Твари в пути (СИ) - Торин Владимир - Страница 28

Впереди был Ан-Хар… К вечеру пустыня начала меняться. Дюны постепенно становились меньше, а земля приобретала каменистость. Ветер присмирел и уже не гнал столько песка и пыли, даже медленно опускающееся солнце, будто бы залезающее обратно в свою нору, не так пекло, как вчера. Закатываясь за плывущий горизонт, оно осветило уже совсем другую пустыню. Твердая равнина, почти без песка, низкая растительность, местами одиноко торчащие деревья-карагачи. С наступлением сумерек стали попадаться засаженные хлебной джугарой небольшие поля — Ильдиару де Ноту, графу Ронстрада, показалось, что вдалеке по ним медленно передвигаются какие-то огромные создания, но разглядеть подробнее он не мог.

Вдоль дороги уже встречались маленькие, в два-три дома, поселения. Поначалу они были редкими, но постепенно поля расширялись, дорога превратилась в удобный тракт, и домов вокруг стало заметно больше. Маленькие хижины утопали в дышащей прохладой зелени садов.

Не единожды караван встречался с хорошо вооруженными конными разъездами. Рвано дергающиеся на ветру огни факелов вырывали из сумерек смуглые лица с угольно-черными заостренными бородами и отражались в блестящих глазах. Всадники Ан-Хара несли службу не только в стенах города, они постоянно патрулировали населенные районы, разгоняя бандитов, преследуя ловцов удачи и предупреждая набеги бергаров стремительными атаками. Останавливаясь, чтобы обменяться несколькими фразами с их предводителями, хмурыми неразговорчивыми воинами в чешуйчатых доспехах и шлемах, проглядывающих из-под алых и черных тюрбанов, визирь Мечей Али-Ан-Хасан узнавал последние новости из столицы, после чего вновь отправлял свою вереницу рабов дальше.

Поговорить с Валери Ильдиару больше не удалось. Хоть ее рана и затянулась под воздействием снадобья из змеиного яда, крошечную баночку которого Али выделил для своей лучшей рабыни, она все еще была измождена, поэтому на привалах, переходы между которыми сократились из-за раненых, она зачастую спала под навесом, и почему-то рядом с ней постоянно крутился Сахид Альири. Его бесконечные шуточки и перебежки от одной группы людей к другой закончились вместе с нападением бергаров.

После боя Сахид Альири, конечно, забрал у Ильдиара оружие, но сделал это как-то странно, с неохотой, что ли… Сахид был загадкой, разгадывая которую, Ильдиар то и дело натыкался на совершенно противоречивые чувства. Он уже не испытывал такой слепой ненависти к своему пленителю. Желание убить подлого асара, само собой, никуда не ушло, но сделалось более рациональным. Еще совсем недавно разъяренный предательством граф де Нот собирался разорвать Сахида Альири в клочья и разбросать его куски по Мертвым Пескам, но теперь уже свыкшемуся со своим незавидным положением чужеземному рыцарю хватило бы и короткого удара мечом в грудь ловца удачи. Но, разумеется, лишь тогда, когда он узнает, кто его предал…

Хоть Хасан изначально и намеревался прийти в город до заката, он все же, так и не дойдя до него, остановил караван в небольшом придорожном поселении на отдых. Айни-Фатих, неплохо укрепленный караван-сарай, принял Великого Али и его рабов под свой кров. Верблюды и кони были расседланы и отправлены в загоны, рабов согнали в самом центре внутреннего двора, где был вырыт колодец, кругом разместились надсмотрщики. Сам визирь Мечей и его друзья-шейхи, не исключая и Сахида, заняли комнаты. Ворота заперли, и караван рабов затих, как перекрытый заслонками арык.

Ильдиар был рад возможности передохнуть. Особенно учитывая, что остановка была совершена не на обочине дороги среди дюн, где кругом один только песок, являющийся, по словам Сахида Альири, прибежищем для жутких фаланг. Несколько раз во время привалов Ильдиар видел, как дрожат барханы, и внутренне содрогался вместе с ними. Но ничего не происходило — более того, никто во всем караване словно ничего не замечал. Сейчас же под ногами вновь была твердая земля, кругом росли деревья, вода в колодце и арыках дарила воздуху свою влагу. Легкий ветерок шевелил листья, и они что-то говорили, шептали, убаюкивали.

Ильдиар устало присел на землю у корней могучего карагача, росшего подле колодца, прислонился к его стволу спиной, и уже через несколько мгновений его сморил сон. Впервые с момента пленения он спал спокойно. Во сне он видел дом: кленовые рощи вблизи Элагона, хвойные леса северных окраин Ронстрада, городские аллеи Гортена и пригородные пущи. Морщины на изможденном лице слегка разгладились, а на обветренных губах появилась чуть заметная улыбка…

На рассвете караван покинул караван-сарай и снова тронулся в путь. Рабы брели в центре колонны, подгоняемые криками и ударами плети, надсмотрщики и их хозяева шли впереди, охрана теперь двигалась в самом хвосте.

