Лагуна (СИ) - Гальярди Марко - Страница 12

— Мой синьор, а ты подумай, почувствуй, — неожиданно ответил на его стенания восточный раб, — сколько стойкости должно быть у Франческо? Он получил в дар то, о чем мечтает каждый раб — свободу. Он стер с тела имена прежних хозяев. Он готов преодолеть и бурное море, и жаркую пустыню, чтобы вернуться домой. Жизнь испытывала его дух и разум постоянно. Стал бы он лишать себя жизни из-за одного человека? Да, Франческо были доверены два человека. Не сыновья, не братья, не друзья.

— Предлагаешь просто всё забыть? Мол, был такой мальчик! — с сарказмом выкрикнул Джованни, всплеснув в воздухе руками так, что Халил едва успел спасти наполненную ложку.

— Нет! — Голос восточного раба оставался ровным, но в нём чувствовалась твёрдость незыблемой скалы. — Если бы Франческо было нужно, то он бы уже открыл каждую дверь в этом городе, заглянул бы в каждое окно, обшарил каждый погреб, но нашел! Так поступил бы мой хозяин… бывший, и каждый из его слуг, и аль-Мансур. Пропавшую вещь нужно вернуть, ибо она доверена тебе другим человеком. Иначе это — обман. А чем занят Флорентиец? Плачет, казнит себя и продолжает покорно следовать чужим желаниям.

Джованни криво усмехнулся и покачал головой:

— Что я могу? Я уже сделал всё от меня зависящее.

— Не всё, — продолжил настаивать Халил. — Ты не сделал свой выбор: продолжишь свой путь или останешься в этом городе.

— Я хочу, поверь мне, — Джованни нахмурил лоб, и глаза его наполнились влагой, — очень хочу! Если я не окажусь в Болонье, значит, предам не только свои мечты, но и желания того человека, которым дорожу, моего возлюбленного. Но мальчик…

— Али найдётся! Аллах не оставит его. Но и ты должен действовать и разумом, и телом. И я, кажется, понял, что могло отнять у Али разум и лишить осторожности. Но если ты вновь скажешь, что так нельзя, у нас другие законы, то лучше отступись и оставайся здесь с семьёй.

От таких слов Джованни воспрял, его глаза загорелись огнём слабой надежды.

Хорошо отсмеявшись после встречи с Луциано, Джованни с Халилом вернулись домой, но Али так и не нашелся. Его поиски и расспросы соседей ничего не дали. Мальчишки из их квартала утверждали, что маленький сарацин был слишком гордым и если что — мог сразу двинуть кулаком в нос, поэтому никто близко с ним не задружился. Более того — Али успел самостоятельно побывать в разных городских кварталах, где его видели некоторые торговцы, но пребывали настороже. Странный темнокожий и неулыбчивый ребенок сразу навевал подозрения, что он может быть малолетним вором. К ночи Джованни почувствовал, что силы его покидают, а голова гудит от пересудов его домочадцев, которые все эти дни, по их словам, и глаз не спускали с Али, но не могут даже уразуметь, куда он делся. Даже предположили, что он мог перед грозой пойти к берегу Арно ловить лягушек, а потом его смыло дождём, и тело несчастного, объеденное рыбами, сейчас плывёт прямёхонько в сторону Пизы.

========== Глава 8. Диковина, за которой он последовал ==========

Некстати разбушевавшееся воображение сыграло с Джованни дурную шутку: оказалось, что еще свежи были воспоминания о том, как он, не находя места, метался из угла в угол в Агде, когда слышал из чужих уст предположения, что Михаэлис утонул. Заснуть же не мог по иной причине — из страха, что стоит закрыть глаза, как грозный аль-Мансур, подобно всаднику на бледном коне, вторгнется в грёзы и начнёт призывать к ответу, указывая пальцем на развесистый дуб. А днём измученное сознание заставляло вздрагивать от каждого стука в дверь. За ней же мог оказаться простой рыбак, который пришел издалека, спрашивая: «Не вашего ли мальчика выловил я из реки своими сетями?». Разумом Джованни понимал, что переживаниями изводит всю свою семью, но в большей степени — Халила, который молчит, смотрит, заботится и не отходит ни на шаг. Волнуется, но старается сохранять спокойствие. На второй день Джованни всё же заставил себя подняться с постели из чувства долга и стыда и пойти с Пьетро в архив. Ему показалось, что за вязью букв и строгих смыслов его сознание успокаивается. Однако на следующий день он попросил кого-нибудь из семьи увести его из здания городского совета раньше, к пятому часу. Сил оставалось мало, и Джованни надеялся поспать при свете дня, страшась появления аль-Мансура ночью.

