Убить в себе жалость - Нестеров Михаил Петрович - Страница 22

Яцкевич бросил взгляд в панорамное зеркало, поймав на миг выражение лица Костерина.

— Тима, тебе не боязно сидеть в тесном контакте с гетеросексуалом? — спросил он.

— Нет, — ответил Костерин. — Если учесть, что Серега ведет себя довольно пассивно.

— Тогда поменяйся местами с Оганесяном, — подал совет Яцек.

— Мне кажется, — отозвался Шустов, — мы скоро договоримся до чего-нибудь интересного.

— Я предлагаю снять напряжение, — повторился Яцкевич. — В Юрьеве есть более-менее приличная забегаловка?

Сергей Белоногов, улыбаясь беззлобным шуткам, которые отпускал в его адрес Яцкевич, смотрел в окно.

— Сейчас направо, — подсказал Шустов, когда Яцкевич подъехал к перекрестку.

— Знаю, — Яцек резко вывернул руль, перестраиваясь в правый ряд за пять метров до светофора.

Оганесян покачал головой:

— Удивляюсь, как ты ездишь по Москве?

— Мне все равно, где ездить: по улицам Москвы или Пестравки. — Трогая с места и поглядывая в панорамное зеркало, Яцкевич попросил: — Тимоха, убери голову, я ни черта не вижу. Можешь положить ее на плечо Бельчонка.

Шустов не выдержал и рассмеялся.

Белоногов удивился, он редко видел Олега даже улыбающимся.

Валентина проснулась рано. Балкон был открыт, и ей показалось, что утро промозглое. Она подернула плечами, потянулась рукой к будильнику, поворачивая его к себе: половина пятого. Еще пять минут, решила она, тщетно пытаясь согреться.

Ее качнуло в сторону, когда она встала и с полузакрытыми глазами вынула из прикроватной тумбочки одеяло.

Пять минут затянулись надолго, женщина проснулась окончательно только к девяти часам. Включив радио на кухне, она прошла в ванную, оставив дверь открытой. Из зеркала на нее смотрело опухшее лицо с всклоченными после сна волосами.

Валентина намочила волосы и обмотала голову полотенцем. С полки достала краску для волос и приготовила краситель в чайной чашке. Начиная с затылка, она равномерно нанесла краску и несколько раз прошлась по волосам расческой.

Пока волосы прокрашивались, женщина вскипятила чайник и заварила крепкий кофе. Недопитую бутылку коньяка убрала в холодильник. Временно отступая от правил, приготовила завтрак и через силу поела.

Приняв ванну, она уже с удовлетворением осмотрела себя в зеркале. Волосы хорошо прокрасились, скрывая не только седину, они приобрели светло-каштановый оттенок.

Женщина набрала номер телефона старшего следователя городской прокуратуры по особо важным делам. Трубку никто не брал. Стоя на балконе, Валентина выкурила первую сигарету. Голова слегка закружилась, невольно вспомнился вчерашний день, гость, отнесшийся к ней с вниманием, и разговор, который она помнила от начала до конца. Чувствуя неловкость, женщина нахмурилась: черт ее дернул за язык рассказать всю подноготную про свою семью.

Словно реабилитируясь перед Сергеем, Валентина прибралась на кухне, вымыла пол, периодически пытаясь соединиться с Маргеловым.

Наконец в половине двенадцатого следователь снял трубку. Он не очень обрадовался звонку бывшей коллеги, но от встречи не отказался, назначив на 14.30 у себя в кабинете.

Поблагодарив Маргелова, Валентина подумала, что успеет забежать в парикмахерскую и на вещевой рынок.

Ширяевой пришлось немного подождать в коридоре прокуратуры, пока Маргелов вел допрос. Все было знакомо в этом здании, где она начинала работу в качестве следователя. Стены были обшиты древесными плитами со светлой полировкой, лампы дневного освещения без плафонов, которые, наверное, так и лежат в хозяйственном помещении на первом этаже. Правда, линолеум другой: вместо темно-коричневого с аляповатым рисунком сейчас под ногами Валентины лежал современный, под паркет. И двери кабинетов не претерпели изменений — очень высокие, обитые темным кожзаменителем.

Здесь, в правом крыле здания, было пусто. Там, где располагались кабинеты прокурора и его заместителя (государственный обвинитель), почти всегда находились посетители. Изредка они тихо переговаривались, порой складывалось впечатление, что прокуратура похожа на стоматологическую клинику.

Маргелов освободился минут через пятнадцать. Не переступая порога кабинета, он оглядел коридор и кивнул Ширяевой:

— Заходи. — Открыв форточку, следователь кивнул на свой рабочий стол: — Не хочешь посидеть?

— Хочу, — совершенно серьезно ответила Валентина.

Маргелов сел за стол.

Оба молчали. Следователь, посмотрев на Ширяеву исподлобья, открыл сейф и достал папку с делом.

— Ничего нового, Валя, — сказал он. — Ни одной зацепки. Все факты указывают на то, что девочку убил Илья. Об отце Светы Михайловой пока мы говорить не будем, его вина доказана. Осталось приобщить к делу характеристики с места его работы и передать дело в суд.

Маргелов еще в коридоре отметил изысканный аромат дорогих духов, а когда Ширяева придвинулась ближе к столу, благоухание, исходившее от женщины, стало явственней, следователь даже уловил тонкий букет в духах Валентины.

И вообще поначалу он не сразу узнал в ней ту женщину, с которой когда-то вместе работал, а за последнюю неделю встречался два раза. Раньше она все время куда-то торопилась, мало следила за своей внешностью, была сухой и раздражительной. Сейчас перед Маргеловым сидела респектабельного вида женщина, в какой-то степени помолодевшая, в элегантном темно-зеленом костюме, с которым удачно гармонировал пепельного цвета нашейный платок. Только вот глаза не шли ее представительному виду: усталые, глубоко запавшие, они ясно говорили, что весь ее внешний лоск — лишь бутафория. А когда солнцезащитные очки скрывали ее глаза, показуха или наигранность сразу пропадали.

И еще одно неприятное чувство подметил Маргелов. Словно Илья своей внезапной смертью развязал матери руки, и она вдруг почувствовала себя женщиной, обнаружив в себе изысканность, стиль. До какой-то степени все это естественно, если бы не скорость, с которой Валентина перевоплотилась; она словно наверстывала упущенное.

Маргелов подумал про себя, что не прав. Может быть, в нем зародилась зависть, когда совершенно свободно, не чувствуя себя стесненной в дорогом костюме, словно носила такие наряды всю жизнь, женщина непринужденно зашла в его кабинет, раскованно устроилась на стуле и прикурила сигарету.

Он видел сотни женщин, являвшихся к нему на допрос, чьи манеры напоминали поведение Валентины. От них также исходил запах дорогих духов, на пальцах сверкали перстни, но глаза были у кого плутоватые, у кого напуганные, кто-то умело набрасывал на них бесстрастность, но ни у одной из них не было таких изнеможенных глаз.

Побарабанив по папке пальцами, Маргелов прервал молчание, повторившись:

— Валя, ты долгое время проработала следователем, не мне тебе объяснять, что вина Ильи полностью доказана. Свидетелей нет, но есть судебная медицина. У Ильи лицо было исцарапано, а под ногтями девочки судмедэксперт обнаружил фрагменты именно его кожи. На одежде и руках всюду кровь жертвы. У меня есть заключение психолога, где недвусмысленно указано, что человек с болезнью Дауна в принципе способен на непредсказуемые действия. Не исключаются также и насилие, и убийство.

— Есть схожие случаи? — спросила Ширяева.

— Я не искал, — недовольно ответил Василий.

— Так поищи.

— А если я не найду? Что от этого изменится?

— Дашь посмотреть дело? — Валентина смотрела на следователя неотрывно.

— Валя, в твои обязанности не входит борьба с преступностью, лишь осуществление правосудия.

— Ты мне зубы не заговаривай, Вася. Кстати, можешь меня поздравить: вчера я подала в отставку. А теперь скажи мне, что ты не слышал об этом.

— Слышал, ну и что?

— Дай посмотреть дело, — в голосе Ширяевой прозвучали требовательные ноты.

Маргелов выругался и нехотя поднялся со своего места. Подойдя к двери, он закрыл ее на ключ.

Следователь нервничал. Еще в первый свой визит Ширяева сообщила, что ей угрожали перед заседанием суда над сыном Курлычкина, потом и сам лидер "киевлян", вломившись к ней в кабинет. А на похоронах она видела его в машине возле своего подъезда.