Против течения (СИ) - Рогов Борис Григорьевич - Страница 27

Из раздумий меня возвращает голос Николая Ивановича:

— Какие у тебя планы на сегодня? А то давай, передохни часок да пойдём, я тебе окрестности покажу. Ты же вроде бы говорил, что в Москве в первый раз?

— Это было бы здорово! Я в столице ещё не был.

Хозяева показывают мне место моего обитания на эти пять московских дней. Оказалось, что сейчас у них свободна одна из комнат, так как сын служит в Белоруссии. Дочка с семьёй в сентябре получила двушку и теперь с мужем и внучкой живёт на окраине Москвы в районе Медведково.

Засунув шмотки на выделенную мне полку, смыв с себя суету вагонной жизни, я снова выхожу к хозяевам.

— Николай Иванович, курсант Рогов походу готов.

— Узнаю Гришку Рогова, тот тоже такой же шустрый был. Молодец, не стал рассиживаться. Да и правильно! Что время зря терять. Сейчас подожди минут десять, я оденусь и выдвигаемся. — Он скрывается в своей комнате, не переставая при этом разговаривать. — Пойдём мы с тобой не Москву смотреть, её ты и сам посмотришь, а двинем в Подольск. Там на окраине стоял полк АДД, где экипаж наш сложился. Потом отцу расскажешь, ему тоже понравится. Там у него помнится с какой-то прачкой, даже роман приключился. Лучше бы конечно, в Рязань махнуть, где нас расписали по самолётам, но до Рязани далеко — пять часов поездом, а Подольск рядом, всего час на электричке.

— А у тебя, лейтенант Захаров, никакой прачки там не приключилось? — это внезапно в разговор вклинивается супруга бравого полковника.

— Что ты, что ты, как можно! У меня как под Варшавой приклеилась одна связисточка, так до сих пор не отклеится. Ты у меня одна единственная по гроб жизни — в тон ей отвечает Николай Иванович, натягивая меховые летчицкие унты.

— Минутная готовность! — как там космонавты говорят, — Ключ на старт! Протяжка один! Ключ на дренаж! Поехали!

В поезде Николай Иванович грузит меня рассказами из своей послевоенной жизни. Как их с женой мотало по гарнизонам, как при одном из полётов ему пришлось садиться на вынужденную, и они чуть не сгорели вместе с машиной и остальным экипажем.

— Боря, — вдруг меняет тему бывший лётчик, — а тебе отец не рассказывал, чего он в авиацию не вернулся. Ну, уволили из ВВС, пошёл бы метеорологом на любой аэродром для начала, а там, глядишь, и снова в небо?

— Нет, он ничего про ту жизнь не рассказывал. Не знаю, может слишком гордый. Вот я, когда слушаю его рассказы о том, как он хорошо учился везде, где приходилось, всё время думаю, что толку от этой его учёбы было не много. В результате осел в школе «трудовиком».

— Да, жалко мужика, а ведь он и в самом деле был отличным штурманом. Просто, от бога. Однажды из такой жопы нас вытащил, что до сих пор не верится.

Я снова выслушиваю очередную историю о фронтовых приключениях славного экипажа Ил-4.

…

Первым делом по прибытию в Подольск, который оказался довольно большим городом, мы отправились за речку Пахру. Морозно и солнечно. В лучах полуденного солнца блестят искорки снежинок поднятых лёгкой позёмкой. За Пахрой лежит деревенька Сальково, там располагался 17 гвардейский авиаполк дальнего действия. Мы с Николаем Ивановичем бродим по просёлкам. Он пытается отыскать место, где была взлётка, где стояли бомберы, где жил личный состав. От того грунтового аэродрома ничего не осталось, только березовые и осиновые колки на месте. Можно было представить, что в 1943 всё выглядело приблизительно также.

— Ладно, — похоже, что не вспомню я сейчас, что где стояло, да и не так уж это важно. Я тебе лучше расскажу про фронтовую работу.

Отсюда отправлялись бомберы, неся смертоносный груз на головы фашистов. — Назидательно, как по писаному, рассказывает лётчик. — К сожалению, бомба не понимает, кого убивает фашиста или нашего мирного жителя, полицая или ребенка. В тот период бомбить летали наши оккупированные города — Брянск, Орёл, Гомель. Ил-4 неустойчив, каждую секунду норовит завалиться в крен, уйти с курса, задрать или опустить нос. Нужно беспрерывно крутить штурвал, чтобы самолёт летел в заданном режиме… Напряжение всё время полёта не проходит. Прилетаешь, руки трясутся.

