Извлекатели. Группа "Сибирь" (СИ) - Денисов Вадим Владимирович - Страница 2

— Чего-о? Рот закрой, морковка! Холодное неси, без балды, тёплое я тебе на башку вылью, кукла!

Отведя душу, мужчина, спокойно достав из внутреннего кармана пиджака нож с длинным клинком и наборной ручкой, принялся неспешно нарезать тонкие ломтики чёрного хлеба на ещё более мелкие кусочки. Рядом демонстративно выложена пачка долларов — рассчитываться будет. Глазам не могу поверить, ему ещё и «холодняк» разрешили на борт протащить, немыслимо! Прав Кромвель, такую Россию сложно исправить. Момент упущен. Да и исправлять никто не будет.

Отчаянно захотелось с короткого замаха вставить правой в эту рожу сжатый добела кулак с набитыми на макиварах косточками и сразу продолжить работу серией на убой, чтобы уже через секунды скотина перестала дышать — я это умею. Надо будет накрыть обмякшее тело уголовника тощим синим одеяльцем и сунуть все эти доллары стюардессам в лапу, чтобы отвели глаза до высадки. И ведь согласятся! Хотя нет, не прокатит. К ЧП со смотрящим они прикасаться не захотят. Это мне неизвестно, как выглядит пахан, крышующий Домодедовский район. Они многих в лицо знают, и хорошо представляют, какими последствиями подобное ЧП может обернуться.

— Как там, всё нормально? — лениво поинтересовался Кромвель, повернувшись от иллюминатора. — Что-то ты бледный какой-то.

— Ты урку в хвосте видел?

— Ну.

— Финкой хлеб режет. Ничего не боится.

— Да? Смело, это уже почти перебор, — вскинул чёрные брови командир группы. — Но это ведь не ствол. Ты ведь не удивляешься?

— Удивляюсь, — буркнул я.

— Ничего, главное в нашем деле это сдержанность, Михаил. Сдержанность и собранность. Волю себе не давай и меньше переживай, сгоришь. Это твой первый рейд, у меня поначалу так же было... Потом станет проще.

Старшего нашей группы зовут Павлом. Павел Кромлев, он же Кромвель, изредка Кром, для эфира. Это невысокий мужчина тридцати семи лет, спортивный, резкий, чуть полноватый, лишний вес выдает легко угадываемый под футболкой живот. Кромвель не любит короткие стрижки, следя за тем, чтобы его почти идеально чёрные волосы не были длиннее указательного пальца, ни больше, ни меньше. А вот позади длинные, иногда он собирает их в хвост. Лицо у Кромвеля чистое, нос не переломан, несмотря на многолетние занятия боксом и прочими единоборствами. Вид у группера обычно сонный, Паша действительно любит поспать. Глаза серые, лицо неброское. Такие люди и не должны выделяться. Говорят, что и я бы не особенно выделялся, если бы пореже смотрел людям в глаза. И если бы не рост.

Посмотрел на наручные часы — подходим, скоро посадка. Газеты и журналы на бюджетном рейсе не разносили, как и бортпитание, такое удовольствие доступно только за наличные. Кромвель не стал ничего заказывать, он вообще не хочет привлекать к группе внимания. Нигде и ни в чём.

Вздохнув, я высунулся в проход и обратил внимание на мужичка с напряжённой спиной, замершего в кресле через четыре ряда впереди. В ожидании прилёта он вытащил из-под ног и положил себе на колени блестящий серебристый кофр на замках. Такие чемоданчики с рифлёными стенками я только в кино видел. Однако же меня больше удивлял не излишне броский «дипломат», а хромированный наручник на правой руке, соединённый с чемоданчиком длинной цепочкой! Тихо присвистнув, я поманил Кромвеля пальцем и отстранился влево, позволяя выглянуть и ему.

Оценив увиденное, Паша резюмировал:

— Идиот. Мишень себе на груди нарисовал. Надо же, ведь никак не переведутся...

— Может, его тоже встречают? — неуверенно предположил я.

— Какая разница-то? Здесь человека заказать — десять тысяч баксов, если чисто и с гарантией. На тяп-ляп можно найти исполнителя и подешевле.

— А предупредить?

— Думаешь, ему не говорили? Ну-ну. Здесь никто не будет предупреждать, он уже чумной. Знаешь, сколько долларов стохами влезает в «дипломат»?

— Лимон? — взял я с запасом.

