КК. Книга 10. Часть 1 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 24

Пещера, заменяющая им и гостиную, и столовую, встретила вернувшихся затхлостью и холодом. Замигали и загорелись магические светильники, освещая широкий стол, стулья, а также уставших и подавленных от очередной нелепой смерти людей. А ведь с утра, после того как во сне темные ощутили движение Источника и рассказали об этом не-темным и слишком слабым, чтобы видеть сны, соратникам, в убежище царила эйфория: первый раз за несколько недель здесь звучал смех, единомышленники улыбались, готовясь к очередной вылазке.

Сейчас вернулось ощущение безнадежности, сопровождавшее их последнее время.

Мужчины разбрелись по сторонам — кто-то обтирался влажными тряпками, потому что душа здесь не было, а обливаться было холодно: у гор еще лежал снег, поэтому и без обливания приходилось тратить личный резерв на обогрев. Те, кто могли пить — пили, кто-то уже хрустел сухпайками, отбитыми у иномирян в одну из прошлых вылазок.

Оливер Брин, осторожно вытерев руки, сходил к себе в "комнату" переодеться, а вернувшись, опустился в кресло, стараясь не смотреть на жадно глотающего воду Макроута. Каменные своды и миллионы тонн горы над ними давили на плечи, и казалось, что не хватает кислорода. Во рту было сухо и язык казался чужеродным, шершавым, но Брин опасался теперь даже смачивать горло: один из соратников захлебнулся на их глазах, не сделав глотка, просто набрав в рот воды.

Сейчас нужно отдохнуть и сделать себе капельницу. Хорошо хоть, что соли хлорида натрия для физраствора запасено достаточно, и источники с чистой водой здесь есть. А вот остальные припасы подошли к концу, и приходилось грабить грабителей, добывая себе пропитание.

Вода Брину теперь часто снилась — он пил ее досыта, окунался, гладил прозрачную и ласковую поверхность то ли речки, то ли озера; счастливо жмурясь, набирал горстями и пил, пил, пил. Снилась ему и спокойная, размеренная жизнь до встречи с Романом Соболевским, который зажег в нем, простом исследователе стихийных духов, уже перешагнувшем за пятый десяток и вырастившем детей, веру в особую миссию, в то, что он способен изменить мир. Он до сих пор в это верил, хотя и вспоминал иногда и свою лабораторию в провинциальном инляндском магинституте, и жену, и детей, с которыми связи последние годы не поддерживал, и мирные споры с коллегами за чаем.

Просыпался он мучимый еще большей жаждой, чем до сна, хотя осознавал, что это психологическое — капельницы давали ему достаточно влаги. И мог понять Вертера Овина, который около недели назад во время ужина вдруг мутными глазами посмотрел по сторонам, на тех, кто не попал под проклятье и спокойно подносил стаканы ко рту, молча встал, вырвав из вены иглу от капельницы, схватил бутылку с водой и начал пить — давясь, обливаясь, что-то выкрикивая, дико смеясь и не давая отобрать емкость. Он перестал дышать в один миг, посинев и выронив бутылку — хрипя, рухнул на каменный пол и замер, не шевелясь.

Вода не знала жалости и медленно, неумолимо, одного за другим, забирала тех, в ауре которых проявилось темное кружево. Ни гениальный Черныш, способный работать с аурами с закрытыми глазами, ни темные, которым на роду было положено разбираться в проклятиях, распутать его не смогли. Многие были уже доведены до отчаяния, и все громче звучали разговоры о том, что нужно пойти сдаться в расположение остатков блакорийской армии и присоединиться к борьбе против захватчиков, возможно, заработав себе на амнистию и выторговав избавление от проклятия. Накануне утром и вовсе было отмечено ослабление эманаций Черного, что ввело темных почти в панику: неужели все было зря? И если бы этой ночью они вновь не обрели надежду, то уже сегодня заговорщики рисковали не досчитаться части соратников.

