Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина - Страница 54

Господи, помилуй.

Господи, помилуй меня, помилуй доктора, помилуй мой бедный город.

Господи… ты же не позволишь причинить кому-либо вред?

…Он приходит два часа спустя — просто появляется, когда я мечусь в постели, тщетно пытаясь забыться сном. Он бледен; лунный свет играет в его волосах. Стоя у самого окна, он глядит устало и мирно.

— Эмма. Я знаю, что ты не спишь. И я знаю, как тебе страшно.

Подтягиваю одеяло к груди и сажусь. В висках стучит, руки взмокли. Я с дрожью вглядываюсь в силуэт. Амбер Райз — Эйриш Своевольный Нрав — вдруг слабо улыбается.

— Прости, что испугал тебя, я не хотел. Но твоей сестре понравилось бы такое мое появление и Мистерия. Знаешь, Джейн очень хотела ее посмотреть.

Заворачиваюсь в кокон одеяла плотнее. Надо закричать, позвать слуг: он не вправе приходить сюда, не вправе мучить меня, не вправе напоминать о моей Джейн. Молчу. Сутулюсь.

— Ты уже знаешь суть послания на Саркофаге, верно? Жрица сказала, вы говорили об этом. Значит… — он даже не ждет ответов, — ты поняла также, кто мне нужен. Как можно скорее. Ты должна провести Мильтона в Агир-Шуакк: воля Омута не впустит его одного. Моего лика она не знает, да я и не могу ходить вашим путем. А своим не могу никого привести.

Луна уходит за тучу. Рыжие волосы Великого блекнут, но глаза по-прежнему сияют во мраке. Страшное зрелище; я быстро крещусь. Знамение придает мне немного сил.

— Что это будет? — Я сглатываю. — Доктору перережут горло? Вырвут сердце, как…

Как страшный человек в Змеиной лощине. Я готова произнести «Мэчитехьо», но осекаюсь, едва вернувшаяся луна освещает лицо Великого. Оно болезненно исказилось.

— Что?! — Он порывисто делает шаг к моей постели и тут же застывает. — Что ты сказала? Ты… решила, что я убью Мильтона, чтобы воскреснуть в своем мире?

Он неотрывно глядит на меня; я гляжу в ответ. Мучительно ищу во взгляде фальшь, но не нахожу: он действительно разозлился, действительно недоумевает. И сейчас он кажется юным, намного моложе, чем на сцене или в нашей столовой. Будто не старше меня.

— Да, — наконец прямо отвечаю я. — Именно так я и подумала, увидев ваше колдовство. То, что вы делаете, страшно. Вас сожгли бы на костре, если бы люди поняли, что вы их не обманываете. Я не сомневаюсь: вы опасны.

— Юная Эмма. — Он, опять шагает ко мне и останавливается, заметив, что я дрожу. — Я понимаю, что наш мир испугал тебя, что пугаю я. Но клянусь, — он склоняет голову, — волшебство воскрешения не забирает одну жизнь в обмен на другую. Оно другое. Я мог бы даже объяснить, почему оно действует иначе, но…

— Не надо, — жалко обрываю я. — Вы меня путаете. Лучше признайтесь, что вы хотите от доктора? И помните: я очень его люблю, и я…

— Я тоже, — мягко отзывается Великий. — Он… первый принял меня, когда я вдруг восстал в вашем мире. Он поначалу был моим маяком, был, не сознавая. И хотя я уже не нуждаюсь в нем, чтобы возвращаться, наша связь крепка. Мне нужно, — он все же подходит, — всего несколько капель его крови. Столько, сколько я потерял, спасая его в том бою с южанами. Это все.

Я не отвечаю. Прислушиваюсь к сердцу, но оно в смятении. Слова не кажутся ложью, так тепло и доверительно звучат. К тому же Джейн, моя Джейн… она не согласилась бы помогать светочу, грози доктору опасность. Впрочем… как оказалось, я ничего не знала о Джейн. Зато уже знаю, что тот, кто сейчас просит помощи, искусен в обмане. Он мог одурачить ее, может дурачить меня. И…

— Мильтон ничего не знает, — продолжает Великий, не видя моих сомнений. — Я не раз пытался открыть правду, но все, что я делаю, для него — фокусы, гипноз, всему он находит объяснения. Он… боится чудес, если они не от вашего Бога. Наверное, это единственное, чего он боится. Зато он доверяет тебе. Ты сможешь его убедить, прежде чем вести к Саркофагу, я уверен. И тогда больше мы не встретимся. Как ты и хотела. Я сразу верну тебя домой. По рукам?

