Планета Гренвилла (Рассказы) - Оселедчик Елена - Страница 3

— Физически вы можете быть очень крепки, — продолжал я, — но и тогда они сказываются. Особенно на сердце. Врачи делают предупреждение, когда сердце начинает сдавать. Тогда вы можете уйти на пенсию, но многие космонавты продолжают летать. Они любят свою работу, им нравится их жизнь и…

— И?.. — перебил меня м-р Клифф.

— Следует последнее предупреждение. Мы проходим медицинскую комиссию после каждого полета. И однажды ответ будет «нет». Вы можете говорить, что угодно, но ответ будет все равно «нет». Следующий полет убьет вас, поэтому врачи просто не разрешат вам войти в корабль.

— Они очень добры, — сказал м-р Клифф.

Я засмеялся:

— О, очень добры. Только вот Ганс получил свое последнее предупреждение в Луна-сити.

— О-о-о… — м-р Клифф посмотрел на красную розу, которую держал в руке. — Как давно это было?

— Ганс очень стар. Сейчас ему более семидесяти. Обычно первое предупреждение получают в тридцать. Ему повезло, и он проработал после этого больше десяти лет. Около тридцати лет назад, я думаю.

— Как велик этот Луна-сити?

— Два квартала в длину, квартал в ширину и еще квартал под землю, — ответил я.

— Это ужасно. Прожить вот так тридцать лет. Без деревьев, без птиц… И молодежь знает это и все-таки рискует?

Я очень разозлился:

— Вы не понимаете, м-р Клифф, в жизни космонавта есть нечто… Иногда проходит более пяти лет между первым и последним предупреждением. Например, у Ганса было больше десяти лет. Космонавту всегда хочется в полет, еще и еще. Если повезет, то последнее предупреждение настигнет здесь, на Земле.

Он тихо спросил:

— Когда вы получили ваше первое предупреждение, майор Дэвис?

Я разозлился еще сильнее:

— Три года назад. Но я прилетел сюда купить елку, а не обсуждать мое первое предупреждение.

— Я покажу вам хорошую елку, но, пожалуйста, не нужно денег.

— Спасибо, м-р Клифф. Простите мою грубость.

Запах елей, которые он показал мне, напомнил детство и каникулы, проведенные в лесу.

— Знаете, майор Дэвис, — сказал м-р Клифф. — Хочу предложить вам кое-что, что вас может заинтересовать…

Я не видел Лью, когда проносил елку на борт, не видел его до конца второго дня полета.

Когда я вошел в рубку, он сидел в кресле и читал книгу. Экран радара был удивительно чист, шел период спада метеорной активности.

— О, я вижу, ты неплохо устроился.

— У меня слабое сердце, ты же знаешь, поэтому я отдыхаю как можно больше.

Я дал ему сигарету.

— Спасибо за елку. Что ты выкинул? Золотые слитки?

Он покачал головой:

— Нет, портативный компьютер. Если мы встретим метеорит или понадобится проверить вычисленную тобой орбиту, мне придется делать это карандашом на бумаге. Будет несколько медленнее, как ты понимаешь.

— Не беспокойся. Сейчас период спада метеорной активности, а моя орбита — правильная. Я вычислю ее лучше, чем в нашем полете назад, на Землю, который станет последним для меня. Я ухожу с работы, Лью.

— Рад за тебя, Джо. Не жалей, не стоит. Я уйду, как только получу первое предупреждение.

— Да, ухожу, — повторил я. — Буду жить в деревне. В питомнике. Ели и… розы — розы зимой.

Мы сели при 3 «Г», и я снова почувствовал резкую боль в груди и странную слабость. Через несколько минут все прошло. При лунной гравитации я встал легко.

Через воздушный шлюз мы прошли в Луна-сити. Я высматривал старого Ганса среди толпившихся около шлюза людей, но его не было, тогда я окликнул Портигью — друга Ганса:

— Портигью! Где Ганс? Я привез ему елку.

Портигью был так велик и толст, что, кажется, я догадался, почему он живет в Луна-сити — легко двигаться он мог, только при лунной гравитации.

— Поздно, — сказал он. — Ганс умер два дня назад. Мы выносим его через несколько часов.

