Твоя случайная жертва и бонус - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 30

Стеф прокашлялась и оба мужчины резко обернулись.

– Поплохело? – съязвил Берн

– Нет, кофе поперхнулась, – ответила Стеф и демонстративно достав с кармана вафлю, развернула бумажку и откусила. Хруст разнесся по всему помещению.

– Крутая у тебя помощница, Ал.

Берн наконец–то извлек то, что уже несколько минут аккуратно пытался выудить из–под голубоватого, тонкого, как пергамент, века. Онпротянул ладонь Алексу и на узловатом указательном пальце, обтянутом латексной перчаткой, виднелась маленькая буква «t». Скорее всего вырезанная из книги или газеты. Берн посмотрел в напряженное лицо копа и черные глазки дока сузились.

– Сукин сын задает тебе ребус. Что? Заработали шестеренки, Ал? Это не все. Смотри сюда.

Берн наклонился к столу и показал Алексу маленькую баночку с раствором на дне которой виднелась другая буква – «i». Заславский смачно выругался матом.

– Это я извлек из–под века Веры Бероевой.

– Ты понимаешь, что это значит? В каком мы дерьме? Притом все!

– Это значит, Ал, что в других трупах девушек тоже могли быть послания, а мы о них даже не знали. Скорей всего это какое–то слово. Оно вырезано из очень старой книги. Видишь? – Берн схватил увеличительное стекло, – Завитушки, потертости. Сейчас нет таких шрифтов. Это печаталось именно на машинке и притом довольно старой модели. Мы отправим материал в лабораторию и через несколько часов будем иметь намного больше информации. Возможно, вплоть до года издания. Если это раритетная книга, то тебе чертовски повезло.

Алекс нервно провел ладонью по лицу, стирая ледяные капли пота. Он посмотрел на Берна и его брови сошлись на переносице:

– Берн…я никогда раньше не видел ничего похожего на это гребаное дерьмо! Ничего такого по извращенски–умного–долбаного–киношного бреда! В нашем городе не случалось подобной дряни за все годы моей работы копом! Как ты не заметил этого раньше?

Берн открыл стеклянный шкафчик и протянул Алексу бутылку водки, тот глотнул побольше обжигающей жидкости прямо из горлышка, так что дернулся кадык на горле, и занюхал рукавом куртки. Бросил взгляд на Стеф, но она сделала вид, что ничего не видит, а рассматривает букву в банке.

– С этой девчонкой все немного иначе, понимаешь? – продолжил док, – Например, Вера пробыла у него, как минимум, несколько дней. Эту букву он засунул ей под веко, когда она была еще жива. Засунул аккуратно, не повредив глазное яблоко. А здесь он торопился и задел глаз. Не сильно, но задел. Белок был поцарапан кончиком очень острого предмета и это не пинцет, на ресницах засохли капельки крови, поэтому я заметил. Более того, этот труп уже не поступил ко мне с пометкой «суицид». Кстати, могу тебя порадовать – мы установили название препарата, которым ублюдок их пичкал. В этом случае он не успел выветрится из крови жертвы.

Алекса трясло, как в лихорадке.

– Скажи, откуда берутся такие больные уроды, а?

– Хер его знает, Ал. Из преисподней, – Берн хрипло, надтреснуто засмеялся. Он накинул простыню на лицо мертвой девушки.

Алекс достал мобильный и заорал в трубку:

– Мне нужно разрешение на эксгумацию тела Аниты Серовой. Срочно. Плевать как вы это сделаете. Достать сегодня же. Появились новые улики. Берн, буква сохраниться если, тело пролежало под землей более двух недель?

– В гробу?

– А в чем же еще?

– Ал, например, иудеи хоронят своих мертвецов в белых саванах и без гроба, это уменьшает твои шансы что–то найти, точнее мои…вы ведь притащите тело ко мне.

– Нет, она была христианкой.

– Не знаю, Ал. Не могу гарантировать. Сырость, дожди. Могло сгнить вместе с веком, раскиснуть.

– Твою ж мать! Стеф, поехали. Мне нужно это долбаное разрешение прямо сейчас.

– Еще потребуется подпись её семьи, – сказала Стеф, ловко попав пластиковым стаканом в мусорку. Бросила взгляд на Берна, который многозначительно смотрел на ее пышную грудь и пошла к выкрашенным в белый цвет дверям.