Просто. Просто, несмотря на немалые опасности Зеленого мира. Просто, и если я соглашусь, то, возможно, исполню последнюю волю моей сестры. И все же…

— А он? — вкрадчиво спрашиваю я. — Доктор? Он тоже вернется?

— Конечно.

Перед ответом Амбер Райз медлит. Медлит, и я это замечаю.

— Так ты поможешь? — Теперь он приближается вплотную, темный, высокий, с горящими глазами. — Прошу, Эмма. Прошу, ведь я смогу исправить все, что ты видела. Победить Мэчитехьо, отвоевать Форт. И… отомстить за твою сестру.

Хочется с головой накрыться одеялом и исчезнуть, перечеркнуть весь день. Хочется, чтобы десятки чужих правд и обманов не раздирали рассудок. Мне протягивают руку. Эта рука дрожит.

— Эмма? Я… заклинаю. Ты единственная, кому он поверит, а он единственный, кто меня спасет.

Молчу.

— Эмма, мой мир гибнет. Там я мертв, а здесь считаю секунды до очередной маленькой смерти. Эмма…

Он берет мою ладонь и слегка тянет. Как завороженная, я почему-то поддаюсь; пальцы, которые он прижимает чуть ниже своей груди, становятся теплыми, липкими. Они чем-то испачканы, чем-то, что в ночи кажется черным, но на самом деле…

— У вас кровь, — с ужасом выдыхаю я. — Вы ранены!

Меня отпускают. Великий нетвердо шагает назад.

— Они все время открываются, эти раны. Открываются, и я бегу прочь, в гроб. Сейчас… — он устало зажмуривается, — у меня еще есть силы остаться. Эмма…

— Завтра. — Презирая себя, вздрагивая разом от отвращения, ужаса и жалости, откликаюсь я. — Молю… завтра. Мне страшно, очень страшно, надо подумать…

Я жду, что он разъярится или, хуже, опять начнет умолять. Жду, что дрогнет лицо или что-нибудь выдадут глаза, но светоч смотрит мягко. Грустно. Понимающе. Иллюзия пропадает: конечно же, он старше, мудрее и, видимо, добрее меня.

— Хорошо, Эмма. Доброй ночи. Я зайду утром. Спи спокойно.

Он будто милует меня, — становится совсем легко. В спонтанном сладостном безволии я падаю назад, на подушки, и смыкаю веки. Я погружаюсь в сон, и так я не спала давно.

…Мне снится, как мы с Джейн впервые вышли в свет, на бал к мэру. Во сне нет ни Сэма, ни Великого, ни Зеленого мира, а есть только музыка, шампанское и наши с сестрой одинаковые бело-голубые платья. И замшевые башмачки с легкими звонкими пряжками.

Я очень счастлива. Мне хорошо.

Амбер Райз не придет утром — в записке будет написано, что он по неотложным делам вернулся на корабль. Я догадаюсь о правде, потому что обнаружу на подушке пятно крови. Но мне будет все равно. Мое сердце охватят горе и гнев. Ведь тем же утром я узнаю новость.

Страшную новость о моей Джейн.

Я знаю: есть что-то злобное в богах-созидателях — Разумных Звездах. Они, эти боги, могут смилостивиться, только если скалить зубы и отчаянно выгрызать милосердие прямо у них из глоток, если клясть их на чем свет стоит и расшибать руки о камень Саркофага. Но на последнее — биться в тяжелую крышку — поначалу даже не хватало сил: боль ран, нанесенных Мэчитехьо, отняла их. Я весь был — месиво крови и кишок, ссадин и насмешливых беглых царапин острого клинка. Вождь долго игрался со мной, как кот с мышью, прежде чем добить.

Туманно помню: потом меня несли куда-то воины и жрецы. Лес слился в сплошную зелень; иногда воспаленное сознание улавливало змеиное шипение, и тогда кто-то рядом падал замертво. Другие тут же его сменяли; к концу пути сменяться было некому. Я успел сосчитать: в Саркофаг меня опускали пятеро. Никого больше не уцелело.

— Ты восстанешь. — Так пообещал старый жрец, кто-то из приближенных отца, чье имя навеки похоронено в моей памяти.

— Мы заберем тебя, — ободряюще прошептал молодой воин, тогда еще мой друг, ныне тоже забытый, ведь он бросил меня во тьме.

— Не уходите, прошу, — едва шевелящимися губами взмолился я. Я уже понял: меня хоронят, хоронят зачем-то заживо. — Не надо! Лучше дайте мне умереть, ведь…