Союзник (ЛП) - Бэнкс Анна - Страница 27

Она снова садится и складывает руки на коленях.

— Я уже знала о них, прежде чем поняла, что могу тебе доверять.

— Ты действительно уверена, что доверяешь мне, Сепора? Ты ни разу не думала о других Создателях после нашей помолвки?

Сепора отводит взгляд и смотрит на каменный пол.

— Я думала, что не стоит упоминать о них, если я собралась создавать спекторий сама.

— Это было необходимо, чтобы мы могли доверять друг другу, Сепора. Теперь же боюсь, что это доверие безвозвратно разрушено.

Ее взгляд стремительно взлетает вверх.

— Что ты говоришь?

Он вздыхает, еще не совсем готовый произнести следующие слова.

— Я говорю, что наша помолвка расторгнута. Можешь сообщить своим родителям, когда будешь готова, я оставляю это на тебя. Я продолжу играть роль, пока ты не предупредишь меня. Когда придет время, я оглашу дипломатическое извещение в королевстве. Но мы не поженимся. Мне не нужна жена, которой я не могу доверять.

Так же быстро, как краска покинула ее лицо, она возвращается вместе с яростью, которой он еще никогда не видел. К её щекам приливает кровь, глаза превращаются в щели, устремленные на него.

— Ты позволил мне сегодня выставить себя дурой перед леди Гитой. Позволил мне уничтожить свою репутацию ради своей великолепной Теории. А теперь это? — она качает головой. — Ты не тот король, каким я тебя считала.

Горькая правда, в которую она верит. Она вскакивает со стула.

И уходит.

СЕПОРА

Крупная слеза катится по щеке, на мгновенье повисает на кончике носа, прежде чем упасть на подушку под моей головой. Я натягиваю одеяло на лицо, чтобы закрыться от лунного полуночного света, который льётся с балкона в мои покои. В моём старом жилье для прислуги был только один выход на балкон; безоблачное небо и лунный свет не беспокоили меня в то время. Теперь у меня пять балконных дверей, и прозрачные шторы не особо препятствуют свету небесных светил тревожить мой сон.

Ха! Лунный свет, правда, что ли? Смешно связывать мою бессонницу с его сиянием в ночи, когда рот полон соли от слёз, которые я слезала с губ, когда из носа текут сопли от неконтролируемых рыданий и когда моя подушка стала мокрой от них.

Нет, сегодня я сама виновата в моей бессоннице. Я и Тарик.

Он играл с моим сердцем, в то время как я играла с его доверием. Кто из нас обоих хуже? Я не уверена. Но я знаю, что отец будет безутешен, а мать разочарована и… кто ещё, кроме них, имеет значение?

Целых пять королевств, говорю я себе.

А все потому, что я открыла рот, чтобы успокоить леди Гиту от имени Теории. Для пяти королевств я теперь наложница, принцесса с запятнанной репутацией, которой нечего предложить. Мама будет в восторге, когда я ей расскажу. Отец захочет меня убить.

Ох, мама. Я запятнала своё имя, чтобы предотвратить войну, когда намекнула, что Тарик уже взял меня в свою постель. Я просто не смогла заставить себя рассказать ей о моём позоре. Даже сейчас румянец щекочет щёки, они такие горячее, что слёзы могли бы на них испариться. Все пять королевств услышат об этом. Все пять королевств будут считать меня в первую очередь шлюхой и только во вторую — принцессой Серубеля. И это в том случае, если отец примет меня обратно. Даже если я каким-нибудь чудом выйду за кого-нибудь замуж, мои гости, наверняка, вспомнят об этом. Возможно, даже будут обсуждать за моей спиной. Развлекать послов иностранных королевств будет настоящим кошмаром.

Я уверена, что маме ещё никто не рассказал. Как же она отреагирует, когда узнает? Конечно, мать могла бы придумать сотню других причин, почему король-Сокол должен жениться на мне. Мать справилась бы с леди Гитой так же, как Маджай управляется с луком, стрелой или мечом: умело, легко и изящно. И когда она сообщит, что я могла бы сказать — потому что, конечно, она сделает мне замечание и перечислит альтернативы, словно перечисляет список работ для слуг — мне будет ещё более неловко из-за того, что я сегодня сделала.