Караван следовал по мощеной желтым камнем дороге, которую с обеих сторон окружали поля, и только теперь Ильдиар как следует рассмотрел странных существ, которых он заметил ранее на закатном горизонте. Крестьяне, смуглые и сморщенные, как финики, вспахивали землю, придерживая огромные плуги. Плуги же тянули за собой уродливые твари, походящие на огромных мух, только без крыльев. Шесть суставчатых лап, каждая с человеческий рост длиной, медленно передвигались, хомут был закреплен на панцире, у самой головы. Над головами же монстров крестьяне возвели некое подобие навесов, чтобы уберечь от палящего солнца огромные фасеточные глаза насекомых. Длинные усики шевелились, мухи издавали утробное жужжание, а все их движения сопровождались скрипом, словно работали шестерни на старых мельничных жерновах. Ни тварям, ни крестьянам не было дела до рабов, бредущих мимо, как, впрочем, и рабам не было дела до них.

Воздух стал заметно свежее, но все же он был не так чист, как в Ангер-Саре — сказывалось соседство с большим городом. И вскоре Ан-Хар явил все свое могущество и весь свой блеск. Явил неожиданно.

Когда караван вышел на высокий холм, взглядам путников открылась огромная долина. Примерно в десяти милях впереди, в серебристом тумане, поднятом водами широкой реки, будто алмаз в дымке курильниц, возлежал бескрайний город. Над ним, казалось, прямо в воздухе, висели сады. Рассветное солнце играло на лазурных изразцовых кровлях минаретов и золоченых куполах дворцов. Стены и башни опоясывали город будто золотым кольцом оправы, а на сверкающей реке можно было разглядеть косые росчерки парусов.

— Ан-Хар. Он будто загадочная одалиска, скрывающая свое лицо под чадрой, — раздался сбоку хриплый глухой голос, и Ильдиар обернулся.

Подле стоял немолодой герич с короткими волосами, выкрашенными в алый цвет. На его смуглой спине было вытатуировано разлапистое белоснежное дерево с изогнутыми кривыми ветвями. Он, не моргая, глядел на раскинувшийся вдалеке город, и в опустившихся чертах его лица читалась тоска. Этого раба Ильдиар заметил еще в Ангер-Саре, но до сего момента полагал, что он нем, поскольку герич даже не вскрикивал, когда по его широкой, исчерченной белыми ветвями спине прохаживались хлысты тюремщиков.

Тем временем караван под звон бубенцов на упряжи верблюдов, ишачьи крики и рев надсмотрщиков уже двигался с холма. Ильдиар старался не потерять красноволосого герича в толпе — ему захотелось расспросить того об Ан-Харе.

— Этот город воистину прекрасен, — заметил паладин. — Его справедливо величают одним из чудес света.

— Не обманывайся, чужеземец, — сказал красноволосый раб. — стòит Ан-Хару сбросить свою чадру, как вместо молодой и жаркой телом одалиски пред тобой предстанет беззубая старуха с лицом, разбитым проказой.

— Ты был там?

— Мой отец был. Мой дед был. Ан-Хар… Город попранных мечтаний, прожорливая пасть пустыни, которая хватает неосторожного и пережевывает его.

— И что же случилось с твоими отцом и дедом?

— Их пережевали. Они искусились сказочными богатствами Ан-Хара. Его висячими садами, живительной влагой его фонтанов, несравненной красотой горожанок, которую те прячут от любопытных глаз. Сами духи пустыни благоволят Ан-Хару. Говорят, что семь минаретов муллы Исмадина — это семь застывших в веках и облицованных камнем тел джиннов. С полуночи, когда двери храма неба, песка и ветров закрываются, и до самого рассвета, когда голоса крагарян, детей воздуха, уже начинают пробуждать пустыню, под сводами святилищ молятся львиноголовые четырехрукие ракшасы, воткнувшие в свои тела по четыре сабли. А Великий Ковровый Путь! Он начинается сразу за мостом Саади Гуингена, к которому выходят восточные ворота Ан-Хара. Это дорога, выстеленная алыми коврами, тонко расшитыми золоченой нитью. Ее никогда не заметает песок, ведь сами ифриты, духи ветров, обметают те ковры. Стихии пустыни благоволят Ан-Хару. О, этот город… он был бы поистине драгоценным камнем, если бы не являлся столь отвратной помойной ямой.