Больше, чем мы можем сказать (ЛП) - Кеммерер Бриджит - Страница 58

времени, беспокоясь о том, что ты должен делать. Речь о том, что ты хочешь делать.»

Это похоже на разговор, который у меня был с папой.

«Ты хочешь, чтобы твой отец был частью твоей жизни?

Я не знаю.

Думаю, ты знаешь, Рев».

Деклан хотел увидеть своего отца, и увидел.

Даже Мэтью хотел действовать. Он схватил нож и готов был выскочить через

входную дверь.

Не очень умный ход действий, но он хоть что-то делал.

Эмма хочет поговорить.

А я сижу, застыв в нерешительности.

За столом напротив меня Мэтью тоже замер. Он переглядывается с кем-то тем

самым способом, которым глядел на меня первые несколько ночей, пока жил у нас.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Ни в чем.

– Так же, как и Нил был «никем»?

Он переводит на меня быстрый взгляд, но тут же уходит в себя.

– Не говори об этом.

Я сканирую людей в кафетерии, но потом замечаю их – парней, которые издевались

над ним тогда.

– Они все еще достают тебя?

– Отстань.

– Чувак. Они не могут...

– О тстань.

Деклан поворачивается, чтобы проследить за моим взглядом, затем снова смотрит

на меня.

– Дружеский совет: если соберешься сцепиться с ними, бей их. Не меня.

– Я ни с кем не собираюсь драться.

Мэтью полностью перестал есть. Его плечи сжаты, пальцы теребят крышку

контейнера.

– Ты должен рассказать маме и папе, – говорю я ему.

Он фыркает.

– Конечно.

– Думаешь, не сможешь?

– Неужели ты не понимаешь, что я пытаюсь не доставлять проблем? – Его голос

звучит низко и насмешливо, но он смотрит в направлении парней.

Парни платят на кассе. Один из них замечает нас и толкает своего друга, чтобы

показать, где мы сидим.

Мэтью запихивает свою еду обратно в обеденный мешок. Его движения предельно

скованные.

– Куда ты идешь? – спрашиваю я.

– Никуда. – Он закидывает рюкзак на плечо, и бредет от стола.

Я хочу позволить ему уйти. Я не люблю разборки. Но, может быть, в этом вся

проблема.

– Присмотри за моими вещами, – говорю я Деклану.

Мэтью успевает раньше меня протолкнуться через распашную дверь и выйти в

коридор, но я легко его нагоняю. Он направляется в южную часть школы, что меня

удивляет. Все, что находится в этом крыле – это художественная студия. Должно быть, Джульетта где-то здесь в фотолаборатории.

Мэтью не останавливается. Он на меня даже не смотрит.

Без предупреждения, он исчезает в классе.

Это так неожиданно, что я чуть не прохожу мимо. Это художественная студия –

помещение, в котором у меня никогда не было занятий. Занятия искусством не являются

обязательными и предлагаются выпускникам в качестве альтернативного предмета, но я

выбрал класс музыкальной оценки для начинающих, только чтобы держаться от всего

этого подальше.

Художественная студия – огромный зал, но кажется какой-то замкнутой. Повсюду

цвета, начиная от рисунков и картин, висящих вдоль длинными полотнами бумаги и

заканчивая баночками темперной краски и рулонами газетной бумаги, выстроенными в

ряд в задней части помещения. На одной половине зала стоят шесть длинных столов, с

задвинутыми под них табуретками. На другой стороне стоят десятки мольбертов.

Освещение здесь идет от светлых трековых светильников, а не от флуоресцентных ламп.

Это тихая комната. Мирная комната.

Я гадаю, берет ли он здесь уроки, или это просто его любимое место для пряток.

– Ты занимаешься рисованием?

Мэтью медлит, потом кивает.

– Да. Это просто дополнительный предмет.

Он бросает рюкзак под доской впереди класса, затем идет к узким полкам под

окнами. Достает темное полотно и несет его к мольберту.

