Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ) - Аэзида Марина - Страница 101

– Не отдам. Лишь разрешу айсадам жить на них. А Шейра этой разницы все равно не заметит. И потом, отерхейнцев там практически нет – разве что отдельные высокогорные хозяйства, – поэтому места дикарям хватит в избытке, может, они даже не столкнутся с нашими людьми. Айсадка же на все готова ради своего племени. Я этим воспользуюсь. Ей придется стать моей.

Тардин несколько долгих минут смотрел в лицо того, кого помнил молчаливым мальчиком, а после – юношей, грезящим о подвигах и приключениях. Но теперь он видел перед собой лишь холодного кхана. А может, Элимер научился скрывать свои чувства даже от него?

– Иногда твой цинизм меня пугает, – пробормотал советник.

Кхан только пожал плечами и ничего не ответил. На этом разговор закончился. Но Тардин не мог не отметить, что его Элимер с каждым годом меняется все больше и больше.

***

Принцесса Отрейя плакала в своих покоях.

Она не понимала, как мог отец так с ней поступить! Она смирилась, что ей придется выйти замуж за отерхейнского кхана, жить в дикой чужой стране, среди этих полукочевников! Но все-таки Элимер был молод и казался бы даже симпатичным, если бы не злой взгляд и не жесткое лицо. Но все изменилось, кхан по какой-то причине отказался от нее, и теперь ей предстояло сделаться женой старика, какого-то Ариста! Он ведь даже не правитель, а всего лишь наместник в провинции! Подданный!

Отец, конечно, тоже не очень этому обрадовался, но государю Отерхейна возражать не посмел и к мольбам собственной дочери также остался глух.

Как же ей теперь быть? Она молода, она еще даже не знала мужчины! Неужели ее тела первым коснется старик?! Это несправедливо, неправильно! Почему в свои шестнадцать лет она должна жертвовать собой ради государства?

"Никогда этого не будет! Я не допущу, чтобы старик стал первым!" – ожесточенно решила девушка, гневно встряхнув волосами. От этого движения мелкие кудряшки растрепались, взметнулись вверх, рассыпались по плечам, окружив голову светло-рыжим облаком.

Утерев слезы и подождав, пока спадет краснота с глаз, Отрейя спустилась с верхних этажей, прошла по длинному коридору и скоро оказалась в помещении, где содержали рабов. Взгляд ее быстро пробежался по преклонившим колени людям и задержался на голубоглазом мужчине:

– Ты! – Отрейя указала на него пальцем. –  Идем со мной.

Мужчина поднялся и покорно отправился за госпожой, которая провела его вверх по лестнице, пропустила в свои палаты и, прежде чем закрыть дверь, быстро огляделась по сторонам. Убедившись, что их никто не видел, нырнула в комнату, повернула в замке ключ и посмотрела на раба, который все еще не мог ничего понять. Неторопливо, покачивая бедрами, она подошла к нему вплотную и прошептала: "Ты молодой и красивый".

***

Зарина еле сдерживалась, чтобы не броситься к Элимеру с вопросами, однако понимала, что этим ничего не изменит, а лишь навредит себе. А потому ей оставалось только до рези в глазах вглядываться в окно, в тусклые предрассветные сумерки, и осознавать, что в этот самый миг ее кхан, возможно, уже готовился к своему бракосочетанию. С дикаркой! Почему?! Почему?! Этот вопрос Зарина задавала себе всю бессонную, бесконечную, бескрайнюю ночь, но так и не поняла – почему.

Девушка никогда не тешила себя иллюзиями, не мечтала стать кханне, она знала, что придет день, и Элимер женится. И женится на другой. Не на ней. Но она полагала, что этой другой станет принцесса, царевна или, на худой конец, просто женщина благородных кровей. Но почему айсадка? Разве она красивее Зарины? Нет. Может быть, умнее? Тоже нет. Может, сильнее любит кхана? Нет! Дикарка его едва ли не ненавидит! Так чем же она покорила его?

