Дневник чужих грехов - Полякова Татьяна Васильевна - Страница 8

– Открыть дверь Верный сам не мог, – продолжил Сергей куда увереннее, как видно, обратив внимание на мою реакцию. – И еще. Стас много лет один жил, человек аккуратный. У такого, как он, все на своих местах. Я на следующий день сюда пришел, осмотрел все еще раз. В шкафу все чашки в ряд, ровненько, а одна в стороне стоит, за стаканами. И блюдце с краю, а остальные с другой стороны и тоже в ряд.

– Ты хочешь сказать… чашку с блюдцем кто-то другой поставил?

– Вот именно. И второпях не обратил внимания на заведенный Стасом порядок: тарелка к тарелке, блюдце к блюдцу.

– Он с кем-то пил чай? – сообразила я.

– И этот кто-то мог незаметно подсунуть лекарство, что и спровоцировало остановку сердца. Само собой, скажи я это в полиции, меня на смех поднимут. Далеко идущие выводы из-за чашки с блюдцем и запертой в сенях собаки.

– Но если Верный был в сенях, чужого человека вряд ли бы выпустил…

– Точно. Значит, был это кто-то из своих, кого собака хорошо знает. А в сенях ее заперли по одной причине: чтобы за гостем не увязалась. Встреть их кто-то, стало бы ясно, откуда идет человек, разговоры бы точно пошли.

– Допустим, ты меня убедил, – сказала я после того, как мы довольно долго сидели в молчании, каждый думал о своем. – Тогда вопрос: кому помешал одинокий пенсионер? Хутор бабка завещала мне. На счету у Стаса приличные деньги, но ведь их чужой человек не снимет. Конечно, может речь идет о семейном кладе, но если я о нем ничего не знаю, то как узнал посторонний?

– Насчет клада, кстати, идея, – криво усмехнулся Сергей. – Учитывая историю вашего семейства, клад вполне может быть, и не один. Но Стас уж точно бы не стал рассказывать о нем кому попало, он вообще был не любитель болтать. А вот тебе бы непременно рассказал. Боюсь, тут другое. Он последние дни перед смертью странно себя вел, то есть тогда мне так не казалось, а вот потом… Он убийством интересовался. Пару раз даже домой ко мне заходил. Я еще удивился: не скажешь, что он был особенно любопытен. Хотя в селе, конечно, только об этом и говорили. Самое яркое событие за последние годы, считай, с войны ничего подобного не было. В общем, отличный повод для разговоров. Но Стас ведь не деревенская кумушка, которая всех соседей обежит, чтобы новости узнать. Не очень все это на него похоже.

– То есть, по-твоему, он что-то знал об этом убийстве?

– Нет. Сомневаюсь, что в этом случае он бы промолчал. Я бы сказал, что-то навело его на кое-какие мысли. Он считал, что делиться ими со мной преждевременно. Возможно, хотел что-то проверить.

– Но не успел?

– Кому-то об этом стало известно.

– И он пришел выпить чаю? Даже представить затрудняюсь, кто это мог быть… То есть та же фельдшер, конечно, чаю выпить с ним могла, но мужчина…

– Всем известно, что Стас не пьет. А значит, рассчитывать на дружескую попойку не приходится.

– А лекарство подсыпать надо, – подхватила я.

– Вот именно. Так что без чаепития никак. Дни стояли холодные, отчего ж чая не попросить с дороги? Стас человек вежливый и хозяин хороший, тем более что гости у него не часто бывали.

– Но если он этого человека подозревал, вряд ли бы сел с ним чай пить.

– Не скажи. Допустим, не хотел, чтоб тот о подозрениях раньше времени узнал. Или визит старика напугал, и он старался делать вид, что рад гостю.

– Если б испугался, собаку бы при себе держал.

– Верный мог по округе носиться, а вернулся уже позднее.

– Господи, почему ты раньше мне об этом не рассказал? – покачала я головой.

– Потому что все это неподкрепленные ничем домыслы, – усмехнулся Сергей. – А сейчас я просто вынужден рассказать об этом. У нас второе убийство, а ты собираешься жить здесь одна.

– Как бы то ни было, а я отсюда не уеду. Так что лучше поскорее убийцу найти. – Тут я улыбнулась, не желая драматизировать. – Для нашего общего спокойствия.

– До чего ты упряма, – вздохнул Звягинцев. – Всегда такой была. Дверь, по крайней мере, научись запирать и держи собаку при себе.

