Граница вечности - Фоллетт Кен - Страница 83

Члены президиума начали собираться, когда Наталья Смотрова вошла в комнату. Димка, во-первых, заметил, что ее вьющиеся волосы стали длиннее и сексуальнее и, во-вторых, она казалась испуганной. Он попытался остановить ее на несколько минут и рассказать о своей помолвке. Он чувствовал, что не мог поделиться этой новостью ни с кем в Кремле, не сказав сначала Наталье. Но снова момент был неподходящий. Ему нужно быдо поговорить с ней наедине.

Она подошла прямо к нему и сказала:

— Эти болваны сбили американский самолет.

— Не может быть!

Она кивнула.

— Самолет-шпион «У-2». Пилот погиб.

— Черт! Кто сделал это, мы или кубинцы?

— Никто не признается, значит, наверное, мы.

— Но такого приказа не давали!

— Совершенно верно.

Как раз этого они оба и боялись — что кто-нибудь начнет стрельбу без разрешения.

Члены Президиума занимали свои места, а помощники, как всегда, позади них.

— Пойду скажу ему, — проговорил Димка, но в этот момент вошел Хрущев.

Димка быстро подошел к руководителю и шепотом сообщил ему новость, когда тот садился. Хрущев промолчал, но помрачнел.

Он открыл заседание явно подготовленной речью:

— Было время, когда мы наступали, как в октябре 1917 года, во в марте 1918-го мы вынуждены были отступить, подписав Брест-Литовский мир с немцами, — начал он. — Сейчас мы столкнулись лицом к лицу с опасностью войны и ядерной катастрофы с возможными последствиями уничтожения человечества. Чтобы спасти мир, мы должны отступить.

Это звучало как довод в пользу компромисса, подумал Димка.

Но Хрущев быстро вернулся к военным соображениям. Что сделает Советский Союз, если американцы нападут на Кубу сегодня, как того ожидали сами кубинцы? Генералу Плиеву следует дать указания защищать советские силы на Кубе. Но он должен запросить разрешение на применение ядерного оружия.

Когда Президиум обсуждал такую возможность, Димку вызвала из комнаты секретарь Вера Плетнер. Ему звонили по телефону.

Наталья вышла за ним.

— Министерство иностранных дел получило сообщение, которое нужно немедленно передать Хрущеву, — да, во время заседания. Только что получена телеграмма от советского посла в Вашингтоне. Бобби Кеннеди сказал ему, что ракеты в Турции будут выведены через четыре или пять месяцев, — но это должно сохраняться в строжайшей тайне.

— Хорошая новость! — радостно воскликнул Димка. — Я сейчас передам ему.

— И еще, — сказал чиновник из МИДа. — Бобби подчеркивал необходимость срочного ответа. Очевидно, американский президент находится под сильным давлением Пентагона, требующего нападения на Кубу.

— Как мы и предполагали.

— Бобби все время повторял, что времени очень мало. Они должны получить ответ сегодня.

— Я скажу ему.

Он повесил трубку. Наталья стояла рядом с ним в нетерпеливом ожидании. У нее был нюх на новости. Димка сказал ей:

— Бобби Кеннеди предложил вывести ракеты из Турции.

Наталья широко улыбнулась.

— Все! — произнесла она. — Наша взяла! — Потом она поцеловала его в губы.

Димка вернулся в комнату в сильном волнении. Выступал Малиновский, министр обороны. Димка подошел к Хрущеву и тихо сказал:

— Телеграмма от Добрынина — он получил новое предложение от Бобби Кеннеди.

— Сообщи всем, — перебил Димку Хрущев.

Димка повторил то, что ему сказали.

Члены Президиума редко улыбались, но Димка сейчас увидел широкие улыбки на лицах сидящих за столом. Кеннеди дал все, чего они просили! Это был триумф для Советского Союза и лично для Хрущева.

— Мы должны согласиться как можно скорее, — подчеркнул Хрущев. — Позовите стенографистку. Я немедленно продиктую наш ответ, и он должен быть передан по Московскому радио.

Малиновский спросил:

— Когда я должен дать указания Плиеву начать демонтаж ракетных пусковых установок?

Хрущев посмотрел на него, как на тупицу.

