Выбери любимый жанр

Солнечный круг - Дяченко Марина и Сергей - Страница 4


Изменить размер шрифта:

4

– Мастер Ольвин здесь живет?

Ольвин маячил на лестнице этажом выше. Хозяин, не в силах издать ни звука, поднял руку и ткнул пальцем: сдал, не сопротивляясь. Стражник поглядел на Ольвина снизу вверх: они были ровесниками. Оба провинциалы. Стражник еще не знал, как тащить человека в котел, Ольвин понятия не имел, что означает стук среди ночи.

– Поедете с нами, – сказал стражник. – Со всеми своими штучками… с этими… с вещами!

– В чем его обвиняют?! – сдавленно пискнул хозяин. Не рассчитывая на ответ, так, по доброте душевной. Он по-своему любил постояльца и заботился о нем, как о родном сыне.

* * *

– Это ты, значит, фаршируешь ракушки музыкой, как пироги сыром?

– Да, – сказал Ольвин.

Четыре месяца назад его уже вызывали во дворец, правда, не посреди ночи. Не этот офицер, а другой, но в такой же тесной канцелярской комнате, требовал от него «тайны» – как помещать музыку внутрь пустых раковин. Ольвин честно все показал и рассказал. Тот офицер ничего не понял, и немудрено: ремеслу обучаются годами, если есть талант. Офицер пригрозил тюрьмой, конфисковал резонатор – стоимостью как улица в провинции Рыжие Холмы и редкостью как огромный алмаз. Конфисковал растворы, поющую соль, ракушки, серебряный камертон. Почти месяц Ольвин жил впроголодь, таская на рынке мешки с рыбой. Потом ему неожиданно вернули всё в целости и сохранности, а за две ракушки предложили деньги, хорошую цену. Ракушки были – коллекционные записи Ирис Май, «Времена года». Ольвин не хотел бы их продавать, но, учитывая обстоятельства, спорить было не о чем.

И вот теперь перед ним стоял другой офицер, то и дело вытирая бледный потный лоб.

– Ты можешь вложить туда любые звуки? Крики чаек? Лай собак?

– Да.

– Человеческую речь?

– Да. – Ольвин удивился, зачем бы так бездарно использовать такую красивую и сложную оболочку. Слова, в отличие от музыки, легко записать на бумаге.

– Тогда быстро, быстро… готовь свои плошки!

Ольвин не стал спорить. Разбуди его посреди ночи, как, собственно, и случилось, – он всегда готов приготовить раствор, установить резонатор, треногу, горелку…

– Ты поясняй, что делаешь! Умное-то лицо не строй, провести меня не удастся!

Большая неприятность во дворце, подумал Ольвин, этот человек напуган и зол. Хорошо бы все кончилось, как в прошлый раз, хоть бы мне позволили уйти подобру-поздорову.

– Вот сосуд идеальной формы, я называю его резонатор, стенки устроены так, чтобы ловить звук и передавать колебания раствору поющей соли. Вот зародыш кристалла, пока он растет – звук сохраняется в его гранях. Теперь я разогреваю раствор и добавляю соли: чтобы кристалл рос, насыщенный раствор должен остывать. Помещаю разогретый раствор в сосуд, осторожно… а внутрь, на тонкой нитке, помещаю зародыш. Что вы хотите, чтобы я записал?

– Речь. Я буду говорить, а ты…

Ольвин кивнул:

– Все готово. Раз, два…

– Не командуй! – в отчаянии гаркнул офицер. – Здесь я считаю! Раз, два, начали!

Ольвин звякнул камертоном, в канцелярском помещении поплыл серебряный звон. Офицер разинул рот. По его глазам было ясно, что бедняге на ум не приходит ни единого слова, ни строчки, ни мысли.

– Да славится в веках Каменный Лес! – рявкнул офицер. – Да светит солнце над десятью провинциями и столицей! Да пребудет император на троне, как солнце в чистом небе, да не закроют тучи гнева светлый лик его! Да сгинут проклятые бунтовщики, чьи имена забыты, а деяния прокляты!

Его голос гулко звучал в полупустой канцелярской комнате. Поверхность соляного раствора в резонаторе едва заметно вибрировала. Там, внутри, рос кристалл поющей соли, его тончайшие грани повторяли и записывали хриплый ор, исступленные заклинания, проклятия и славословия, не имеющие силы. Великое чудо – записывать звук, думал Ольвин с горечью.

Офицер выдохся. Махнул рукой – все, мол. Ольвин звякнул камертоном, завершая запись. Потом вытащил нить из раствора – кристалл получился совсем маленьким.

