что подобрав замену, немой Горт убьет его, чтобы не рисковать своей тайной, однако тот почему-то не сделал этого. Может быть, потому что пленных пересчитывали, и палачу требовалось вернуть кого-то вместо дикаря. Или у него не было времени возиться с трупом. Аданэя не особенно интересовала причина. Главное, Горт сохранил ему жизнь и отправил с группой провинившихся чем-то рабов по Великому Торговому Тракту к границам Илирина, где их должны были перепродать. И перепродали.

Последовал изнурительный переход до каменоломен. У Аданэя темнело в глазах от ненависти всякий раз, стоило ощутить обжигающий удар хлыста.

"Элимер, ты ответишь мне за это. Ты мне за каждый шрам ответишь! За каждое унижение!" – и только эти мысли поддерживали в нем силу идти, иначе он давно упал бы на обожженную землю, как падали многие до него, да так бы и остался лежать, задавленный копытами лошадей или убитый кнутом перегонщиков.

В конце концов, они все же дошли до каменоломни. Вернее дотащились. Здесь уже работало множество рабов, и Аданэй просто затерялся в толпе. Он с первого взгляда понял, что долго здесь не живут: изнуряющий зной, тяжкий труд, висящая в воздухе неподвижным облаком пыль быстро забирали силы людей.

Он до сих пор поражался, как умудрился выжить в невыносимых условиях. Неподъемные камни, разъедающий кожу пот, ослепшие от солнца глаза. Многие умирали. Даже те, кто казался намного сильнее его. Иногда, в малодушном отчаянии, Аданэй даже сожалел, что Элимер не прикончил его в поединке. Тогда он умер бы господином, кханади Отерхейна. Но Боги не пожелали расставаться с любимой игрушкой.

Впрочем, если бы не Гиллара с Ниррасом, смерть не минула бы и его, как многих других. Уму непостижимо, как Гиллара умудрилась узнать его: избитый, привязанный к столбу, он явно не походил на кханади. Он и человека-то напоминал слабо – израненное, искалеченное подобие.

Аданэй до сих пор не мог удержаться от горькой и злой усмешки, вспоминая, как и почему он оказался у того столба. По собственной глупости он там оказался! Но именно благодаря этой глупости встретил Гиллару и обрел возможность все изменить.

Однажды утром его остановил надсмотрщик, от которого Аданэй получал больше всего нареканий и ударов хлыстом. Мужчина жестом приказал следовать за ним через узкий проход, образованный между завалами гранита, а там схватил за грудки и ударил Аданэя спиной о камни так сильно, что в глазах потемнело. Прижав его к шероховатой поверхности гранита, он с ненавистью проговорил:

– Ты! Ты, сука, должен был сдохнуть! Или стать уродливым, как и все вонючие рабы! Ты знаешь почему!

– Нет… – пробормотал Аданэй, не найдя для ответа ничего лучше короткого отрицания. Он знал и понимал илиринский, но не настолько, чтобы выдавать на нем красноречивые речи.

– Лжешь! – глаза надсмотрщика заблестели. – Лжешь, проклятый колдун! Иначе давно бы сдох! Слишком молодой, слишком красивый. Такие здесь долго не живут. Ты злобный оборотень! Ты навел на меня морок! Ты меня проклял! Я уже много лет не желал мужчину. А теперь – ты! Из-за тебя дни – лихорадка, ночи – болезненный бред! Я должен освободиться. Поэтому ты станешь моим, либо сдохнешь!

Неизвестно, что произошло в душе Аданэя, но изнутри, из самой глубины начала подниматься какая-то истерическая веселость, противоестественная в такой ситуации. Он не сумел с ней совладать и безудержно расхохотался.

– Да ты либо поэт, либо дурак! – еще успел он выкрикнуть сквозь смех, прежде чем на него обрушился тяжелый удар, от которого подкосились ноги. Он упал, и теперь удары посыпались сверху. Надсмотрщик бил, не разбирая куда и чем: ногами, хлыстом, по лицу и спине. И быть бы Аданэю убитым, если бы их крики не привлекли внимания других надзирателей, и они не оттащили мужчину. Тот вырывался и хрипел:

– Сдохни, грязный сукин сын! Сдохни!

Аданэя подтащили к столбу, мокрыми веревками привязали за щиколотки и запястья. На солнце веревки быстро высохли, больно врезавшись в тело. На тщетные мольбы о воде никто не обращал внимания.

И сбыться бы последнему проклятию надсмотрщика, если бы не Гиллара с ее честолюбивыми замыслами. И все из-за глупого смеха, который прорвался совсем не вовремя. Вот так его дурость обернулась благом. А могла обернуться бесславной гибелью. Но кто знает, что произойдет дальше? Вдруг он еще не раз пожалеет, что не умер у столба? Кто знает…

Странно, но Аданэй ни до, ни после каменоломен не чувствовал ни малейших угрызений совести, что вместо него несправедливо пострадал другой человек – дикарь. Хотя, если подумать, почему несправедливо? Ведь жизнь кханади Отерхейна куда важнее жизни никому не ведомого варвара. К тому же у дикарей вроде бы шрамы считаются чуть ли не украшением.

Успокоив себя этими нехитрыми доводами, он лишь во дворце Гиллары, когда опасность для жизни миновала, ощутил несмелый внутренний укор, но ему не составило труда загнать его поглубже.

***

За мыслями и воспоминаниями Аданэй даже не заметил, как они добрались до Зиранбадиса – пригорода Эртины, в котором находился один из домов Нирраса.

Поручив своим рабам следить за Айном и никуда его не выпускать, советник в скором времени отбыл в столицу; оттуда доносили, что царица в бешенстве из-за его длительного отсутствия.

На прощание он предупредил:

– Веди себя незаметно, мальчик. Сиди в комнате и изображай молчуна. Лучше всего притворись, будто не знаешь наш язык. И держись подальше от женщин, о тебе должно остаться как можно меньше воспоминаний. Скоро я приеду за тобой или пришлю людей, так что будь наготове. А покуда – прощай. Будь благоразумным, от этого зависит твое будущее.

И уехал.

Аданэй, несмотря на сильное утомление, еще долго не мог заснуть и почти до рассвета простоял у окна, глядя в высокое, уходящее в бесконечность небо, которому в своем величии не было дела до жалких человеческих бед и радостей. Небо пело свою песнь, а звезды медленно кружились в своем танце. Людские войны их не тревожили. Но иногда так хотелось верить, что вселенная одинаково любит всех своих детей – от мельчайшей песчинки до горделивой звезды.