— Сейчас, — сказал он.

* * *

После Президиума Димка наконец застал Наталью одну. Она сидела в приемной и просматривала свои записи с заседания.

— Мне нужно кое-что сказать тебе, — проговорил он. По какой-то причине он почувствовал дискомфорт в животе, хотя ему не из-за чего было нервничать.

— Говори. — Она перевернула страницу в своем блокноте.

Он помедлил, чувствуя, что не завладел ее вниманием.

Наталья опустила блокнот и улыбнулась.

— Сейчас или никогда.

Димка сказал:

— Нина и я обручились.

Наталья побледнела и от потрясения открыла рот. Димка испытал потребность сказать что-то еще.

— Мы сказали моей семье вчера, — добавил он. — На дне рождения моего деда. — Хватит мямлить, заткнись, сказал он себе. — Ему семьдесят четыре года.

Когда она заговорила, ее слова потрясли его.

— А как же я? — произнесла она.

Он не совсем понимал, что она имела в виду.

— Ты? — переспросил он.

Она понизила голос до шепота:

— Мы провели вместе ночь.

— Я никогда не забуду это. — Димка был ошарашен. — Но потом я от тебя ничего не слышал, кроме того, что ты замужем.

— Я испугалась.

— Чего?

На ее лице отразилось искреннее разочарование. Ее большой перекосился в гримасе, словно от боли.

— Пожалуйста, не женись.

— Почему?

— Потому что я не хочу. Час от часу не легче!

— Почему ты не сказала мне?

— Я не знала, что делать.

— Но сейчас уже поздно.

— Вовсе нет. — Она смотрела на него умоляющими глазами. — Ты можешь расторгнуть помолвку, если захочешь.

— Нина ждет ребенка.

Наталья ахнула. Димка проговорил:

— Ты бы сказала… раньше…

— А если бы я сказала? — Он покачал головой.

— Нет смысла обсуждать это.

— Да, я вижу, — произнесла она.

— Ну вот, — сказал Димка, — по крайней мере, мы избежали ядерной войны.

— Да, — отозвалась она. — Мы живы. Это что-то значит.

Запах кофе разбудил Марию. Она открыла глаза. Президент Кеннеди сидел рядом с ней на кровати, опираясь на положенные под спину подушки, пил кофе и читал воскресный выпуск газеты «Нью-Йорк таймс». На нем была светло-синяя ночная рубашка, как и на ней.

— Ой! — воскликнула она.

— Ты чему удивляешься? — улыбнулся он.

— Что я жива. Я думала, что в эту ночь нас не будет.

— На сей раз Бог миловал.

Она ложилась спать с мыслью, что это произойдет. Она боялась, что их любовный роман закончится, и понимала, что у него нет будущего. Для него оставить жену означало бы политический крах; такой шаг ради темнокожей женщины немыслим. В любом случае он не хотел оставлять Джеки — он любил ее и их детей. Он был счастлив в браке. Мария — его любовница, и когда она надоест ему, он избавится от нее. Иногда она чувствовала, что предпочла бы умереть, прежде чем такое произойдет — особенно если бы смерть наступила, когда она лежала рядом с ним в постели, от вспышки ядерного взрыва, в результате которого все будет уничтожено, прежде чем они поймут, что произошло.

Ничего подобного она не говорила: ее роль в том, чтобы радовать его, а не печалить. Она села, поцеловала его в ухо, посмотрела через плечо на газету, взяла чашку из его руки и отпила кофе. Несмотря ни на что, она была рада, что еще жива.

Он не упоминал об ее аборте, словно забыв об этом. Она никогда не заводила разговор на эту тему. Она позвонила Дейву Пауэрсу и сказала, что беременна. Дейв дал ей номер телефона и сказал, что позаботится о гонораре врача. Президент единственный раз говорил об этом, когда позвонил ей после процедуры. У него на уме были большие заботы.

Мария думала сама поднять вопрос, но потом быстро решила этого не делать. Как Дейв, она хотела защитить президента от забот, не возлагать на него лишнее бремя. Она чувствовала, что это правильное решение, хотя она не могла не сожалеть и даже не испытывать обиду, что не могла поговорить с ним о столь важном.