– Это можно слушать?!

– Нет, – сказал Ольвин. – Пока еще нет.

Подходящих раковин осталось всего три, ему страшно не хотелось отдавать их злым и несчастным людям – дворцовым стражникам. Скрепя сердце он взял со стола ракушку; момент заселения кристалла – самый сложный, надо чувствовать оболочку изнутри, понимать ее душу, сопрягать с душой записанной музыки. Но музыки-то нет – только отчаянный злобный вопль. Как объяснить ракушке, что это и есть ее судьба?

«Если я сейчас испорчу запись, – подумал Ольвин, – меня убьют на месте».

Попав в самый центр завитка, кристалл становится сердцем ракушки. Вынуть его и поместить новый уже невозможно. За годы ученичества Ольвин погубил сотни кристаллов, пытаясь вложить их в раковину, даже мастер может ошибиться, а руки, как назло, подрагивают…

Он выдохнул сквозь сжатые зубы. Приложил ракушку к уху: пение моря, далекий ветер, серебряный звон камертона…

– Да славится в веках Каменный Лес! – рявкнула ракушка. Надо же, какая точная получилась запись. А с музыкой, бывает, бьешься-бьешься, а выходит плоский, резкий, а то и фальшивый звук.

– Все, – Ольвин отдал ракушку офицеру. – Я могу быть свободен?

* * *

Он приготовился ждать в канцелярии до утра, но ответ пришел гораздо раньше. Через десять минут офицер вернулся с пятью стражниками:

– Берите вот это. Вот это все! Палки, бутылки, горелку, треногу… Склянка если побьется, отвечаешь головой! И вот этот ларец бери…

Стражники в десять рук схватили имущество Ольвина и, чуть не сталкиваясь в дверях, моментально вынесли из комнаты. Ольвин сжал кулаки: от несправедливости хотелось драться.

– Это мои вещи!

– А ты тоже иди, пошел, пошел, быстро!

Ольвин окончательно перестал понимать, что происходит.

Стояла глухая ночь, до рассвета было далеко, но по всему замку метались огни. Чужие руки в перчатках сжимали сосуд, к которому Ольвин боялся лишний раз прикоснуться, таким он был хрупким. Офицер замыкал процессию, гнал Ольвина перед собой, подталкивал в спину – мимо постов, мимо помещений стражи, сквозь испуганный шепот слуг. Завилась бесконечная лестница – вниз. Стражники грохотали сапогами и ругались тихо и грязно. Ольвин каждую секунду ждал, что раздастся звон битого стекла, но ни один из взмыленных носильщиков так ничего и не выронил на крутых ступеньках.

Путь закончился в комнате с решетчатыми окнами. Это была, без сомнения, тюремная камера, причем самого худшего свойства, с вмурованными в стену стальными кольцами и цепями, с едва различимыми в темноте отвратительными приспособлениями. Прикованный за раскинутые руки, у стены пыхтел стражник. Или человек в одежде стражника. Мундир на нем был разорван, лицо окровавлено. Ольвин взглянул на него, отвел глаза и решил больше не смотреть.

Стражники, торопливо поклонившись кому-то в темном углу, расставляли имущество Ольвина – как попало, без понятия. Ольвин не спешил их поправлять. В его положении чем меньше сделаешь – тем меньше совершишь ошибок.

Один жест человека в темном углу – и в камере остались только прикованный стражник, Ольвин и тот, кто отдавал приказы. Ольвин мигнул; лицо человека в тени было почти полностью закрыто черной повязкой, свободными оставались только подбородок и губы.

– Я хочу сохранить допрос так, чтобы его можно было услышать заново в любой момент.

Ольвин кивнул. Поправил треногу, подготовил горелку, бережно установил сосуд. Извлек из тончайшего конверта зародыш кристалла на нитке. Человек из угла наблюдал за ним – не глазами. От этого слепого взгляда хотелось укрыться, как от ледяного сквозняка.

– Искажение реальности, – пробормотал человек в углу, обращаясь сам к себе. – Бытовая магия. Нет законов природы, чтобы вкладывать звук в ракушки.

– Музыку, – сказал Ольвин.

– Что?

– Музыку, а не звук! – Ольвин выпрямил спину. – Законы природы – законы гармонии. Музыка – гармония в чистом виде. Воздух дрожит, полный гармонии. Кристалл растет, рождая новую вселенную. Нет искажения реальности! Это природа… это естественнее, нормальнее, чем…

4
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело