Любовь по-испански (ЛП) - Хелле Карина - Страница 22

светит в окна и такое чувство, что только мы и есть друг у друга, и ничего больше не

осталось.

Возможно, так оно всегда и было.

***

Погружаюсь в работу. Приезжаю на стадион рано и уезжаю поздно, но даже это не

отпугивает фотографов, которые иногда ждут на дороге, чтобы мельком увидеть меня. Я

не могу этого понять, почему фото меня, даже просто забирающегося в машину, так много

значит для них, но со временем я перестал стараться понять.

Вера тоже занимается делом, заполняя бумаги для обучения и прячась. Несколько

раз Клаудия звонила и приходила, тогда они развлекались, напиваясь и танцуя в гостиной.

Я начинаю чувствовать себя родителем, растящим ребенка. Она даже перестала брать

уроки испанского, вместо этого языку учу я. Так же сильно, как не люблю, когда Вера

уходит на прогулку, я понимаю, что ей нужно оторваться и повеселиться. Она слишком

свободна духом, чтобы сидеть взаперти, даже когда мы на износ занимаемся сексом, чтобы отвлечься от проблем.

По прошествии утра среды я забираю Хлою Энн из ее дневного лагеря. Вера

остается дома – в этот раз без сопротивления – и я еду туда со сформировавшимся в моей

голове планом. Я не шутил, когда говорил, что хочу поговорить с теми мамашами в

лагере, чтобы поставить их на место.

Зайдя в здание школы, где располагался лагерь, я сразу наткнулся на враждебные

взгляды. Каждая женщина глазела на меня с одинаковым выражением на лице: поджатые

губы, одна поднятая бровь, пронзительный взгляд.

Хлоя Энн подбежала ко мне:

— Папа! – закричала она, оборачивая свои ручки вокруг моей ноги. – Ты пришел.

— Какая удача, — женщина с очень темной помадой на губах шепчет другой. —

Она не должна быть снова травмирована этой puta (прим. puta — шлюха, исп.).

Я резко смотрю на женщину. — Что, простите? — я говорю достаточно громко, чтобы все могли услышать.

Женщина не выглядит испуганной. Она цепляет на лицо фальшивую улыбку, которая выглядит как обведенный мелом контур. — Как ты, Матео? Мы скучали по тебе

на прошлой неделе. Кажется, твоя дочь тоже.

— Папа, — кричит Хлоя Энн, дергая меня за штаны. — Пожалуйста, давай уже

пойдем.

Я нежно кладу руку ей на макушку.

— Всего минуту, дорогая, — говорю я и возвращаю свое внимание к женщинам. —

Знаете, я и, уверен, любые родители, присутствующие здесь, были бы вам признательны, если бы вы не употребляли таких слов в присутствии детей.

Воспитатель, миссис Каро, смотрит поверх игрушек, которые она укладывает в

коробку. Она – единственная здесь взволнованная женщина. Все остальные

присутствующие дамы все еще смотрят на меня глазами, полными лютой ненависти. И

только сейчас я понимаю, что такой взгляд был у них всегда, но я этого не замечал.

Конечно, они ненавидят мужчину, который обидел одну из них, и, безусловно, они

ненавидят Веру, которую считают шлюхой-разлучницей.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — надменно говорит женщина с подведенными

губами. — Если кто и произносит плохие слова в присутствии вашей дочери, то точно не

я. Возможно, вам стоит пойти спросить вашу девушку-подростка, что она говорила.

Может, ей стоит помыть рот с мылом.

Женщина заходится в приступе хохота и облокачивается на подругу, пока дети не

обращают внимания. Она тоже не обращает внимания на тот факт, что среди всех именно

она ведет себя как подросток.

Я не могу опуститься до ее уровня, моей реакции она не получит. Выпрямляюсь, беру Хлою Энн за руку и увожу ее. Женщина кричит мне в спину:

— Передай от меня привет Изабель. Скажи ей, что мы по ней скучаем.

Я со свистом втягиваю воздух, но продолжаю идти. Мы уже на парковке, практически в машине, и в этот момент из ниоткуда появляется фотограф с прической

маллет и начинает фотографировать, начинают мелькать вспышки камеры.

Я немедленно загораживаю собой Хлою Энн от вспышек, объектива, и мне слышно

ее испуганное хныканье.

— Убирайся на хрен! — раздраженно говорю фотографу, вытягивая перед собой

руку. Больше всего я не хочу, чтобы из меня вылился поток бранных слов, но учитывая, что я только что сказал, то немного кривлю душой. Все-таки, эта ситуация требует к себе

больше внимания, чем другие.

— Мистер Казаллес, ваша дочь подвергается насилию?

Этот вопрос застает меня врасплох настолько, что у меня отпадает челюсть и я

могу только моргать, пока вспышка не ослепляет меня снова.

— Я прошу, на хрен, прощения? — Это уже слишком, чтобы сдержать

ругательства.

— Ваша дочь, — продолжает мужчина. Щелк. Щелк. Щелк. — Она плакала, была

расстроена, когда я видел ее в последний раз. Ваша девушка ее обижает?

— Какого хрена? — кричу я, замахиваясь кулаком, Хлоя Энн плачет. Я быстро

хватаю ее, пытаюсь разблокировать машину, усаживаю дочь и закрываю дверь, тонированные окна защищают Хлою Энн от этой сцены.

Я крутанулся, чтобы посмотреть на него, как на злоумышленника.

— А теперь, пожалуйста, какого хрена ты несешь? Никто никого не обижает. Моя

девушка забирала мою дочь из дневного лагеря. Они ходили поесть мороженое. Моя дочь

была расстроена из-за чего-то, как это бывает у маленьких девочек, а ты, козел, решил, что это было самое, блядь, удачное время сделать чертову фотографию. Если кто-то кого-

то и обижает, так это ты. Преследуешь меня в каждом гребаном месте, куда бы я ни

пошел, терроризируешь меня, мою девушку, мою дочь. Ты отвратителен. — Я

поворачиваюсь и кладу руку на дверную ручку. — И, если я увижу тебя снова, я оторву

тебе башку.

Фотограф на время прекращает снимать и этой паузы достаточно, чтобы я

повернулся посмотреть на него. Он глазеет на меня со странной улыбкой на лице. — Вы

угрожаете мне, мистер Казаллес? — спрашивает он. — Думаю, Вы могли бы. Мистер

Казаллес угрожает местному журналисту, стоя на пороге очередного кризиса среднего

возраста. Почему бы Вам не облегчить мне задачу и не рассказать, на какую киску вы

собираетесь променять вашу.

Я не думаю и почти ничего не чувствую, а просто бью.

Я умудрился не зацепить камеру, когда мой удар пришёлся точно в его нос. Я

всегда был достаточно метким. Он вскрикнул от боли, его камера соскользнула и

разбилась о землю. Не думаю, что когда-нибудь чувствовал себя так удовлетворенно, но

это продлилось всего мгновение, пока не услышал, как в машине плачет Хлоя Энн.

Я действительно облажался в этот раз. Я слышу голоса вокруг меня, некоторые

принадлежат матерям из дневного лагеря, которые видели всю потасовку. Надеюсь, они

видели все, что предшествовало удару, но зная об их несгибаемой мстительности, вероятно, в этом не было бы разницы.

И тут я запаниковал. Пока фотограф, держась за нос и осыпая меня ругательствами, поднимает разбитую камеру, я забираюсь в машину и быстро запускаю двигатель. Я

выгоняю машину с парковки, когда Хлоя Энн всхлипывает на заднем сидении, и

выруливаю на дорогу.

Я оставил этот инцидент позади, но знаю, что он меня не оставит.

Когда я вернулся домой, то увидел записку Веры, в которой она ставит меня в

известность, что вышла на короткую прогулку. Хлоя Энн уже успокоилась и я пытаюсь

объяснить ей, почему папочка сделал то, что сделал. Это сложно, потому что я

воспитываю в своей дочери способность встретить достойно все сложности, которые

подкидывает жизнь, без применения силы или потери хладнокровия. Я не хочу, чтобы она

верила в то, что нормальным поведением является навредить человеку, обидевшему тебя.

Мне кажется, я достучался до нее; она выглядит понимающей, кивая своей

маленькой головкой и глядя на свои маленькие ручки.

Когда Вера возвращается, то сразу замечает, что что-то не так. Слава Богу, Хлоя

Энн теперь улыбается и не выглядит затаившей на Веру обиду.