– Неужели кто-то из местных… все-таки в такое трудно поверить…

– Да уж… кого подозревать прикажешь? Здесь одни старики на десять верст, а с теми, кто помоложе, ты либо в школе учился, либо на танцульки бегал. Либо они вообще на твоих глазах выросли. Вот и подозревай, кого хочешь… Тут вот еще что… За три недели до того, как убили Ольгу Зиновьеву, у нас беда стряслась. Погибла девушка, Лена Кирюхина. Может, помнишь ее мать, Светлану Васильевну?

– Не помню, – покачала я головой.

– Она с дочерью жила, семнадцатый дом по Центральной улице. Девке двадцать один год был, в городе работала, снимала квартиру вместе с подругой. Мать в субботу к родне уехала, с дочерью разминулась. Та позвонила уже отсюда, мол, здесь я и все такое. Светлана Васильевна домой поспешила, а дочери нет. Мобильный не отвечает. Она по соседям прошлась, никто ничего не видел. Короче, утонула девчонка. В малом омуте. Видно, упала с мостков и ее под лед затащило.

– Мостки еще целы? – удивилась я. – Неужто кто-то там до сих пор белье полощет?

– Энтузиасты есть, из тех, кто постарше. Там полынья, но Лена точно белье не полоскала. И что там делала, неизвестно. Может, конечно, прогуляться решила… Тело нашли ближе к майским праздникам, в каком состоянии, можешь представить, то есть лучше не представлять. Оказалось, что она беременная была. Мать ни об отце ребенка ничего не знает, ни с кем дочка встречалась. Я народ поспрашивал, никто ничего. Сомнительно, что это кто-то из наших. Попробовал в городе поискать, но, сама понимаешь, не мое это дело. Сомнений в несчастном случае ни у кого не возникло. Упала в воду, а выбраться не смогла. У девчонки на голове ссадина, однако решили, что она, скорее всего, об мостки ударилась.

– Но у тебя другое мнение? – нахмурилась я.

– Как только узнали о беременности, сразу пошел слух: утопилась девка. Мать у нее с норовом, с такой жить не сахар. Если любовник девчонку бросил… Я тогда, признаться, тоже подумал: такая мамаша кого хочешь доконает. Хотя Лена мне всегда казалась девушкой разумной. Может, в самом деле, несчастный случай? Кто знает, что ей в голову взбрело? Надумала дорогу сократить, да по льду пошла, а он под ней провалился? Рядом никого, криков в селе не услышали, в общем, сгинула девка. Люди, бывает, тонут. Особенно в половодье. В соседнем районе… – тут Сергей вздохнул и махнул рукой. – Чего теперь оправдываться. Не особо я в это дело вникал, типа, начальству виднее и все такое. А потом убийство Ольги Зиновьевой. Вот тогда я на все другими глазами посмотрел. Уж очень много смертей, Аня. Если Стаса считать, уже четыре, и он, кстати, о Лене Кирюхиной меня расспрашивал. Вот я и решил: может, узнал чего? В смысле, заподозрил?

– И от него поспешили избавиться? – сказала я. – Я о маньяках мало что знаю, но… Допустим, два убийства по дороге со станции в схему укладываются, по крайней мере, обстоятельства и способ убийства схожи. Но Лена Кирюхина и Стас… Если их убили, то вряд ли псих. Хотя… – я пожала плечами. – В одном ты прав: три погибшие девушки за полгода – это слишком. Внешнее сходство между ними было?

Сергей достал из внутреннего кармана фотографии и протянул мне. Я разложила их на столе. На обороте записаны имена и возраст. Лена Кирюхина, двадцать один год, первая из погибших девушек. Шатенка с пышными волосами, аккуратным носиком и печальными глазами. Оле Зиновьевой не было и двадцати, совсем еще девочка. Волосы русые, задорная улыбка… Убитая вчера Анастасия Терентьева, двадцать четыре года, крашеная блондинка. Курносый нос, чуть вздернутая верхняя губа. Я долго вглядывалась в фотографии.

– Не скажешь, что убийца предпочитает какой-то определенный тип женщин, – сказал Сергей, наблюдая за мной.

– Может, это самовнушение, но мне кажется, в них есть что-то общее… не бросающееся в глаза…

– Да? – Звягинцев смотрел на снимки, потом пожал плечами.

Я вернула фотографии и предложила:

– Давай пить чай.

Заметив купленную вчера книгу, лежавшую на столе, Звягинцев спросил, должно быть, желая сменить тему: