Время Лохов (СИ) - Безрук Юрий - Страница 49

- Поехали, - скомандовал Баскаков.

Круглолицый выжал сцепление, переключил скорость, “Фольксваген” тронулся с места.

- И снова наши с тобой пути пересеклись. Ну, не мистика ли твоя обожаемая?

- Не то слово, - сказал я. - Я в шоке. Я думал…

- Ты думал, нас так же завалили, как Батю с Халявой? Не на тех нарвались. Следующие могли быть, конечно, и мы, но, видно, не пришлось.

- Баскак всегда чуйку чует, - ухмыльнулся Дрыщ. - Они не решились в день похорон хватать остальных, а мы к тому времени уже были далече.

- Мы с Дрыщом, что блохи: не прижал вовремя ногтем - ищи, свищи! - расплылся в улыбке и Баскаков. - Ты какого ляда здесь?

- Пытался найти работу. Ту, что была, - потерял. Обидно, что не по своей вине.

- А мы тут почти полгода мыкаемся. Теперь, вроде, как что-то налаживаться стало.

- Сплюнь, Баскак, не то сглазишь! - буркнул сидящий у окна брюнет.

- А-а, еще один суеверный. Тоже, как и ты, Диман, верит в мистику. Вы, наверное, сойдетесь. Знакомься: Ерема.

- Дима, - кивнул я Ереме.

- Олег, - сказал в ответ Ерема.

- Ну, мы куда теперь? - заелозил на сиденье между мной и Еремой Дрыщ.

- Куда, куда - на кудыкину гору. На хату, куда еще!

- Да ну тебя, Баскак, такое дело провернули, а ты на хату.

- И там нормально отметим. Не видишь разве, Димана надо пристроить. Ну, ты чё решил, Диман: остаешься? Поработаешь, посмотришь; не понравится, неволить никто не будет: у нас все птицы свободного полета. Упасть негде, - останешься пока у меня, я все равно с Ритулей в двушке, а там подыщешь себе что-нибудь.

Я даже обрадовался такому повороту.

- Так, может, купить чего-нибудь к столу?

- Остынь, все есть. Как в Греции. Но если захочешь порадовать братишек, выкатишь с первой получки - тут все начинали с нуля.

- Заметано.

Я не стал больше теребить Баскакова расспросами, главное, я снова при деле. Что за дело? Баскак и сам расскажет, не удержится. Тогда я и приму решение, а пока - легкий ветерок в окно, яркое июльское солнце, обильная зелень на деревьях, необычайная легкость на душе - что еще простому человеку для комфортной жизни надо?

Квартира, которую Баскаков снимал на Удальцова в небольшом пятиэтажном доме на первом этаже, была маленькая, убогая. Владелец ее, бывший молодой депутат, за присвоение крупной суммы, выделенной государством на строительство какого-то объекта, отсиживал свой срок где-то на Таймыре, в это время его жена, хрупкое неземное существо лет двадцати пяти, нигде не работающее, проживая в одной из комнат, вторую сдавала квартирантам, на то и жила. Правда вскоре она спуталась с каким-то хиппи, месяца два назад перебралась к нему и появлялась теперь только раз в две недели, чтобы получить с Баскакова причитающееся.

Женька девицу не обижал, платил исправно, да и сумма оплаты для него была не такая уж и кабальная - в других районах Москвы драли втридорога. Но за эту много и запросить было нельзя - квартирка не из лучших. Обитая разрезанным вдоль бамбуком кухня оказалась рассадником прусаков. Их было тут превеликое множество: от крошечных, снующих и днем при свете, до больших, выбирающихся лишь в темноте поздним вечером, с опаской и осторожностью. Бороться с ними было бесполезно. Трещины в стенах между кафелем, в плинтусах и под подоконниками, - все служило им надежным убежищем. Холодильник, мойка, мебель, ванна, - все осталось от родителей хозяина и давно пришло в негодность, дышало на ладан, текло, трещало, шумело и замыкало. Как еще только не взорвалось. Такими же запущенными были и комнаты, стены которых обили гобеленом бордового оттенка в виде квадратов. Мебелью служила старая деревянная кровать, шкафом - кое-как отремонтированный пенал для одежды и металлическая перекладина, одним концом пришпиленная к стене, другим прибитая к верхушке пенала. На перекладине на вешалках, отгороженные ситцевой прохудившейся шторкой, висели пиджаки и куртки жильцов. Все здесь говорило о том, что в квартире до этого жили обычные, перебивающиеся с хлеба на воду, пенсионеры. О следах цивилизации напоминали лишь встроенное внутрь кухонного окна жалюзи да реостатный выключатель в гостиной. Даже душ в ванной и тот не работал. Прежние хозяева купались, лишь набирая из шланга в ванную воду и окунаясь в нее.