***

Отец Елены Скворцовой, Грегори, был мужчиной невысокого роста, с круглыми залысинами, жидкими коричневыми волосами, очень загнанным взглядом светлых глаз непонятного серо–зеленого цвета. Он нервно сжимал ладони и разжимал. Казалось он не мылся и не брился уже несколько дней. От него исходил стойкий запах пота, древесины, дешевого табака. Его рубашка в блеклую клетку, а–ля кантри, была помятой и совершенно не свежей. Алекс бросил взгляд на его руки. Легкие порезы, заусеницы, грязь под ногтями. Он столяр или ремонтник, а может мебельщик. Работает по двенадцать часов в сутки, зарабатывает копейки, пьет по выходным водку и ездит на рыбалку с такими же неудачниками, как и он сам. Подобные ему не убивают. Точнее, не так. Убивают, но это бытовые убийства – нож в живот, сковородкой по голове, задушить или забить ногами. Грубо, быстро, жестоко. На всю хрень со знаками, итальянским стилетом и прочим гениальным, мать его, дерьмом у столяра Грегори ума не хватило бы и терпения.

– Почему вы поругались с дочерью, Грег?

Тот вскинул на Алекса, помутневшие от слез глаза, и пробормотал что–то невнятное.

– Я задал вам вопрос – почему вы поругались с дочерью? Настолько, что она тут же ушла из дома.

Тот выдохнул и снова сжал дрожащие руки.

– Леночка, она..такая трудная девочка, понимаете? Мы все ради нее со Светкой, а она.

– Неблагодарная дрянь, да? Поэтому вы её убили?

Он вскочил со стула но, не понимающий ни слова по–русски, Ферни тут же усадил его обратно.

– Я любил мою дочь, ясно?! Я любил ее! Может я не самый примерный отец, может я…черт, может я что–то недопонял или недодал. А когда? У меня работа сутки–трое. Я сам себя в зеркале не вижу. Но я любил. Я старался. А она! Она катилась по наклонной. Я видел и хотел уберечь…да что там говорить…не уберег.

Он обхватил голову дрожащими руками, и Алекс нервно выдохнул. Да, не виноват он. Тут невооруженным глазом видно. Истерика у человека и горе. Настоящее, неподдельное. Они его уже часа два допрашивают, а он не меняется, не теряется в ответах, хоть и отвечает сбивчиво и невнятно. Заславский кивнул Ферни и тот принес стакан воды. Грегори выпил и немного успокоился.

– Вы сказали, что когда гуляли по побережью вы видели влюбленную парочку, старика с собакой. А еще кого–то видели?

Алекс сел на край стола и проверил электронную почту, в ожидании последнего заключения и разрешения на эксгумацию.

– Нет. Никого. Это были ранние часы перед рассветом,– он словно задумался, а потом вдруг сказал, – да, там был бегун. Мужчина в куртке с капюшоном и синими штанами с белыми тройными лампасами. Он как раз бежал в мою сторону со стороны парка.

Алекс вдруг резко подался вперед.

– Синими с белыми лампасами?

– Да, именно. Я еще удивился. Сейчас такие не носят. А у него фигура как у юноши и эти штаны…как в годы моей молодости.

Алекс обернулся к Ферни.

– Открой показания свидетеля по делу Веры Бероев. Ирэн…как её там.

Снова посмотрел на Грегори:

– Мы подержим вас здесь. Это не арест. Просто нам нужно, чтобы убийца вашей дочери немного расслабился решив, что мы нашли виновного и пока что будем разбираться. Согласны нам помочь?

Тот быстро закивал головой и по его щекам потекли слезы.

– Только Свете скажите…она там одна. Сама не своя. Сами понимаете…Господи! За что нам это всё?

Алекс бросил взгляд на Стеф и слегка кивнул. Через минуту она уже увела Грегори из кабинета.

– Ну что там? Ферни?

– В показаниях Ирэн фигурирует бегун. Молодой парень в синих штанах с тройными лампасами.

– Это он! Я нутром чую, что это он!

Алекс ударил кулаком по столу с такой силой, что пластмассовая подставка для ручек и канцелярских скрепок перевернулась и те, с металлическим цоканьем, покатились по полу.

ГЛАВА 15

Он сам не знал, в какой момент из нормального ребенка превратился в животное, которое жаждало крови, боли и агонии. Возможно, в тот момент, когда лично застрелил пса на дороге, или в момент, когда понял, что мать умерла, и её тело выносили у него на глазах из комнаты, накрытое белой простынею, а отец смотрел стеклянным взглядом на эти самые носилки. Иван казалось, что это он умер, а не мама. Ведь с её смертью это действительно произошло. Не стало ребенка, который радовался детству, учил русский язык и смеялся, бегая по комнатам этого мертвого дома, который теперь давил на него своими стенами. Иван превратился в дикого звереныша, из которого вырос матерый хищник.