— Не... Сразу-то вам миллион подавай! Даже если это будут девственно новые банкноты в упаковке Центрального банка США, то всё равно миллион не поместится. Семьсот пятьдесят тысяч.

Уточнять, откуда Кромвель это знает, я не стал. Он не любит попусту сотрясать воздух, если говорит что-то, то знает точно

— Мы же возим, — неожиданно брякнул он, заставив меня выпучить глаза.

— Чего-о?

— Не волнуйся, столько у меня нет, бухгалтерия «Экстры» не настолько щедра, как это может показаться новичку. Но есть... Так, значит, на выходе держимся от него подальше, такой идиот к успеху не придёт, — предупредил Павел.

— Принял.

Загорелось световое табло, сообщавшее, что жертвам рискованного перелёта пора пристёгивать ремни. По салону, даже не пытаясь выглядеть женственно, усталой коровой прошлась дородная стюардесса в синем. За ней через полминуты — вторая, худая и злая, как собака.

— Семь раз повторять? Убираем ребёнка от окна, мамаша! Не понимаем, что ли? Пристегнитесь, мужчина! — рявкнула она где-то позади.

Мы с Пашей — образцовые пассажиры. Дисциплинированно пристёгнуты, столики убраны под щеколду, спинки кресел приведены в вертикальное положение. Нам не вставили. Стюра удалилась, табло почему-то пару раз мигнуло, и почти сразу «тушку» сильно и долго затрясло. В салоне кто-то вскрикнул.

— Глотни, боец, чтобы довезли живьём! — группер протянул обтянутую чёрной кожей фляжку. Я пригубил и огляделся, не заметил ли кто.

Тряхнуло ещё раз. Заплакал ребёнок, речитативом запричитали женщины.

— Что там у стюр? — тихо спросил Паша, кивнув в сторону прохода.

— Сидят пристёгнутыми, морды каменные, ничего не выражают, — зябко пожал я плечами, оценив поведение стюардесс. Трансляция молчала, пассажирам, похоже, никто и ничего не собирался объявлять.

Тут нас крепко мотнуло в третий раз, нос самолёта пугающе опустился, раздался громкий треск и скрежетание. Салон хором охнул, взвизгнул и почти сразу заорал на голоса.

— Твою ты мать... — прошипел я сквозь зубы.

Кромвель, отвернувшись к иллюминатору, что-то внимательно разглядывал. Трясти наконец-то перестало, теперь самолёт шел ровно, с небольшим тангажом, характерным для глиссады. Салон быстро успокоился, чувствовалось, что народ в салоне собрался опытный, тёртый, привычный ко всему. И не такое доводилось пережить.

Нервы выматывал регулярный треск, мне казалось, что от несчастной потрёпанной «тушки» постоянно отваливаются лишние детали, к земле устремляются гайки и болты, куски дюралюминия и целые колёса с вылезшим кордом.

— Интересно, эта развалина всё-таки долетит? — хрипло поинтересовался я, бодрясь изо всех сил.

— Долети-ит, — совершенно спокойно протянул Кром. — Москва внизу распласталась, глянь сюда.

С высоты это Подмосковье ещё не знакомого мне мира на первый взгляд ничем не отличалось от нашего, по крайней мере, на ближних подходах к аэропорту «Домодедово». А присматриваться я не успевал, не хватало ракурсов и времени. Зараза, опять качели! И опять что-то отвалилось!

— Паша, а тут везде подобная рухлядь летает?

— Почему же? На коммерчески выгодных линиях используют вполне нормальные борта, приличненькие «боинги» и «аэробусы». На остальной «внутрянке» — такие. Это что, есть и похуже…

— Офигенно! А в загранку?

— В Евросоюз можно улететь только иностранными компаниями, российские борта туда не пускают под разными предлогами. Так что этот рынок полностью захвачен, в основном немцами. Ещё недавно российские чартеры летали в Турцию и Египет, но у египтян третий год идёт междоусобная война, если ты помнишь, а с турками, после того, как их спецназ появился на Северном Кавказе, дипотношения разорваны. В итоге все, кто может себе это позволить, в летний сезон летает на ЧПК — Черноморское побережье Кавказа. Я туда три раза летал, попадались нормальные машины. Правда, по здешним меркам дороговато.

— А поездом, не?

— Хрен ты в сезон достанешь билеты на южное направление, только загодя. Составов не хватает, скорость из-за износа путей маленькая.

— На авто?