Больше, чем мы можем сказать (ЛП) - Кеммерер Бриджит - Страница 13

может быть аллергия, так что мы так и не завели животное.

Я бросаю взгляд на девушку. Рыжеватые волосы перекинуты через одно плечо в

длинной, растрепанной косе, и она теребит кончик, сжимая пряди между пальцев. Мягкие

черты, хотя ее глаза насторожены, обрамленные темными очками. Веснушки повсюду. Она

использовала блестящий серебряный маркер, чтобы соединить их в созвездия на тыльной

стороне руки. Она сидит в расслабленной позе, опираясь на стену, вглядываясь в дорогу.

Это кажется каким-то чудом, что она согласилась сесть и поговорить. Я такой

придурок. Деклан никогда бы не позволил мне услышать конец этой истории.

«Значит, ты наконец– То попросил девушку поговорить с тобой... и выбрал газон

позади церкви? Чувак».

Но опять же, может быть это именно то, чего бы он ожидал.

Я снова бросаю взгляд в ее сторону.

– Могу я задать тебе личный вопрос?

– Валяй.

– Как тебя зовут?

– Эмма Блю. Это не совсем личный вопрос.

– Ты знала мое имя. Мне казалось неправильным, что я не знаю твоего.

– Я знаю твое имя только потому, что спрашивала подругу... – Эмма краснеет и

прерывается, но, должно быть, понимает, что отступать смысла нет. – Мы видели тебя в

кафетерии сегодня утром. Она в твоем классе по социологии.

– Я тоже вас видел.

Она морщится и отводит взгляд.

– Извини, что пялилась. Снова.

– Я привык к тому, что люди на меня пялятся. – Пауза. – Я гадал, значит ли это, что

я должен заговорить с тобой.

Она поворачивает голову и смотрит на меня в темноте.

– Ты мог бы заговорить со мной.

– Ты тоже могла бы со мной заговорить. – Я делаю паузу. – Я подумал, может быть, я странно себя вел вчера вечером.

– Думаю, у меня другие стандарты относительно того, что такое «странно». – Она

краснеет сильнее. – И не знаю, заметил ли ты, но я не тот тип девушки, которая просто

подходит к парню и начинает разговор.

– Это у нас общее.

– Ты тоже нервничаешь, когда разговариваешь с парнями?

– Спать не могу после этого.

Она улыбается. Не знаю, дразнит она меня или флиртует, но точно знаю, что это

первый раз два дня, когда я не чувствую себя на грани панической атаки.

Затем она спрашивает.

– Могу я задать тебе личный вопрос?

Я медлю. Я знаю, что она спросит.

– Конечно.

– Почему ты все время носишь толстовки?

Мне приходится преодолеть немедленное желание забиться в свою раковину.

Спрятаться.

– Это... долгий и сложный ответ.

Она какое-то время молчит, затем делает предположение.

– Ты слишком волосат?

Это так неожиданно, что я смеюсь.

– Нет.

Она еще какое-то мгновение раздумывает.

– Киборг?

Мне нравится, что она легко к этому относится.

– Теперь, когда ты узнала, мне, вероятно, придется тебя убить.

Она улыбается, но ее голос становится серьезным.

– Шрамы?

Я медлю. Это ближе к истине.

– Не совсем.

– Не совсем?

– Ну. – Я делаю паузу, когда напряжение снова сковывает мне плечи. Мысли о моих

шрамах заставляют меня думать о моем отце. Я подтягиваю колени к груди и кладу на них

одну руку. Другой рукой я продолжаю зарываться в шерсть собаки. – Некоторые шрамы. У

меня... было трудное детство. Но я не поэтому их ношу.

Я ожидаю, что она станет расспрашивать, потому что она знает о письме – но она

не настаивает. Она скрещивает ноги и откидывается назад.

– Ладно. Твоя очередь.

Я хмурюсь.

– Моя очередь?

– Для личного вопроса.

Она напоминает мне Деклана. Немного. В хорошем смысле.

– Почему ты плакала?

Она медлит.

– Это... долгий и сложный ответ.

Я этого заслуживаю. Я вздыхаю и вглядываюсь в ночь.

Рядом со мной, она делает то же самое.

– Твоя очередь, – говорю я тихо.

Пару мгновений она молчит.