В Луна-сити не было ничего лишнего, все привозилось за четверть миллиона миль с Земли. Когда люди умирали, их тела сохраняли до наступления лунной ночи, которая длилась 336 часов и замораживала остатки атмосферы. Затем тело погружали в катерпиллер, вывозили в скалы и оставляли там. Везти его на Землю не представлялось возможным.

Портигью вывел катер через воздушный шлюз. Лью и я сидели позади него, рядом с телом старого Ганса, покрытым простыней и лежащим на полу. Мы молчали. Не думаю, что смерть сделала нас молчаливыми; мы любили старину Ганса, но он был стар и смерть избавила его от Луна-сити, который он ненавидел. Нас заставила замолчать смерть снаружи: мертвые скалы, кратеры и сверкающие звезды.

Портигью остановил Катерпиллер возле Плоских Камней, которые служили кладбищем в Луна-сити. Мы опустили забрала наших гермошлемов и вышли. Портигью и я вынесли старину Ганса, его тело было поразительно легким. Лью шел позади, держа елку. Замерзшие на ней капельки воды превратились в сияющие звезды.

Мы положили тело, закрепили деревце камнями, молча постояли и вернулись в катерпиллер.

Мы сидели в катере, курили и смотрели через лобовое стекло. Елка стояла зелено-белая на фоне черных скал. Над нами была Земля. Я мог видеть Италию, светлую и ясную, но страна Ганса скрывалась декабрьскими облаками.

Молча Портигью завел мотор, мы вернулись в Луна-сити.

— Что ж, ребята, сейчас не помешает глоток виски, — сказал Портигью.

— Сначала медкомиссия, — ответил Лью. — Мы присоединимся к тебе позже.

Когда мы пришли в Центр, все космонавты уже прошли осмотр и нам не пришлось ждать. Полчаса спустя мы сидели в холле, ожидая, когда врачи заполнят наши карточки.

Чуть позже голос объявил:

— Майор Грейв, майор Дэвис, ваши карточки готовы.

Лью взял свою карточку первым. Она была голубой с надписью: «ПЕРВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ».

Лью засмеялся.

— Слушай, Джо, — сказал он. — Тебе не нужен третий партнер разводить цветочки?

Я не ответил. Я смотрел на свою карточку, которую протягивал мне доктор — она была красной. Многие не понимают, что это значит. Это была карточка человека, затянувшего с уходом на пенсию. Это было началом истории, конец которой я только что видел у Плоских Камней.

— Только один полет, доктор, — сказал я. — Когда вернусь на Землю, уйду.

— Очень сожалею, майор, но вы знаете, что это невозможно.

Я знал. Знал, что спорить напрасно. Лью ушел. Мы, космонавты, понимаем, что получившего красную карточку лучше не утешать. Я посмотрел на врача, он отвернулся. Он был молод, возможно, это была его первая красная карточка. Я медленно вышел.

С крыши Луна-сити можно видеть небо: ночью вы увидите звезды и мягко сияющую Землю. Часами я просиживаю здесь, смотря на них и думая: «Я мог бы наслаждаться запахом роз».

Существует рассказ о психологе, который так изучал интеллект шимпанзе: вносил обезьяну в комнату, полную игрушек, выходил, запирал дверь и, припав к замочной скважине, пытался увидеть, что та делает. С другой стороны скважины на него смотрел карий глаз — обезьяна наблюдала за психологом.

Когда Бутча принесли на станцию, он был похож на пушистый мешок: из-за земного тяготения не мог стоять на своих тонких лапах.

— Что вы делаете? — сердито заорал Ворден. — Зачем принесли его? Ведь включены гравитационные катушки!

Он взял Бутча на руки и быстро перенес в комнату, специально приготовленную для таких случаев.

Это была классная комната, в которой обучали детей, живущих на станции, часть ее была переделана в пещеру. Гравитационные катушки под комнатой были выключены, так что сохранялась лунная гравитация. На станции катушки усиливали тяготение до нормального, земного — без этого люди не в состоянии были работать.

Войдя в комнату, Ворден опустил Бутча на пол — было трудно передвигаться: его вес составлял всего двенадцать килограммов, тогда как на Земле он весил семьдесят два. Но для Бутча это была обычная гравитация. Он приподнялся и внезапно через всю комнату прыгнул в пещеру. Она полностью воспроизводила те, в которых жили обитатели Луны.