Убить в себе жалость - Нестеров Михаил Петрович - Страница 46

— И все? — в полном недоумении спросил Сипягин.

— Тебе этого мало?!

— Ну… — замялся Костя, — обычно в таких случаях наговаривают условия выкупа. — И без паузы продолжил: — Думаешь, это чеченцы?

— Я ничего не думаю, — Курлычкин снова покинул свое место и возбужденно прошелся по кабинету. — Я не в состоянии соображать. Но я найду ту гадину!.. — Поскрежетав зубами, он спросил: — Кроме кассеты, должна быть квитанция, она сохранилась?

— Найду, — неопределенно ответил Сипягин.

— Передай ее и кассету нашим долбозвонам из аналитического центра, пускай немедленно включаются в работу. — Лидер выругался, перенося злобу на сына. — Сколько раз предупреждал засранца! Ведь только на днях из тюрьмы вытащил!

— Скорее всего это дело рук чеченцев, — снова высказался Сипягин.

Курлычкин покачал головой, надолго задумавшись.

— Нет, тут что-то другое, нутром чую. Максима снимал на пленку какой-то изощренный тип, камерой водил туда-сюда, заметил?

Сипягин кивнул. Он стоял напротив телевизора, глядя в черный экран.

— Мне непонятно, — повторился Костя, — почему нет никакого сообщения?

— Еще сообщат.

От этого предположения Курлычкину стало еще хуже, и он твердо уверился, что на следующей кассете, которая, судя по всему, также придет по почте, услышит еще и уведомление. Но хоть что-нибудь услышать, хорошее или плохое, порой между ними нет большой разницы. Хуже всего жить в безвестности. Курлычкин неоправданно торопил время: скорее бы уж пришла очередная кассета. Он отвергал то, что пленка, полученная сегодня, может оказаться последней.

— Вот что, Костя, поднимай всех на ноги. Дело может оказаться куда серьезнее, чем я думаю. Аналитикам делать запросы аккуратно. Я понимаю, что шила в мешке не утаишь, ребята поднимут весь город на ноги. Если нам не удастся вернуть Максима к завтрашнему дню, придется сказать, что он уехал, не предупредив: в деревню, за границу, к черту. Это прежде всего для ментов — чтобы потом они не отобрали у меня аппетитный кусок. Я зубами порву тех, кто поднял на моего сына руку.

Вчера он не дозвонился сыну ни домой, ни на дачу и послал к нему водителя Женю Епанчинцева. Тому пришлось возвращаться в офис, чтобы взять у Курлычкина ключи от квартиры, так как на звонки никто не отвечал. Босс передал ему также ключи от дачи. Ни дома, ни на даче Максима не было.

Поначалу пришло только легкое беспокойство и раздражение: опять загулял и спит сейчас у какой-нибудь телки. Ближе к вечеру, когда о Максиме не поступило никаких известий, беспокойство усилилось, а раздражение постепенно переросло в злобу. Ночь прошла в тревоге и ожидании. Уже под утро Курлычкин сподобился позвонить бывшей жене, матери Максима. Но нет, у нее он тоже не появлялся. Она спросила, что случилось с Максимом. Он ответил, что ничего, все в порядке.

Сипягин ушел, сейчас люди Курлычкина будут проверять места возможного нахождения сына, расспрашивать всех, кто мог его видеть ближайшим вечером и ночью, соберут всех проституток в городе и с каждой потолкуют отдельно, навестят бывших однокурсников из университета и множество других действий.

Просто не верится, что среди тысяч показаний, ответов и совершенно необоснованных оправданий, рожденных страхом перед лидером преступной группировки, не прозвучит нужная информация о Максиме.

В голове слегка зашумело. Курлычкин давно не пил водку стаканами, особенно с утра. Да и стакан был особенным — тончайшего, прозрачного, как воздух, стекла, он привез его из Чехии в качестве сувенира. Повыше середины проходил тонкий золотистый ободок, до которого обычно наливают пиво в пивных барах, — он соответствовал тремстам миллилитрам. Остальная часть предназначалась для пены, чтобы не переваливалась она безобразно через край, а красиво контрастировала с напитком прямо в стакане.

Курлычкин, наливая водку и находясь, как говорят врачи, в критическом состоянии, машинально отмерил триста грамм.

Сейчас во рту от подступившей тошноты стало кисло, и он так же неосознанно выжал в рот вторую половинку лимона. Снова поморщился, но дурнота мгновенно пропала; лишь зубы с невидимым налетом лимонной кислоты показались ему грубо сделанными протезами. В голове всплыло давно забытое слово "оскомина".

Обычно его завтрак приходился на двенадцать часов дня, сейчас часы показывали десять, и голод обрушился на него, затмевая серьезную проблему с сыном. Курлычкин ел жадно, руки покрылись слоем жира; с кусков жареной красной рыбы он съедал только брюшную часть, остальное бросал в корзину для бумаг.

Потянувшись к очередному куску, раздумал и налил в стакан водки. Выпил, долго не закусывая, часто облизывая жирные губы.

В кабинете он был один. Сторонний наблюдатель сделал бы вывод, что этого человека долго держали взаперти — без пищи и воды. И вот он вырвался на свободу и с лихвой, торопясь, наверстывает упущенное.

Спиртное подействовало в этот раз как свежий бодрящий воздух после душной комнаты. Неожиданно для себя Курлычкин сделал вывод, что поиски Максима силами своих боевиков ничего не дадут, разве что наделают шума, и каждый в городе будет знать о похищении. Добавят масла в огонь запросы аналитиков, которые приходили в свой офис действительно как на работу, честно отсиживая за компьютерным оборудованием положенные восемь часов, семь из которых резались в игры.

Работы у них мало, но то — заслуга самого Курлычкина, чей авторитет не допускал чрезвычайных ситуаций, — практически аналитики были нужны на крайний случай, не считая деловых запросов о той или иной фирме, о том или другом человеке, которым мог заинтересоваться лидер "киевлян". Они отрабатывали любую информацию в короткие сроки, используя свои связи в правоохранительных органах, в некоторых случаях пользовались системой перехвата радиосообщений.

Впрочем, это их проблемы, как и чем пользоваться, главное — оперативно и в срок.

Пока он решил не связываться с силовыми ведомствами Юрьева, может быть, его люди своими силами смогут выйти на след похитителей. А потом, после определенных мероприятий, представить дело о похищении в другом свете, красном, под сиянием которого забыл о любящем отце Максим в объятиях проститутки.

В голове всплыли слова: "Ты что, такой неуемный в плане секса?" — их он произнес в тюрьме, когда отчитывал сына. А что если его похищение напрямую связано с делом об изнасиловании? Об этом Курлычкин подумал только сейчас, хотя мог бы сообразить сразу. Тем более что потерпевшую не нашли ни он, ни следователь, ведущий это дело. Действительно, как в воду канули.

Он снял трубку телефона и позвонил аналитикам, высказав свою версию.

Противник всегда видится либо сильнее, либо слабее, равенства тут не может быть. Очень часто, почти всегда, в фильмах про войну советские режиссеры показывали гитлеровцев абсолютными идиотами, и на этом фоне русский солдат или разведчик всегда выглядел героем. Такое отношение к делу, вернее подход, невольно передался и на нового противника — современного русского бандита: с тяжелым затылком, пустым черепом, нависшими над глазами надбровными дугами и неосмысленным угрожающим мычанием вместо хотя бы примитивной речи.

Курлычкин, его приближенные, даже рядовые члены бригад, за редким исключением, не были приматами. В лидере "киевлян" успешно сочетались жестокость и трезвый ум, хладнокровие, которое с непостижимой быстротой могло превратиться в откровенную несдержанность, что сегодня проявилось довольно наглядно, и многое другое.

В преступных сообществах существуют четкие разграничения, а на виду, как правило, оказываются именно те, кто так похож на примата, отсюда и суждение о новорусских братках. Именно их посылают в офис фирм, начальники которых от природы или по незнанию оказывались строптивыми. Братки громили бейсбольными битами оборудование, компьютерную и множительную технику, не нанося в первый раз вреда самому хозяину и его подчиненным.