Как только полотно оказывается на свету, я осознаю, что оно не темное. Это

картина. Большая часть полотна была покрыта широкими полосами красных оттенков, разбавленных черными полосами и зигзагообразными кривыми. Самая верхняя часть

холста осталась нетронутой. Все очень абстрактно, но картина так и сочится гневом.

Мэтью ставит картину на мольберт. Он не посмотрел на меня ни разу с того

момента, как мы вошли сюда. Внезапно в воздухе ощущается смущение, как будто я

проник в очень личное пространство.

– Это не просто дополнительный предмет, не так ли? – спрашиваю я.

Мэтью не отвечает на вопрос, но ему и не нужно.

– Я начал заниматься пару месяцев назад. Мистер Прейтер все еще сохранил

набросок. Сперва я обрадовался, потому что терпеть не могу оставлять что-то

недоделанным. Но я продолжаю биться над ним и никак не могу привести в порядок.

Наверное, я просто выброшу его и начну заново.

Чем дольше я смотрю на картину, тем меньше мне хочется отвести от нее взгляд.

Мои глаза начинают различать мелкие детали. Небольшие мазки пурпурного и

оранжевого, почти скрытые за сочетанием красного и черного.

– Как ты этому научился? – спрашиваю я.

– Не знаю. – Он пожимает плечами. – В одном доме, где я жил, женщина была

иллюстратором – типа для детских книжек. Она позволяла мне рисовать. – Он делает

паузу. – И это то, чем можно заниматься в практически любой школе.

В его голосе звучит нотка задумчивости, и я гадаю, что стало с этим

иллюстратором. Впервые он упомянул приемную семью без отвращения в голосе.

Мэтью смотрит на меня, будто прочитав мои мысли.

– Ее муж получил новое место работы, а они не были заинтересованы в

усыновлении. С приемным ребенком нельзя покидать страну, так что... – Он снова

пожимает плечами.

– У тебя действительно хорошо получается.

Мэтью цинично ухмыляется.

– Ты даже не знаешь, на что смотришь.

Но он выглядит довольным.

– У тебя здесь есть еще что-нибудь? – спрашиваю я.

Он кивает и поднимает глаза к потолку.

– Вон там. Лес?

Я нахожу рисунок, на который он указывает. Он преимущественно в черных и

серых тонах, темные деревья на фоне ночного неба. Звезды выглядывают из-за голых

ветвей. Ничто не указывает на то, что это зима, но каким-то образом рисунок заставляет

меня подумать о холодной погоде. У подножия одного дерева находится маленькая темная

фигурка, будто кто-то присел на корточки, и взрыв ярких цветов, желтого и оранжевого, будто бы огонь.

Я задумываюсь над тем, что он сказал. «Терпеть не могу оставлять что-то

недоделанным». Интересно, сколько его работ спрятано в художественных классах по всей

стране, картин, которые он начал и так и не закончил.

Это кажется еще большей тайной, чем то, что он рассказал мне о своих прошлых

приемных семьях. Ничто среди его вещей не указывает на привязанность к искусству. Это

как-то смягчает его.

– Тебе стоит рассказать об этом маме и папе, – говорю я. – Сорвать тот дурацкий

алфавит в твоей комнате и нарисовать что-то свое.

Мэтью улыбается.

– Было бы здорово. – Но его улыбка тут же исчезает. – Они мне не позволят.

– Почему нет? Это всего лишь краска.

– Потому что это не мой дом.

Я не знаю, что на это сказать. Но знаю, что не могу этого отрицать. Я пожимаю

плечами.

– Ну, ты мог бы рассказать им о своих работах. Они бы нашли для тебя варианты.

Краски и все такое.

На короткий момент кажется, что он над этим раздумывает, но затем его лицо

становится непроницаемым.

– Они и так уже потратились на кровать и все остальное.

Уже во второй раз он упомянул о деньгах. Что он тогда сказал в столовой?

«Неужели ты не понимаешь, что я пытаюсь не доставлять проблем?». Я думал о всех

тех вещах, которые он сделал с тех пор, как поселился с нами. Побег. Нож. Прятки в

темноте. Но ни разу не задумывался над тем, чего он не сделал. Он ни разу не доставил