Тяжёлая вода (СИ) - "Arno" - Страница 60

Мигит чувствовал, что растерялся. Он много раз думал, что сказал бы при встрече с этой девушкой. Были речи хорошие и плохие, слащаво добрые и до поганого злые. Он представлял, как увидев его, обезображенного, она сморщит носик, отвернется и убежит, а он вслед ей закричит проклятия. Или же благородно промолчит, давая людям вокруг понять, что не опустится до ее уровня. Или, наоборот, увидев его, она бросится к его ногам, умоляя о прощении, а он пошлет ее к черту. А может, напротив, смилуется и простит.

Сейчас, почему-то, все было совсем не так, как в тех его размышлениях. Жизнь учит тому, что в таких случаях никогда ничего не бывает по сценарию. А если ты заготовишь сценарии на все варианты событий, то событий этих попросту не случится, а случатся другие.

Так было и сейчас. Греясс не спешила начинать разговор, лишь вопросительно немного наклонила голову, ожидая, когда незнакомец представится. Мигит же от неожиданности не мог вымолвить ни слова и лишь чувстововал, как в груди полыхает волнительный холод, а голова начинает чуть заметно кружиться.

Несколько секунд они так и молчали, глядя друг на друга, и Мигит чувствовал, как тишина в комнате стремительно превращается в напряженную.

Но, спустя несколько тяжелых секунд, он увидел, как лицо девушки меняется. Ожидание сменяется изумлением. Глаза невольно расширяются, и чуть приоткрывается рот.

Она чуть слышно спросила:

— Капитан Камилари?

Женщина всегда узнает человека, которого раньше видела. Пусть внешность его совсем другая, и выглядит он совершенно не так, как раньше. Пусть изменились его повадки и предпочтения, весь облик и, наверное, вся его суть. Есть еще что-то. То, чего не изменить своими силами или силами внешними. Что позволяет им узнавать безошибочно человека, с которым их что-то связывает. Она не могла видеть ничего, кроме моих глаз, да и они, надо сказать, несколько поменялись. Физически, остались прежними. Но взгляд поменялся. А она все равно поняла. Как узнают люди офицера по выправке и голосу, как узнают бандита по распальцовке и жестам. Не совсем так. Скорее, по духу. То, что не могут мужчины, женщины делают сами того не зная.

— Да, — сказал Мигит.

Но я же уже не на службе…

— То есть, нет, — быстро поправился он. — Теперь уже не капитан.

— Вы повышены?

— Я уволился со службы.

— А…

Она наконец закрыла непроизвольно открывшийся от удивления рот. Самообладание возвращалось к ней быстрее, чем к Мигиту.

— Значит, вы теперь коммодор заморской компании?

— Не понимаю, о чем вы.

Она чуть заметно улыбнулась.

Она улыбается.

Для Мигита это было не меньшим шоком, чем увидеть ее.

— Я как-то слышала слова отца. Он с кем-то обсуждал вас. И сказал, что если вы согласитесь вступить в ряды заморской компании, то неплохо бы восстановить вас в былом звании. Но тот другой сказал, я уверена, это был сир Саладей Дарда, что капитан — слишком низкое звание для командования таким судном, и следует дать вам не меньше чем капитана первого ранга. А поскольку в компании очень мало офицеров на высших командных должностях, то не жалко обеспечить вас и коммодорской формой.

Мигит лихорадочно соображал. В тех коротких словах, что она сказала, сведений было заключено больше, чем он сейчас мог воспринять.

Получается, разговор обо мне в кругах заморской компании, и даже в ее верхнем руководстве, идет уже давно. Они планируют назначить меня капитаном корабля. И не просто капитаном. В королевском флоте звание коммодора означает, что этому офицеру дозволяется командовать кораблем первого ранга. На своем веку Мигит видел только двух капитанов кораблей первого ранга, и были они весьма почтенного возраста, законченные деревянные служаки, отдавшие службе на флоте десятки лет. Но, мало того, звание коммодора давало не только возможность управлять вымпелом первого ранга, но и вести целое соединение боевых кораблей! И это все они говорили про меня?..

Греяс немного смущенно кашлянула, прерывая затянувшееся молчание, и сказала:

— Капитан? Или… коммодор, я должна была сказать…

Оторвавшись от мыслей, Мигит взглянул на нее.

Я ведь так ее и не рассмотрел. Не мог обратить внимания ни на что, кроме ее лица да своих мыслей.

Теперь он восполнил этот недостаток.

Греясс не была похожа на ту девушку, которую Мигит когда-то видел или ожидал увидеть. Он совершенно точно мог сказать, что в ней не осталось совсем ничего от той Греясс Галивал, какую он знал. В своих размышлениях он всегда собирался увидеть ее такой, какой запомнил. Хотя, обычно он не запоминал девушек, с которыми лишь собирался провести одну ночь, а затем испариться навсегда. Но эта ночь была не такой, как другие.

Она была наряжена в широкое платье с идеально подчеркнутой талией и не по возрасту ощутимой грудью. Шелк и кружево, блеск драгоценностей на нежной бледной коже — ко всему этому Мигит был привычен. И все же, он нашел в ней что-то, что его заинтриговало. И действительно, какого мужчину не заинтересует такая? Рыжие волосы в изысканно-незамысловатой прическе, подчеркивающие ее молодость и невинность, веснушки, бледно-алые губы, полные, словно спелые виноградины, и манящие прикоснуться. Это было в блестящей зале, в окружении сотни людей. На званом банкете, куда холостые мужчины вроде Мигита ходят добыть себе теплое девичье тело на ночь, а девушки, вопреки желаниям гувернанток и матрон, ищущих своим подопечным достойную партию для брака, — почувствовать на себе волшебное чувство оргазма, о котором им рассказывали более прыткие и обезьянистые их подруги.

Ее ненышний образ резко контрастировал с тем, что видел раньше Мигит. Не было на ней платья с кружевом, не было драгоценностей. Не было прически с жемчугами. Греясс была одета в штаны белой замши, пошитые явно по ее фигуре, и совершенно явно так, чтобы к ней кругом прилегать, и тонкую рубашку с рукавами слишком длинными, и потому закатанными на запястьях, достаточно тонкую, чтобы в некоторых местах сквозь нее было видно кожу, но достаточно свободную, чтобы не прилипать к телу везде.

Она была в перчатках. Не в тех, тончайших, кружевных, мягко охватывающих ручки молодых девушек от кончиков пальцев и выше локтя. Эти перчатки были из кожи, потертой и, должно быть, грубой, покрывающих предплечье с заносом на запястье твердой продолговатой пластиной, защищающей от случайных травм при ударах. В таких учатся владеть мечом. Мигит носил такие, когда тренировался. Неудобны, но надежно предохраняют от переломов запястья при метких ударах учителя.

И рыжие волосы, цвета меди. Они собраны на затылке в неприметный пучок, который едва было видно.

Она их обрезала, понял Мигит. Обрезала наверняка после того дня…

От этой мысли через грудь прокатился холодный и колющий комок.

— Греясс…

Мигит сам не понял, почему сказал так. Понял лишь позже, когда понял и другое — то, что сейчас не имеет значения, что произошло в ту ночь, и в следующий за ней день. А значение имеет только то, что случится сейчас. И позже, разбираясь в своих мотивах, Мигит понял, что не хотел и не мог отвернуться от нее.

— Греясс. Я… не хочу, чтобы мы так… говорили. Давайте будем говорить как обычно?

Он совсем не ждал такой реакции. Веснушчатое лицо Греясс подернулось.

Она плачет, понял Мигит.

А через мгновение она повисла у него на шее.

Он понимал, что никак не мог поступить иначе:

Вместе с тем, как ее руки обвились вокруг его шеи, и вздрагивающая от всхлипов, она уткнулась лицом ему в грудь, он обнял ее обеими руками. А больше ничего делать было и не надо.

— Господи, Мигит… Я думала, вы не выживете…

Она что-то говорила. О людях, которых Мигит вспоминать не хотел. О каком-то Брее, о Вегисе, о Диемане. Часть сознания Мигита знала этих людей. Все они были мертвы. А, вернее, убиты. Убиты чудовищем в грязной таверне. Там же, и тогда же, когда Мигит лишился всего, что знал.

Она говорила и говорила, не умолкая. Говорила о том, как ждала его, как думала о нем, как рыдала за каждого умершего за нее, и как страдала от того, что едва не погиб Мигит.