Джованни обрадовался, что его встретил именно Халил. А теперь слова восточного раба гулко звенели в ушах, точно тяжелые капли воды, точащие камень. Халил еще в первый вечер нашептал ему, что если нужно что-то найти, то люди ходят из дома в дом. Честным горожанам бояться нечего, а преступникам всегда есть, что скрывать. Однако Джованни отмахнулся, мол, у нас все горожане считаются честными и сами рассказывают властям, если увидят тех, кто творит зло. «Но если бы пропал мой сын, то стал бы я так бездействовать? — пронеслось в мыслях. — Разыскивая Михаэлиса, я и в правду обошел каждого и расспросил, не только в Агде, но и в деревнях, и в другие города ездил… Что же я в своём городе рот открыть боюсь?» Джованни вздохнул, почувствовав странный прилив сил:

— Говори, Бога ради! Я сделаю всё, что будет необходимо.

Халил сначала заставил его проглотить еще две ложки похлёбки и только затем начал свой рассказ:

— На площади я видел такую диковину, что сам невольно поддался ее магическому влиянию и был бы готов следовать за ней, — восточный раб огляделся, пытаясь подобрать слова, чтобы высказать точнее свои догадки. — Мы не рисуем и не создаём людей и животных. Не оживляем их, не вкладываем в их уста слова. Только так Али мог потерять разум и прельститься. Не на деньги, не на новую одежду или кошель, а на маленькую куклу, сделанную по образу человека. Ты должен войти в дом хозяина этой поделки и всё там тщательно осмотреть. Али нет уже четвёртый день. Его бы не стали красть ради насилия, но продать другим, когда его перестанут разыскивать, могли бы. А сейчас как раз всё успокоилось.

— И ты знаешь, где живёт хозяин куклы?! — полуутвердительно спросил Джованни.

— Да, в жаркое время он уходит с площади, но потом возвращается. Ему помогает женщина и слуга. Когда разыгрывается представление, они все приходят на площадь, а дом остаётся пустым. Поверь мне, — Халил накрыл его ладонь своей, — я молюсь своему богу, и он открывает мне разум. Это единственное, на что мне указал Аллах. Если домыслы мои окажутся ложными, то я уйду из города, отдам себя воле Аллаха. Или мы уйдём вдвоём, если ты решишься.

Джованни нахмурился, пытаясь понять, что делать дальше: если они сами вломятся в чужой дом, то станут грабителями, а если позвать на помощь городскую стражу, то они лишь на смех поднимут — нет же свидетелей, только предположения.

— Сначала нужно проверить, — медленно и с расстановкой проговорил Джованни. — Нужен ловкий человек, вор, который сделает это с лёгкостью. Скорее доведи меня до Луциано.

***

Джованни разбудил незнакомый звук прямо над его ухом: кто-то громко сопел и переминался с ноги на ногу, стараясь не скрипеть половицами. Флорентиец резко распахнул глаза, в них расплывались синие сумерки, и сверху из тёмного угла свешивался край позолоченного балдахина, поблёскивающего в свете лампады.

— Кто здесь? — он с испугом повернул голову и наткнулся на взгляд Дино, окончательно осознавая, что лежит одетым поверх постели в доме Луциано. — Ты? — Близость знакомого лица заставила расслабиться. Джованни протер ладонями щеки, разгоняя кровь. — А где все? Почему ты здесь?

Последнее, что Джованни четко помнил: как они пришли в дом Луциано и, поднимаясь с ним по лестнице, он заплетающимся языком рассказывал о кукольнике, воре, обещая заплатить, сколько потребуется. Что произошло дальше — он не помнил, как и сколько времени он спал. Джованни взглянул на узкий просвет между ставнями окна — солнце уже село.

— Меня послали тебя разбудить, — нарушил его вялые рассуждения голос Дино. — Луциано с твоим полюбовником оставили тебя здесь и ушли, с собой позвали Николо-с-Запруд. Тот забрался в указанный дом, нашел твоего мальчишку. Луциано отправился к капитану городской стражи. Стражники кукольников этих задержали, дом должны обыскать. А меня за тобой послали — ты же хозяин мальчика, тебе теперь обвинение выдвигать или от суда отмазывать.