Дугласа, сильнейшего среди них потомка Черного Жреца, берегли, используя будущего короля как знамя для привлечения новых последователей и не допуская к участию в терроре. Поэтому под проклятие он не попал. Зато с каждым днем он (как и другие темные, но в несравнимо большей степени) становился все опаснее для не-темных соратников, потому что эманации Жреца усиливались, разжигая голод и желание подпитаться, а никто, кроме Черныша, уже не мог быстро открыть Зеркало в монастырь, чтобы перенести Макроута туда. Данзан Оюнович, однажды поймав разгорающийся голодный блеск зеленых глаз Дугласа, создал для него еще один амулет переноса, открывающий Зеркало в монастырь Триединого, и отдал его Брину, как слишком слабому, чтобы поддаться голоду, но способному понять, что происходит с претендентом на престол Геттенхольдов.

Вот и сейчас Дуглас допил и повернулся в сторону Финса, виталиста и классического мага без капли темной крови, — глаза потенциального короля вновь мерцали зеленым, и Брин приподнялся в кресле, нащупывая амулет. Но молодой Макроут опомнился сам. Стиснул зубы, достал бутылочку с вытяжкой из храмовых трав, выпил залпом, сорвав крышку, и тут же потянулся за второй.

— Черныш еще не вернулся? — спросил он севшим голосом. Радужки его постепенно тухли.

— В комнате его нет, на складе тоже, — покачал головой Брин, который по пути к себе заглянул и туда, и туда.

Данзан Оюнович накануне отбыл в Иоаннесбург на встречу со Львовским. Тот ушел в Рудлог больше месяца назад, чтобы подготовить устранение королевы, когда она появится, и с тех пор передавал информацию через Черныша, ибо, как и остальные, самостоятельно открыть Зеркало уже не мог.

Кто-то из соратников за это время отправился в Йеллоувинь, кто-то на Север Рудлога, чтобы постараться подобраться к Демьяну Бермонту, несколько человек ушли даже в Пески и на Маль-Серену. Слишком много было поставлено на кон, чтобы не пытаться довести дело до конца. И все отчетливо понимали, что, не присоединись к ним Черныш, не удалось бы не только осуществить взрывы, но и успешно скрываться от спецслужб континента.

Молодой темный потер ладони одну о другую, оглядел ужинающую компанию и вздохнул.

— Чудовищно тяжело жить без связи с внешним миром. Может, Черныша и Константина уже схватили, а мы про это и не узнаем.

— Оказывается, вы невысокого мнения о моих способностях, лорд Макроут, — раздался скрипучий голос Данзана Оюновича. Присутствующие обернулись — у входа в пещеру стоял незнакомый мужчина, в полумраке похожий на чернорабочего: в неприметной затертой зимней куртке, таких же заношенных брюках, картузе и стоптанных ботинках. Через плечо у него была переброшена тяжелая сумка.

Он поморщился, махнул рукой, и магические светильники засияли ярче, а Черныш шагнул в "гостиную", на ходу возвращая себе свою внешность.

— Вы почти сутки отсутствовали, когда раньше вам хватало пары часов, — не смутился темный. — Что нам еще думать?

— Что появились непредвиденные обстоятельства. — Один из сильнейших магов мира, как бабушка, приехавшая ко внукам, выкладывал из сумки на стол фрукты и овощи, запечатанные пакеты для капельниц. — Впрочем, вы правы. Львовского схватили.

Черныш обвел взглядом замерших соратников и продолжил, снимая куртку:

— Когда я ушел в Иоаннесбург, первое, о чем я услышал по телевизору в гостинице — что вернулась королева, сумев закрыть портал на Севере.

Присутствующие дружно пораженно-недоверчиво вздохнули.

— Вот почему вчера ослабли эманации Жреца, — понимающе пробормотал Брин. — Переход закрыт.

— Осталось всего четыре, — сказал кто-то тихо.

— Если идет, должен успеть, — отвечали ему.

Черныш, игнорируя эти переговоры, продолжал, отерев тряпкой сочное яблоко и со смачным хрустом откусив кусок:

— Константин так и не появился в номере в оговоренное время, хотя смена в лазарете уже должна была закончиться. Я подождал, сколько требовалось, затем вышел прогуляться мимо дворца. И увидел усиленную охрану, следователей, что-то проверяющих у крыльца, придворного мага, просматривающего щиты. Стало ясно, что что-то случилось. Кляйншвитцер, конечно, олух, но маг не слабый, поэтому я предпочел не заниматься ментальным сканированием там, где он мог это засечь, а подождать удобного случая.