В квартире Баскакова разговоры продолжились. Пока Рита, невысокая, бледная, сухощавая подружка Баскакова, нарезала закуски, компания разливала по стопкам.

- Давайте выпьем за то, чтобы и дальше нам так фартило, - поднял свою стопку Баскаков. Народ одобрительно загудел и зазвенел стеклом.

Сегодня, как я понял, приятелям улыбнулась удача. Надо полагать, она не всегда была такой, раз они так бурно радовались.

В двух словах Баскаков объяснил мне, чем они занимаются:

- Никакого криминала, добровольное участие игроков в розыгрыше, азарт, фортуна. Спросишь, что нам за это: административное наказание, - не больше, чем за втягивание прохожих в азартные игры на улице или проституцию. Две минуты позора у судьи, слезливое раскаяние, копеечный штраф и снова у станка. Так что твоя душенька может по ночам спать спокойно. Поедем завтра - сам увидишь. Не приглянется, говорю, никто неволить не будет. Колись теперь, чем ты жил последние полгода.

Я слегка улыбнулся:

- Да так, помаялся немного, успел и в Питере пожить, и в Москве, однако, не зацепился ни там ни тут.

- Ну, это дело такое: не всем везет, - сказал Баскаков.

В ходе разговора я украдкой оценивал окружающих его людей. Что я знал о них? В сущности, ничего. Чуть больше о Баскакове, чуть меньше о Дрыще, Ерему вообще видел впервые. А мне сегодня надо было решить, оставаться ли среди них, жить, как в стае, по волчьим законам, ходить по краю пропасти или порвать раз и навсегда, ехать мытариться дальше без перспективы и надежд. Но я уже так устал в одиночку пересекать океан жизни; без друзей, без знакомств, без поддержки. Своей независимостью я иногда могу покичиться для бравады (да и то не во всякой компании), но себе-то не соврешь: в нынешние времена одиночки не выживают.

Словно почувствовав мои колебания, Баскаков стал одного за другим представлять своих друзей.

- Ну, с Дрыщом ты знаком, Антоха учился с тобой в одной школе, только на два года раньше…

- Я помню, - бросил я.

- Олежка приезжий, приткнулся к нам через своих корешей. Они свалили, он остался. Сам саратовский, из Саратова уехал где-то с год назад.

- Полтора, - поправил Еремеев.

- Вытеснили конкуренты.

- Отжали мой бизнес. Я там держал заправку и оптом торговал бензином.

Я с любопытством посмотрел на Еремеева.

- Как же так? Не было “крыши”?

- Была, пока не ликвидировали.

- Родные власти?

- Нет, соседские братки. Подросшая молодежь без роду без племени. Полные беспредельщики: ни принципов, ни понятий.

Я усмехнулся про себя: отъявленные представители уголовного мира пытаются говорить о законах и понятиях. Всем известно, что они давно остались в прошлом. И не только в криминальной среде.

- Димана представлять особо тоже не буду, - пробормотал уже заплетающимся языком Баскаков. - Скажу только, что я его считаю за брата, поэтому хочу, чтобы и все к нему относились так же, как вы относитесь ко мне. За Димана я любому пасть порву.

Мне еще раз пришлось удивиться. Странно было слышать о себе такие слова. С чего вдруг ни с того ни с сего Баскаков назвал меня братом - мы не были особо близки. И это его “пасть порву” - я что, на самом деле так сильно ему дорог, сильно им уважаем? Но с другой стороны, если я не приму покровительство Баскакова, мне в этом обществе и дня не продержаться - я не настолько безудержен, не настолько озлоблен или силен в каких-либо единоборствах. Завяжись я тогда, скажем, с тем же Халявой, еще не известно, смог бы за себя постоять. Я если в трех-четырех массовых драках и засветился, это не значит, что стал умелым бойцом (я не брал в расчет свои занятия самбо в подростковом возрасте; моего тренера по самбо, кстати, участкового милиции, убили такие же уголовники). Поэтому замолвленное за меня словечко Баскакова давало мне фору, и теперь я уже не мог перед этими братками ударить лицом в грязь. И все-таки из природной скромности я прервал Баскакова: