Ринго и Солнечная полиция (ЛП) - Вилгус Ник - Страница 13

– Они уже будут знать обо мне.

– Именно. Они будут знать, что ты хороший парень. Тогда тебе придётся ответить на некоторые неудобные вопросы, и они поговорят с твоей семьёй и друзьями, и тебе, наверное, придётся сходить на занятия для родителей...

– Так ты говоришь, мне нужно просто выйти из шкафа и начать двигаться.

– Я пытался сказать это в хорошем смысле. Но да. Забудь о своем чертовом "я" и начни двигаться. Твоя мама переживёт.

– Мама меня убьёт!

– Она, наверное, уже знает.

– Я в этом сомневаюсь.

– Я могу поговорить со своим социальным работником насчёт того, чтобы ты сидел с ребёнком.

– Хорошо.

– И просто дай мне немного времени, чтобы Джереми устроился.

– Как у него дела?

– Он замечательный, – признался Томас.

– Ты этого хотел?

– Нет. В смысле, я не знаю. Это не то, чего я ожидал. Но он замечательный. Я всегда хотел быть отцом, и он замечательный ребёнок. Ты увидишь, когда познакомишься с ним.

– Ты счастлив?

– Я очень счастлив, – сказал Томас. – Это просто самая удивительная вещь...

– Я помню день, когда мы привезли Ронни домой из больницы. Затем Аманду. Я понимаю, приятель. Это классное ощущение. Но чертовски пугает.

– Абсолютно точно.

– Но это круто. Ты поцелуешь меня перед уходом?

– А папа римский – католик?

– Этот новый? Никто не знает. На самом деле, он говорит как очень необычный еврей. Или, может быть, пресвитерианец, который слишком много выпил. Что ты думаешь о воскресном ужине у мамы?

– В это воскресенье? Я могу взять Джереми?

– Конечно.

– Ты собираешься...?

– Я собираюсь ей рассказать.

– Серьёзно?

– Серьёзно, как бляшки в твоих артериях, приятель. А со всей жареной едой, которую ты ел, уверен, у тебя бляшек в избытке. Я начну с мамы, затем, на следующей неделе, скажу детям. Ронни меня убьёт. Аманда подумает, что это круто. Вот такие они.

– А твоя бывшая жена?

– Давай не будем сходить с ума.

– Рано или поздно она все равно узнает.

– Будем надеяться, что я буду в сотнях километров от неё, когда это произойдёт. А теперь заткнись и поцелуй меня.

Глава 19

– Доброе утро, кроха, – сказал Томас, когда Джереми появился на кухне. – Надеюсь, тебе понравится сытный завтрак. Тебе хорошо спалось?

Джереми пожал плечами, повернул голову, чтобы почесаться лицом о голое плечо. Его длинные волосы были взъерошены от сна и лежали на голове в чудесном пренебрежении. Он тихо пошлёпал в ванную.

Томас перевернул сосиски и переключился на яйца, пока на госпельной станции радио играла новая песня от "МакКамейс" под названием "Что, если". Ему не особо нравились слова некоторых госпелов, но он наслаждался музыкой, которая напоминала ему о старом кантри, которое он слушал, пока рос в Винегар Бенд в округе Монро, будучи единственным ребёнком проповедника. Джордж Джонс. Джерри Ли Льюис. Дон Уильямс. Таня Такер. Тэмми Уайнетт. Когда страна была страной. Когда Элвис был Королём.

Джереми вернулся, толкнув дверь ванной – Томас убрал ручки и замки со всех дверей, чтобы они свободно открывались и закрывались – и подошёл, чтобы встать рядом с плитой, глядя на него.

– Ты в порядке? – спросил Томас, глядя в ясные голубые глаза Джереми и улыбаясь.

Джереми пожал плечами. Он часто так делал.

– Какие яйца тебе нравятся больше, парень?

Снова пожатие плечами.

– Жидкие, как сопли? – спросил Томас.

Джереми усмехнулся.

– Я знаю, – сказал Томас. – Ты любишь их такими сырыми, чтобы у них ещё был пульс, и тебе пришлось драться с ними, чтобы они не встали и не ушли. Я прав?

Джереми улыбнулся, показав свои большие, кривые зубы.

– А я люблю их хорошо прожаренными. Я не хочу есть кучу соплей. Так я всегда говорил папе, когда был маленьким. Он говорил, что это "перевёрнутая глазунья". Я говорил, что это огромная куча соплей. Хочешь пить?

