Искупление (СИ) - "LoudSilence" - Страница 10

Да, Фред, этот шрам на половину лица, скорее всего, долго будет заживать. Как и все остальные, причинённые, к счастью, не тобой.

Твои глубже, Фред.

Думала я сейчас.

— С чего ты решила, что сможешь им помочь? Ты сделала все, что было в твоих силах, детка, — произносит брюнетка, вертя в руках чёрную зажигалку.

Я непонимающе буравлю её взглядом, пытаясь не разразиться гневной тирадой:

— О чем она говорит? — задаю вопрос в пустоту, находя в выражении ее лица что-то подозрительно пугающее и раздражающее одновременно. Где же я тебя видела, тварь?

Дыши, Гермиона.

Непроизвольно делаю глубокий вдох, ощущая нехватку кислорода в легких. Выдох. Вдох. Почему-то он снова дается со сложностью.

Джинни плачет. Все это чертово время Джинни плачет, а я и не замечаю.

— Герми… — младшую Уизли начинает трусить, и Фред делает широкий шаг нам навстречу, с силой сжимает её плечи в скупом жесте поддержки.

— Скажите уже хоть что-нибудь, — не в состоянии кричать я говорю медленно и достаточно спокойно, но раздражение сжигает моё тело изнутри, желая как можно скорее лавой вылиться в лица гостей, прошенных и не очень. Все еще не могу нормализовать дыхание, отчего чувствую себя — да и выгляжу, наверное, — отвратно.

— Они умерли, Гермиона, — женщина облизывает губы, стараясь скрыть зловещий оскал, — И ты, девочка, никуда не уйдёшь, пока мы не зададим тебе пару вопросов, чтобы понять, какое отношение ты имеешь ко всем тому, что произошло в доме.

— Мисс Джонси, да что вы себе позволяете! — не так часто Гарри повышает голос, резко вскакивая со своего места. — Я вынужден вывести вас из палаты, и на остальное мне плевать! — он гневно провожает ее смеющуюся фигуру, пока Джордж рассерженно открывает дверь перед ее носом. Но у выхода та добавляет, словно выплевывает:

— И все же это правда.

Комната содрогается от вскрика Джинни. Лица друзей искажены одинаково мерзкой гримасой шока и сострадания. Чувствую, как рука судорожно сжимает простынь. Как по шее стекает струйка пота. Как пульс стучит в висках.

И я смеюсь вместе с Джонси. Смеюсь так сильно, что начинает болеть живот, а кашель вырывается наружу.

— Наглая сука, — шепчу, блаженно прикрыв глаза, вдоволь насмеявшись, и тут же жалею.

— Помогите им! Не трогайте меня — спасайте их жизни!

— Нет, — категорично. Я останавливаю любое проявление эмоций, смелым взглядом окидывая комнату. — Это ложь! Это не может быть правдой!

Коленки трясутся и подгибаются. Стой я, сразу бы свалилась навзничь. Слышу беспрестанные пульсации в ушах и съедаемые рыданиями крики, будто во сне. Сердце скоро сломает все легкие, а голосовые связки натрутся друг о друга, образуя опухоль.

— Это неправда, неправда! — все мое тело противится этой мысли.

Почему-то на весь мир сразу цепляется клеймо паршивого отрицания. И я ему повинуюсь, уже не справляясь с судорогами. Уже не слыша ничего вокруг. Уже не согреваюсь широкими теплыми ладонями, нежно успокаивающими на плечах.

У обладателя этих ладоней неизменный запах пряностей и ягод.

Уже не впечатляет.

Душу высосали.

Закрывая глаза, я ясно слышу голос грубиянки и вижу её непростительно запутанные волосы, от одного вида которых хочется взять в руки ножницы. Да, нас свела все-таки не война, а мой личный бой.

На следующей неделе они придут меня допрашивать, ловя на каждом слове, как мошенницу с откровенно впечатляющим стажем.

И на следующей же неделе я осознаю все совершенные ошибки и возжелаю исправить их извечно впечатляющей моралью, чтобы выбить из головы уже порядком надоедающий голос Малфоя:

— Существуют животные агрессивные от природы, Грейнджер…

— В этом случае они искупают грехи собственной смертью.

А пока спи, Гермиона.

