Пограничье (СИ) - Ли Марина - Страница 100

   — Откуда здесь это? — пробормотала я.

   — Ты же не думала на самом деле, что вожак клана Лунных Волков позволит кому попало шляться по своему дому? — хмыкнул Арнульв. — Или думала?

   Я поднялась на ноги и побрела по коридору. Меня шатало, как пьяную. И голова кружилась. И ноги дрожали, норовя подкоситься после каждого осторожного шага.

   — Эй! Ты куда, зайчишка-трусишка?

   Тряхнула головой, отгоняя видение. И в очередной раз прошептала:

   — Это все не на самом деле.

   По крайней мере, я на это надеялась.

   А коридор все не заканчивался и не заканчивался. Мне кажется, я уже сто раз обошла весь особняк по периметру, а мои пугающие спутники по-прежнему сидели за моей спиной, отпускали сальные шуточки, угрожали, смеялись… но не двигались с места.

   — Почему вы не исчезнете!? — выкрикнула я в какой-то момент, устав бороться с призраками.

   — Ты задаешь неправильные вопросы, — ухмыльнулся айвэ, рассматривая свой рисунок — маленькое ручное зеркальце с длинной ручкой. — Спрашивать надо, почему мы здесь?

   — Почему? — послушно повторила я.

   А действительно, почему? И почему я до сих пор не обернулась? В прошлый раз, достаточно было только прикоснуться к фальшивой слезе, как животная сущность вырвалась на волю.

   — Зайчишка-трусишка, ты меня удивляешь, — признался Арнульв и подмигнул мне. — Оказывается, у тебя есть не только сиськи, но и мозг.

   — Если бы она еще умела этим мозгом пользоваться, — протянул айвэ Лиар и нарисовал рядом с зеркалом волка. Я раздраженно дернула плечом, пытаясь поймать ускользающую мысль за хвост. Почему вообще я тогда стала обращаться? Божественной крови во мне нет ни капли… Или все-таки есть? Я усмехнулась своим собственным мыслям. В конце концов, мама так и не сказала мне, кто был моим отцом.

   Мама.

   Я смежила веки. Думать о ней сейчас совсем не хотелось. Думать о ней всегда было больно, а в стенах проклятой волчьей Усадьбы — невыносимо…

   — Все-таки поспешил я, когда говорил о наличии мозга, — проворчал Арнульв, а я улыбнулась ему, бездумно благодаря за то, что вырвал меня из омута болезненных мыслей.

   Я повернула голову, чтобы посмотреть в лицо луне, заглядывавшей в окно, и снова улыбнулась. На этот раз сама себе. Тогда, в Зачарованном лесу, не было праведного гнева богини, а была одна испуганная глупая волчица, которая слишком часто в детстве пряталась в самых укромных уголках женской деревни с затертой книжкой о степных волках в руках.

   Я действительно неправильные вопросы задавала. Думать надо не о том, что происходит, а о том, почему. Ну, и еще о том, конечно, какими свойствами наделили безумные исследователи свое янтарное изобретение.

   Женский флигель хмурился на меня темнотой своих окон, а я вдруг выдохнула, захваченная волной облегчения. Все вдруг стало так понятно… Улыбнулась, глядя на земной лик божественной Койольшауки, и проговорила:

   — В руке моей пучок сонной травы.

   Я бегу по молочной реке к тебе, о, богиня!

   Мои ноги быстры, словно ветер,

   Мое сердце открыто для жизни!

   Не лиши меня радости мысли…

   Не звони в колокольчики смерти, о, богиня!

   Койольшауки, я твоя безымянная тень…

   А затем провалилась куда-то.

   Это был словно обморок наоборот. В уши ударили звуки: плач и рычание. Ноздри затрепетали, обрадованные резким запахам. А голова закружилась от облегчения.

   На месте шонага Арнульва и айвэ Лиара сидели Гаврик с Ларсом.

   Домовой плакал, а оборотень рычал, проклиная кого-то на волчьем языке. Помочь двоим одновременно я не могла. Поэтому решила начать с того, кто послабее. Оторвала от своей нижней юбки изрядный кусок ткани и, осторожно приблизившись к Гаврику, принялась очищать его тело от такого опасного, как выяснилось, янтарного масла. Тщательно проследила за тем, чтобы на коже не осталось следов ложной слезы Койольшауки, а потом нежно обняла мальчишку за щеки и прошептала, заглядывая в глаза, которые смотрели куда угодно, только не на меня:

   — Проснись, маленький. Это всего лишь кошмар. Ничего этого нет.