– Твой отец – причина твоего трудного детства?

– Да.

– Он присылал тебе другие письма?

Я сглатываю.

– Эмейл.

– Э мейл?

– Я написал ему. – Я делаю паузу. – Написал, чтобы он оставил меня в покое. И он

ответил.

– Из-за него ты носишь толстовки?

– Да. – Мое напряжение становится на одну ступень выше, пальцы крепко

стискивают колени.

Но затем она говорит:

– Разве тебе все время не жарко?

Я выдыхаю.

– Иногда.

– А сейчас жарко?

– Немного.

Я бегал, пока ее собака не нашла меня, и это было после того, как я целый час

атаковал тяжелый мешок.

– Можешь снять, – говорит она. – Твоего отца сейчас здесь нет.

Ее голос такой прагматичный. Это не испытание. Это лишь кажется испытанием в

моем сознании.

Под толстовкой на мне надета спортивная футболка с длинными рукавами, так что

проблем не возникнет. Она ничего не увидит.

Я думаю о том чувстве в подвале, когда был уверен, что Мэтью наблюдает за мной.

Прямо сейчас, в этой толстовке, я чувствую себя трусом. Мне кажется, что я

прячусь.

«Твое молчание говорит о многом, Сын».

Я действительно прячусь.

– Я не хотела давить на тебя, – тихо говорит Эмма.

– Ты не давила.

Но давила. Вроде бы.

И это нелепо. Мы говорим о свитере.

Я хватаю край толстовки и тяну его через голову.

– Вау. – Резко выдыхает она.

Я замираю. Толстовка падает на землю смятой кучей рядом со мной.

Эмма пялится на меня. Ее глаза с тем же успехом могли бы быть лазерными

лучами, настолько силен их взгляд.

– Рев... я не...

– Перестань, – говорю я. Должно быть, моя футболка задралась вместе с

толстовкой. Должно быть, она увидела парочку отметин, которые оставил мой отец. Это

было такой ошибкой. Я такой тупица.

Я тяну за рукава, но футболка обтягивающая и уже висит у меня на запястьях.

– Пожалуйста. Перестань.

– Прости. – У Эммы прерывистый голос, и она отворачивается в сторону улицы. –

Прости.

Напряжение вцепилось когтями мне в плечи.

–

Что

ты

видела?

– Ничего.

– Ты что-то видела. – Мой голос хриплый, злой и напуганный, и во всем этом нет

ни капли ее вины, но она здесь, а я чувствую себя разоблаченным и все складывается

совсем не так, как я планировал. – Ты сказала «вау».

– Эй, – тихо произносит Эмма. – Рев. Я ничего не видела.

Воспоминания об отце вспыхивают у меня в сознании, так быстро, что я не могу

подавить ни одно из них. Это не имеет значения – ни одно из них не хорошее. Мои пальцы

сжимаются вокруг живота. Я до смерти боюсь, что она дотронется до меня, и я наброшусь

на нее и причиню ей боль.

– Не трогай меня, – выдавливаю я, стараясь говорить как можно спокойнее. – Не...

тебе лучше вернуться домой.

Эмма ерзает в траве, будто бы отодвигаясь. Хорошо. Я могу вдохнуть.

Затем она говорит, прямо передо мной.

– Эй. Открой глаза. Посмотри на меня.

Не помню, чтобы я закрывал глаза, но, должно быть, закрыл. Я подчиняюсь.

Она стоит на коленях в траве, протягивая мне толстовку.

– Я ничего не видела, – повторяет она. – Правда.

Я сглатываю.

– Все нормально. Я в порядке.

Все не нормально. И я не в порядке. Я все еще не могу пошевелиться.

– Ладно. Слушай. Не знаю, что, как ты думаешь, я видела, – быстро говорит Эмма.

– И я не могу поверить, что признаю это вслух. Но я сказала «вау», потому что у тебя

потрясающее тело.

Мои мысли замирают.

Мир перестает вращаться.

Она продолжает бормотать.

– Я всегда видела тебя только в широких толстовках. Я не была готова к... – Она

указывает. – Этому.

Я хмурюсь.

– Ты меня оскорбляешь?

– Ты шутишь? Глядя на тебя, я была бы последней идиоткой, чтобы тебя

оскорблять. Ты что, никогда не смотрелся в зеркало?