А что Тарик? Он даже не поблагодарил меня сегодня за согласие создавать спекторий, не говоря уже о том, чтобы упомянуть о жертве, которую я принесла ранее в его дневных покоях, когда взяла на себя ответственность за его импульсивное решение отменить союз с принцессой Тюль. Неужели он не понимает, что для меня значило произнести те слова? Даже Рашиди, казалось, был в ужасе от того, что я сделала, но у Тарика было бесстрастное лицо, будто я говорила о погоде или ткани для штор.

Замешательство и обида соперничают за моё внимание, когда я ворочаюсь в постели, прочь от насмешливого лунного света. Никогда ранее я не желала так сильно быть Линготом. Тарик может чувствовать мою ложь и, если я не буду осторожна, даже прочитать мысли, только благодаря языку моего тела. Это нечестно. Я ещё никогда не чувствовала себя такой разбитой, как сейчас, даже когда мне пришлось бежать из дома в Серубеле в неизвестность. По крайней мере, тогда у меня было чувство собственного достоинства. Теперь же ничего не осталось. Даже ещё хуже. Скорее всего, у меня никого нет, никаких союзников, которые пришли бы на помощь. Я совершенно одна.

Но я больше не слабачка, которой была, когда покинула Серубель и сбежала в Теорию. Я храбрая. И совершала храбрые поступки. И буду храброй и в этой ситуации. Это мой долг, моя…

Я испуганно вскрикиваю, когда с меня внезапно срывают одеяло. Надо мной нависает теорийский охранник, которого я никогда раньше не видела. Его широкие плечи закрывают лунный свет, а лицо скрыто в тени.

— Вы должны пойти со мной, принцесса, — грубо говорит он.

— Почему? Что случилось? С королём все в порядке?

— Вставайте.

Что-то здесь не так. Охранник не стал бы так со мной разговаривать. Не сейчас, когда я стану королевой. Я пытаюсь откатиться на противоположную сторону кровати, но он хватает меня за руку. Прежде чем я успеваю закричать, он наносит кулаком удар по моему рту, и я сразу же чувствую вкус крови, ощущаю, как она стекает по моей шее.

— Я сказал, вставай.

Но сейчас подняться невозможно. Комната кружится, и я чувствую, как покачиваюсь в кровати. Без предупреждения меня снова бьют.

Лунный свет исчезает.

 ТАРИК

Сепора не появляется на утренней трапезе, и Тарик начинает чувствовать вину. Вчера вечером он позволил ей уйти, не упомянув о ее настоящей жертве: когда он устроил их брак, а она в тот день безропотно приняла его опрометчивые действия. Он не признал и не похвалил её за приложенные усилия сохранить мир между Теорией и Хемутом. И даже посчитал, что простого спасибо будет слишком много за ее решение создавать секторий. Сейчас же ему кажется, что это было необходимо.

Однако, он не собирается сожалеть о том, что в конце концов решил отменить помолвку. Она с самого начала не хотела жениться на нём. Считала это только обязанностью. Разве он не сделал ей одолжение, освободив от обязательств?

Он не спал всю ночь, думая о ней: как, должно быть, ей было трудно сдаться после такой долгой борьбы, решись создавать краторий. А потом он решил отменить их помолвку после столь тяжелого для них обоих дня. Мог бы быть и поосторожнее с её чувствами. Мог бы быть более корректным. Что она теперь о нём думает?

— Ваше Величество, — мягко говорит королева Ханлин, — если хотите, я буду рада разбудить и привести Магар. Я уверена, что она просто проспала. Боюсь, это уже привычка.

Он прекрасно это знает. Когда она была служанкой, она часто опаздывала, когда дело касалось ее утренних обязанностей. Но, возможно, она не проспала; может быть она все еще залечивает раны, нанесённые прошлой ночью. Если это так, то Ханлин не стоит мешать ей. Он сказал, что это ей решать, когда сообщать своим родителям. И он не шутил.