========== Глава 5. ==========

Прошлой ночью мне снились похороны. Будто два бледных и, я готова заручиться, холодных тела, чем-то отдаленно напоминающие моих родителей, навсегда лишились солнечного света под крышками закрытых гробов. Их погружали медленнее, чем обычно. Вероятно, потому что во сне все всегда немного заторможено: твои нетерпеливые взмахи руками, твои совершающиеся ошибки и, впрочем, никогда мною не любимый бег.

Только слова вылетают быстрее, чем ветер успеет их подобрать в своем головокружительном танце.

Только слова в таких снах часто лишние.

Шел проливной дождь, размывая грязь на кладбище в густые лужи, — в них отражалось хмурое небо, налитое свинцом. Этот свинец отравлял лучше любого яда.

Экспозиция устраивала своей тлетворностью.

Я ни разу не испугалась грома. Возможно, потому что я ничего не слышала кроме тяжелых капель, ударяющихся то о щеки, то о нос, попадая в глаза и скатываясь по волосам. Я не старалась с ними справиться — сил не было даже подумать о подобном.

Молнии, к слову, также не разряжали воздух, серебряным пламенем оставляя блики в пределах радужки глаза. Я просто ни на что не обращала внимания, наблюдая за тем, как лакированная поверхность коричневых саркофагов навсегда исчезает из моего поля зрения под слоем порядком подмоченной земли.

Провожающих в последний путь было слишком много для таких, как мои родители. Мы жили более обособленно, чем другие, занимались своими делами, не вмешиваясь в чужие жизни, — за что окружающие всегда были благодарны. С другой же стороны, может, именно это и есть та причина, по которой почтить их память пришло столько народу?

Ошибочно нелогично и логично безошибочно одновременно. Только вот, почему люди бегут к тебе с распростертыми объятиями, когда ты хочешь остаться в одиночестве, и тут же бросают, желай ты к ним приблизиться хоть на дюйм?

Я на выдохе отстраняю эти мысли подальше, замечая знакомые лица. Пастор из церквушки, что находится на перекрестке недалеко от нашего района, снова складывает руки на груди. Среди присутствующих начинается оживление: они почему-то оглядываются, кажется, в мою сторону, и замирают с потускневшими взглядами.

Что случилось, друзья? Это всего лишь сон, так почему на ваших лицах самая настоящая скорбь?

Гарри отворачивается первый и, наклонившись, бросает горсть земли в могилу.

По традиции, это должен был сделать самый близкий человек. По традиции моих снов, я отвергаю этот обряд, усомнившись в его реальности.

Семья Уизли помогает наполнять ямы, другие черные силуэты трутся рядом. На кой черт вы все здесь сдались и почему я не могу уже проснуться?

У капель дождя соленый привкус, а преграда, за которой я стою, косится в моих глазах и обрушивается в противоположную сторону. Однако я чувствую резкую боль в затылочной части, словно ударенная бетоном, осознавая, что падал секунду назад отнюдь не столб.

Отдаленно распознаю резво приближающуюся рыжую макушку. За ней еще несколько. Ощущаю теплые руки на спине и под коленками, а потом взлетаю в воздух, прикрывая веки.

Все заканчивается, и я почти вслух благодарю за это всевышние силы.

Сказала бы также, что хочу поскорее вызволиться из этого поганого сна, если бы в какой-то момент не поняла: для сна в эти минуты здесь слишком холодно.

***

Несколько дней подряд меня допрашивали прямо в больничной палате, задавая самые что ни на есть глупые вопросы: как я относилась к родителям, посещала ли врача после военных событий, чувствовала ли агрессию и стремилась ли однажды применить «аваду» к близким людям.

Скептические взгляды следователей в какой-то момент стали раздражать настолько, что мне захотелось сомкнуть ладони на их шеях. Желаниями, к несчастью, все не ограничилось. Загнав чужую кровь себе под ногти, я оставила на лице одного из них глубокую царапину, обеспечив себе допрос с кандалами.

После этого инцидента они были намного осторожнее в своих замечаниях, но подозрение и пренебрежение их глаз сводили с ума.

— Мисс Грейнджер, вы должны осознавать, что все улики на данный момент играют против вас, — сказал мужчина в плаще, подпирая входную дверь.

Даже не обращая в его сторону ни одного взгляда, я отчетливо представляла себе, с какой надменной миной он стоит, скрестив руки на груди. Все сотрудники Министерства, заходившие ко мне в гости даже единожды, ничем друг от друга не отличилась: все та же сталь в голосе, все те же повадки и манеры, ничуть не сравнимые с аристократической сдержанностью.