   Сразу не произошло ничего. И мне понадобилось еще минут двадцать непрерывных уговоров и ласковых объятий, пока Гаврик, наконец, не пришел в себя.

   Вырвать оборотня из плена его ужаса оказалось намного труднее, но мы справились. И по молчаливому согласию решили не делиться тем, что привиделось каждому из нас, когда мы попали в ловушку, рассчитанную на нежданных посетителей Усадьбы вожака.

   — Как ты вообще догадалась, что надо делать? — только и проворчал Ларс, старательно отводя глаза в сторону, стыдясь своей слабости.

   — Мне повезло, — ответила я и пожала плечами. — Пойдемте домой. Я так устала от этих приключений. Пусть он синим пламенем горит, этот череп, вместе с хутором и всеми его обитателями.

   — Что, даже с хозяином не поздороваешься? — раздалось за нашими спинами, и мы с Ларсом одновременно выдохнули, когда наших ноздрей коснулся запах того, кто произнес эти слова.

   Он до последнего не верил, что его поймают. Просто не верил и все. Казалось, что попасть под трибунал может кто угодно, но не он.

   Да, нарушал. Но ведь только благого дела ради.

   Да, спекулировал информацией, но от этого же никто не пострадал.

   Да, предал доверие клиента… Предал. Но и этому есть оправдания, но Трибунал их слушать не станет, конечно. На то он и Трибунал.

   Насколько Афиноген помнил, последний раз все двенадцать высших ангелов собирались вместе, чтобы вынести решение по делу об обмене кровью. И кажется, тогда даже никто не взошел на эшафот. Впрочем, слухи могли и соврать. Может, и взошел. Все, что касалось Трибунала, было окутано привычной тайной, опечатано семью печатями и табуировано по всем направлениям.

   Гулкий удар гонга вывел Афиногена из невеселых раздумий, и ангел-хранитель шагнул вперед, повинуясь голосу невидимого глашатая:

   — Обвиняемый, войдите!

   В судном зале было холодно и светло, и Афиногену на мгновение показалось, что он находится не в помещении, а на вершине горы. Солнце слепило глаза, а ноздри пощипывал ехидный морозец. И там, далеко внизу, лениво клубились манные облака.

   — Ваша улыбка неуместна, — проворчал один из высших, своим скрипучим голосом разбивая удивительное видение.

   Конечно, не было никакой горы. Была круглая комната с белыми стенами и стеклянным потолком. И сквозь этот потолок светило ледяное солнце.

   Высшие стояли по периметру зала, каждый за маленькой профессорской конторкой, белоснежной, как пустоши заполярья.

   — До нас дошли сведения, что вы нарушили основной закон, — проговорил один из членов трибунала, а Афиноген только дернул плечом раздраженно и запрокинул вверх лицо, жмурясь яркому солнцу.

   — Я не нарушил, — проговорил он, не открывая глаз.

   Высшие зашуршали и зажужжали все одновременно, а потом один из них удивился, облачив свое возмущение в слова:

   — Вы осмеливаетесь врать здесь?.. В судном зале? Как смеете вы очернять эти стены ложью?

   Афиноген лениво огляделся по сторонам и заметил:

   — Не вижу ни одного темного пятна. А между тем, легенда гласит, что зал сам укажет на совравшего…

   — Довольно! — тот высший, что стоял прямо напротив обвиняемого, сверкнул гневно фиолетовым глазом и повторил:

   — Не надо рассказывать нам историю нашей же жизни. Вы утверждаете, что не нарушали закона. Мы вас правильно поняли?

   Афиноген устало потер лицо ладонями и вздохнул.

   — Я словно в дурном сне, — пожаловался он. — Мне казалось, что это все решилось еще десять лет назад. Верховный суд постановил, что в моих действиях не было злого умысла, и признал все произошедшее несчастным случаем.

   — Я помню, — фиолетовые глаза спрятались за тяжелыми веками. — Вашу безответственность и некомпетентность списали на несчастный случай… Однако десять лет назад суду не были предоставлены все свидетельства и улики. Сегодня же в нашем распоряжении есть доказательства того, что все произошедшее произошло не только благодаря вашему попустительству, что уже непростительно само по себе, но и при вашем непосредственном участии.