Это непонимание сводило Зарину с ума. И эта боль. Сжигающая боль. Такая, что хотелось весь замок разнести по камешкам, а потом умереть. Умереть, чтобы не болела душа. О, как она болела! Как чудовищно, невыносимо, безнадежно болела! В груди поселилось какое-то тягостное ощущение покинутости, ненужности, одинокости. Словно ее предали, словно ответили пощечиной на поцелуй. Кажется, никогда в жизни она еще не чувствовала себя так плохо. Даже когда в слезах бродила по разрушенной площади Тилиронской столицы, даже тогда…

Мой Элимер, так скажи мне – почему? Еще несколько дней назад ты меня ласкал, ты мне улыбался… И уже тогда знал, что женишься на ней. И знали твои советники, приближенные и сама дикарка. Только я – я одна – не знала. Но самое ужасное, что ты промолчал не из злости, не из мести, и не потому, что хотел наказать за какой-то проступок – нет! – ты ничего не сказал, не предупредил, не успокоил потому, что и помыслить не мог, будто у меня тоже есть чувства! Я думала, я раньше думала, что ты хотя бы немного привязан ко мне, что тебе важна моя любовь, а оказалось… Оказалось – я никто. Совсем! Что я – только для удовлетворения твоих желаний. Твоих проклятых желаний! Ты – чудовище! Бездушное чудовище! Ненавижу! Предатель! Предатель! Ненавижу!

Она схватила со стола бронзовый кувшин и с размаху ударила об оконное стекло. Сверкающие в лучах восхода осколки брызнули во все стороны, оцарапали Зарине руку и рассыпались по полу. Девушка какое-то время смотрела на них, непонимающе, тупо, затем приподняла ногу и резко опустила на битое стекло. Закричала, когда осколки вспороли обнаженную ступню и, прихрамывая, прошлепала в другой конец комнаты, оставляя кровавые следы. Там свалилась на кровать и наконец-то заплакала. Стало легче. Словно боль телесная на миг пересилила другую боль. Она плакала и неразборчиво бормотала: "Ненавижу! Ненавижу… Проклятый…"

***

Отерхейн был взбудоражен предстоящим событием, ведь не каждый день Великий Кхан брал себе жену. И хотя выбор его казался несколько странным, простой народ пока не придавал этому значения. Ну, станет кханне вопреки всем традициям никому не известная дикарка, подумаешь! Зато будет большое празднество, а значит, много бесплатной еды и пива.

Правда, люди благородные между собой перешептывалась с изрядным осуждением. Но дальше робкого шепота дело не шло: мало ли кто мог услышать, донести кхану – тогда не миновать беды. Тем более, тот уже озаботился, чтобы по Отерхейну полетели слухи, будто он собрался жениться не на простой дикарке, а на легендарной царь-деве, ворожее и предводительнице не то всех лесных и степных племен, не то горцев с Высоких Холмов. И если кто-то и понимал, что это не совсем так, а может, и вовсе не так, предпочитал помалкивать.

Когда вождь сообщил Шейре, что она станет его женой, дни девушки превратились в кошмар, подернутый пеленой безумия; она зачастую теряла ощущение реальности, будто ее опоили дурманом.

Как удивительно хорошо изучил ее шакал! Понял, что она не сможет отказать, если ее народу вернутся Горы Духов. Знал, что она согласится пожертвовать видимостью свободы. Ненавистный! И зачем ему это понадобилось? Ее тело он уже заполучил однажды. И после того позорного случая в лесу много раз мог взять ее силой. Или сделать одной из своих наложниц, точно так же пообещав вернуть айсадам Горы Духов. Но зачем-то вождю понадобилось жениться…

Шейра почти не замечала того, что творилось вокруг. А между тем, в столице царила радостная суета, унылую каменную кладку домов и самого замка украшали яркими лентами, знать шила наряды, купцы завозили лучшие вина, а из окрестных деревень гнали скотину на мясницкий двор. Богатые и высокородные люди – владельцы обширных имений и замков – съезжались в Инзар со своими домочадцами со всех окраин страны. Спешили в императорский замок и дейлары провинций, и воинская знать, и послы соседних государств.