Джереми кивнул.

– Почему бы тебе не присесть, а я принесу сок?

Джереми послушно подошёл к столу и сел на стул. Томас поставил перед ним стакан сока, наблюдая, как Джереми делает большой глоток.

Через минуту он поставил на стол сосиски, яйца и тосты и сел.

– Нам стоит помолиться? – спросил он.

Они произнесли молитву. Так как у Джереми не было руки, чтобы за неё взяться, Томас положил руку на ногу мальчика, чтобы включить его в молитву.

– Сегодня мы увидимся с моими друзьями, – сказал он после того, как они закончили, – так что после того, как мы поедим, я хочу, чтобы ты умылся и привёл себя в симпатичный вид. Для тебя это не тяжело, конечно, потому что ты симпатичный парень, но надень красивую рубашку и шорты. Мы не хотим, чтобы о нас подумали, как о кучке Барбони.

– Кто такие Барбони?

– Бездомные. Ты знаешь. Кто-то, кто не заботится о себе. Кто-то, от кого воняет. Так их называют итальянцы.

– Ты итальянец?

– О нет. Я немец и шотландец. Если я начну пить пиво, тебе придётся за мной следить, иначе я надену килт.

– Что такое килт?

– Это платье, которое носят шотландские мужчины.

– Платье?

– Ты никогда не видел их в кино?

– Тебе нравится носить платья?

– Нет. Это была шутка, парень.

– Оу.

– В любом случае, я не могу носить платье. Меня арестуют за публичное совершение непристойного действия.

– Почему?

– Знаешь, какие у меня волосатые ноги? Люди будут падать в обморок, когда увидят их.

Джереми, казалось, не знал, что об этом думать.

– Твоя комната в порядке? – спросил Томас.

– Да.

– Тебе удобно? Хочешь чего-нибудь?

– Всё в порядке.

– Нам нужно купить ящик для игрушек, чтобы поставить там. Может, мы сходим посмотрим его сегодня. Но я тебя предупреждаю: если нам придётся его собирать, он будет стоять в коробке как минимум полгода, потому что я ненавижу собирать это дерьмо. Но, может быть, мы найдём какой-нибудь на барахолке, уже в собранном виде.

При упоминании барахолки Джереми опустил взгляд и закусил губу.

– Ты в порядке? – спросил Томас, чувствуя внезапную перемену настроения.

– Мы можем пойти повидать маму?

– Мне нужно узнать, где она похоронена. Мы можем спросить мисс Тэмми, когда она приедет. Хорошо?

– Хорошо.

До этого момента Джереми охотно ел с таким аппетитом, который нравился Томасу. Но теперь Джереми вернул ложку на стол, глядя в тарелку, закусив губу и ничего не говоря.

– Дружок? Всё нормально?

Джереми расплакался. Слёзы текли из его глаз с такой силой, что Томас опешил.

– Эй, эй, эй, – произнёс он, потянувшись, чтобы похлопать Джереми по спине.

Джереми слез со стула и побежал в свою комнату, толкая дверь. Она с силой врезалась в стену, прежде чем отскочить назад.

Томас, удивлённый, неуверенный, пошёл за ним и обнаружил, что мальчик стоит у окна.

– Кроха, всё нормально?

– Я тебе не кроха!

– Прости. Ты в порядке?

– Уходи!

– Я хочу тебе помочь.

– Мне не нужна твоя помощь. Я хочу к маме!

– Мне жаль.

– Ты врёшь!

– Что?

– Ты врёшь. Вы все врёте! Я хочу к маме!

– Твоей матери нет, Джереми. Я знаю, это больно.

– Заткнись!

Джереми бросил эти слова со всей силой, которая могла быть у семилетнего ребёнка, вены на его шее выступили, на лице застыла маска ярости и несчастья.

– Просто заткнись! Уйди! Оставь меня в покое! Я ненавижу тебя! Ты тупой старик, и я ненавижу тебя!

Джереми довольно опасно помчался в угол комнаты, где присел на корточки, спиной к Томасу, прижавшись лицом к стене, его плечи тряслись от силы слёз.

Томас почувствовал, как его желудок неуютно сжался. Он знал, что Джереми не злится на него, знал, что мальчику больно, что он пытается избавиться от боли единственным знакомым способом – срываясь на других. Это была динамика, о которой ему часто говорили на занятиях для родителей. Он знал, что не должен принимать слова Джереми на свой счёт. И всё же. Они делали больно.