На бомбежку летали и ночью и днём, особенно много вылетов пришлось, когда готовились к Курской дуге. На точность ударов большая высота никак не сказывается, точность попадания в цель зависит от квалификации штурмана. Вот тут твой папаня и отличался. Хороший был штурман!

Я слушаю ветерана, а сам думаю о своём. Может быть, именно ветераны Великой Войны, могут стать той преградой, которая остановит надвигающуюся беду? Ведь они еще в силе. Многие даже не на пенсии. Многие занимают высокие посты.

Да, они тоже стали частью всепожирающего молоха чиновничества, который только и ждёт как бы принять обличье алчного волка-обороня, готового на всё ради собственного брюха.

…

После полуторачасовой прогулки по сугробам мы ловим попутку и возвращаемся в Подольск. Смотрим парк имени лётчика-героя Виктора Талалихина. Полковник покупает восемь гвоздик. Четыре кладёт к памятнику Талалихину и четыре к памятнику Подольским курсантам, насмерть стоявшим в ноябре 1941 года на этом рубеже.

— Уважаемые пассажиры, через тридцать минут наш самолёт совершит посадку в аэропорту Толмачёво города Новосибирска. Температура на территории аэропорта минус 15 градусов. Ветер юго-западный 5 м/сек. Просьба занять свои места, пристегнуть ремни и выполнять все указания бортпроводников. Командир корабля Валерий Петровский.

По внутреннему радио Ту-154 раздаётся сообщение о скорой посадке. Я же перебираю мои московские похождения.

Пять дней в столице пролетели быстро. Мне на самом деле удалось встретиться с ребятами с первого курса журфака. Пришлось поить их пивом, чтобы смягчить отношение к «возомнившему о себе школяру», который решился общаться с уже почти звёздами отечественной журналистики. Звёзды рассказали, что такое «творческий конкурс», всё, понятно, в их личном понимании. С другой стороны, парни поступили, сессию сдают успешно, можно мотать себе на ус.

После пьянки мне пришлось выслушать выговор от Захарова. Он разошёлся не на шутку. Я уж начал думать, что сейчас выгонит в чисто поле. Слава богу, до этого дело не дошло, но родителям он позвонил и еще папане минут двадцать втирал, чтобы обратил внимание на моё отношение к алкоголю.

…

В иллюминаторе видно, как плотная облачность расступилась и под самолетом показалась поверхность земли.

…

В приёмную журфака я тоже зашел. Благо журналисты сидят почти на Красной площади. Засурского [67] не было на месте, девочка в приёмной, которую я по наивности принял за секретаря, сказала, что он принимает экзамен. На вопрос, кто может проконсультировать из преподавателей по поступлению, сказала, что никто, все заняты на сессии с утра и до вечерних консультаций. Так что тут мне не повезло. Зато повезло познакомиться с той самой девочкой, которая оказалась помощником секретаря. Жанна, так её зовут, знает почти всё о жизни факультета, о преподах, о неписаных правилах, обо всех делах. Сама тоже пыталась года три назад поступить, но провалилась и пошла в работать на место помощника секретаря. Говорит, что за абсолютную грамотность и педантичность её взяли и теперь не хотят отпускать. Жанна, блондинка с серыми глазками с круглой милой мордашкой и задорным курносым носиком, — мне понравилась.

Пригласил Жанну в местный буфет. По пути разливался соловьём о том, какие у неё красивые глазки, да какие изысканные сережки. За чашкой кофе с местным спешиалитетом [68] под названием «трубочка с кремом» она рассказала мне, что такое этот таинственный «творческий конкурс».

— Ну-у-у-у, это что-то вроде сочинения на свободную тему, по которому преподы судят, насколько быстро работают мозги при поиске нужных образов, нужных поворотов сюжета, и конечно верность идеям коммунизма, куда же без этого. Мне кажется, я как раз на этом и срезалась, забыла сколько раз нужно упомянуть в сочинении кого-нибудь из классиков и адью! — Жанна откусывает от своей трубочки кусочек.